— Кто тут капитан? — суровым гортанным голосом спросил один из чернокожих мореходов, голову которого украшал золоченый, словно сплетенный из стальных кружев шлем, а к поясу из медных блях был пристегнут широкий кривой меч в отделанных самоцветами ножнах.
— Я капитан! — Бикавель выступил вперед. — Ради чего вы затеяли все это? Здесь, кажется, не прибрежные владения Мавуно, и «стражам моря» тут делать нечего.
— Это только тебе так кажется. Великий Дух Черного Народа явился Повелителю Кешо и велел принять под свою длань все Западное побережье Мономатаны. Аскул включен Повелителем Кешо в состав имперских земель, и таким образом твой корабль находится как раз в прибрежных водах Мавуно. Куда, как было уже объявлено Повелителем ранее, чужеземным судам категорически запрещено заходить.
На бронзовом от загара лице Бикавеля во время произнесения предводителем «стражей моря» столь неожиданной речи отразилась непередаваемая гамма чувств, среди купцов и матросов раздались возмущенные возгласы:
— Может, Дух чернокожих ему и Аррантиаду во сне отдал? Мавуно — империя?! Чем тогда мой пупок не пуп мироздания? Это война! Забыли, как аррантские легионы Мванааке огню и мечу предали?!.
Жестом призвав гневно гудящих людей к тишине, Бикавель, умиротворяюще улыбаясь, спросил у презрительно косящего по сторонам предводителя «стражей»:
— Какое же распоряжение отдал Повелитель Кешо относительно кораблей, которые, не ведая о произошедших на землях Мономатаны переменах, очутились в прибрежных водах Аскула?
— Суда вместе с командой, грузом и пассажирами препровождаются в один из старых портов Мавуно для дознания и справедливого расследования.
— Чего-чего? — выкрикнул кто-то из купцов.
— Расследования того, не было ли появление их в водах Империи злым умыслом, — отчеканил предводитель.
— Ага, — проворчал за спиной Эвриха один из моряков, — Аскул-то они пока не взяли. Стало быть, Кешо этот вновь решил узаконить пиратство.
— Ваш Повелитель издал суровый указ, но, вероятно, он предусматривает какие-то исключения? Быть может, нам стоит пройти в мою каюту и обговорить, не попадает ли «Дева»… — Закончить капитан не успел, поскольку все еще сидящий на марсе Джумпо внезапно завопил истошным голосом:
— Абордажная команда! Предательство! К оружию! Они заводят «рыбу», го… — Пущенная с «Рудиши» стрела заставила матроса умолкнуть навеки. Из пересохшего внезапно горла оцепеневшего от неожиданности Бикавеля еще вырывались какие-то нечленораздельные хрипы, когда кто-то из матросов рявкнул: «Руби!» — и топтавшаяся на палубе толпа ринулась на трех «стражей моря» и к перекинутым через фальшборт мостикам.
Очевидно, предводитель чернокожих предвидел, что захватить без боя аррантский корабль не удастся, и затеянные им переговоры преследовали цель отвлечь внимание мореходов от происходящего на «Рудише». Внимавшая ему команда «Девы» и купцы не видели, как из помещения, расположенного в кормовой части сторожевика, выскочило полсотни зузбаров — «стервятников Кешо», прозванных так за жестокость и устрашающего вида клювастые шлемы. Вооруженные широкими изогнутыми мечами, в панцирях из деревянных пластин воины ринулись к двум мостикам и с быстротой, свидетельствующей о прекрасной выучке, начали перебираться по ним на палубу «Девы».
В считанные мгновения им удалось оттеснить аррантов от своего вожака и двух его телохранителей — овладевшая матросами и купцами ярость не могла превратить их в хороших бойцов, и гневные вопли одураченных людей быстро сменились стонами раненых и умирающих. Полторы дюжины тел зарубленных, истекающих кровью матросов успели рухнуть на палубу прежде, чем арранты сумели сплотить ряды вокруг Бикавеля, Хриса, Томики и Ржава — здоровенного торговца оружием, служившего прежде в Морском легионе Аланиола. Умело орудуя мечами, эти четверо замедлили победное шествие «стервятников» по палубе «Девы», дав таким образом своим товарищам возможность прийти в себя и отступить к носовой надстройке.
