Лет восемь-десять назад Ваниваки, подобно этой до черноты загорелой мелюзге, тоже бегал смотреть, как матери родов, надев рукавицы из толстой кожи и прихватив плетеные корзины с плотно закрывающимися крышками, отлавливают самок морских змей.

Ритуальный смысл этой охоты заключался в том, что избранные женщины племени обезвреживают гадов, посланных в мир злобным Панакави, чтобы убивать рыбаков-мекамбо, ныряющих в морские глубины за кораллами, жемчугом и перламутровыми раковинами. Пойманные живыми, змеи умерщвлялись колдуном племени перед вырезанным из дерева изображением Тиураолы и, таким образом, считались принесенными ему в жертву. Завладевший душами морских гадов бог не нуждался в их бренных оболочках, и после обряда очищения из тушек змей готовили излюбленное блюдо мекамбо, являвшееся главным угощением на празднике Ланиукалари. Сварив змей в морской воде, их подвешивали коптиться в том же Змеином храме, а потом, до блеска начистив отливавшую металлом чешую священным пеплом, подавали к праздничному столу свернутыми в тугие спирали, от которых деликатесные ломтики отрезали и раздавали соплеменникам ловившие ядовитых гадов матери родов.

Будучи мальчишкой, Ваниваки сам шил женщинам рукавицы, толстую кожу которых не могли прокусить мелкие зубы смертельно опасных змей; собирал вместе со сверстниками ароматные листья аули, в дыму которых мясо морских гадов приобретало ни с чем не сравнимый вкус, и даже умудрился как-то подсмотреть церемонию посвящения ядовитых посланниц Панакави Дневному богу.

Воспоминания эти заставили Ваниваки призадуматься и