В то время как зузбары, окружив полумесяцем отчаянно сопротивляющихся аррантов, теснили их к капитанской каюте, команда «Рудиши» при помощи талей и укрепленного на центральной мачте бруса извлекла из трюма ту самую «рыбу», о которой предупреждал своего капитана Джумпо. Бронзовую чушку, напоминающую формой перевернутую вниз головой остроносую рыбину, завели над «Девой», и она с грохотом обрушилась на палубу обреченного судна раз, другой, третий. С каждым падением «рыбы» корабль вздрагивал, трещал и стонал, как живое существо. Пробив палубу, «рыба» нырнула в матросский кубрик и продолжала свое разрушительное дело — из-за близящегося шторма капитан «Рудиши» решил, что вести призовое судно в далекий порт будет слишком хлопотно, и отдал приказ попросту затопить его.
Завороженный ужасными ударами «рыбы» и треском раскалывающихся палубных досок, Эврих почти не обращал внимания на кипевшую вокруг него схватку. Вид заливающей палубу крови и стоны бьющихся в агонии моряков оглушили и парализовали его, укрепив в намерении скорее погибнуть, чем обнажить оружие и принять участие в этой бессмысленной резне. Перекошенные ненавистью лица попутчиков были так же ужасны и бесчеловечны, как и лица чернокожих убийц, — смерть правила этим миром, и юноша с отвращением сознавал, что вынуть меч из ножен значило признать ее власть, отвергнуть все то, чему его учили в Верхнем мире, и уподобиться кровожадному зверью, сцепившемуся в беспощадной схватке на палубе обреченного корабля. Но он не желал становиться зверем! Он уже пролил однажды кровь и со всей очевидностью понял, что человек не может и не должен этого делать даже ради спасения собственной жизни.
По чистой случайности, а может, и потому, что, послушавшись совета Хриса, он держался вдалеке от борта, его не зарубили в первые же мгновения битвы, и, право же, юноша был почти огорчен этим. «Лучше быть убитым, чем видеть этот ужас», — думал Эврих, и все же что-то мешало ему броситься под зловещие сверкающие клинки «стервятников», и он пятился и пятился к носу корабля, отрешенно замечая, что живая стена аррантов, отделившая его по воле судьбы, от убийц, становится все тоньше и тоньше…
Сначала он искал глазами Хриса: почему-то ему казалось, что стоит Страннику захотеть — и весь этот кошмар немедленно прекратится. Это было глупо, но вера в этого удивительного человека оказалась столь сильна, что вопреки здравому смыслу Эврих ждал от него чуда. Проникновенных слов, каких-то особых знаков, жестов, быть может, даже волшебных заклинаний, которые напомнят этим озверевшим существам, что они люди. Люди, созданные Всеблагим Отцом, чтобы любить друг друга, сеять хлеб, ваять статуи, растить детей, но не убивать, не резать ближних своих ради каких-то побрякушек и мнимых привилегий. Однако Хрис повел себя так же, как в том злосчастном переулке около рыночной площади, — выхватил меч и принялся убивать тех, кого призван был лечить. Он оказался ничем не лучше других, хотя и пришел вместе с Эврихом из Верхнего, Светлого мира, и это, пожалуй, поразило юношу не меньше, чем хлещущая из ран окружавших его людей кровь и судороги умирающих…
«Рыба» наконец перестала нырять под палубу, и часть «стервятников» бросилась в трюм и кормовую надстройку. Подобно муравьям, они тащили на свой корабль мешки, корзины, какие-то тюки и свертки, в то время как товарищи их добивали команду «Девы». Да, в них определенно было что-то и от муравьев, и от хорьков, и от волков, но куда-то вдруг подевалось все человеческое. Или никогда и не было, и красивый миф о человеке сострадательном не имел никакого отношения к людям Нижнего мира? Но почему, откуда такое различие? Ведь внешне и внутренне они совершенно одинаковы! Взять, к примеру, Хатиаль — она не, только такая же, она лучше многих живущих в Верхнем мире…
И в этот момент Эврих увидел Хатиаль.
Коренастый «стервятник» выволок ее за волосы из кормовой надстройки, но девушка, не пройдя и двух шагов, споткнулась о мертвое тело и рухнула на палубу. «Стервятник» попытался поставить ее на ноги, и тут только, в сером свете, льющемся с грозного, предштормового неба, заметил, сколь незавидная добыча ему досталась. В сумраке каюты он не обратил внимания на врожденную кособокость девушки, но, когда она стала неловко подниматься, это бросилось ему в глаза и решило ее судьбу. Чернокожий пнул свою жертву босой ногой, она опрокинулась на бок, и «стервятник», досадливо морщась, рубанул кривым мечом по высокой шее, которую так любил целовать Эврих.
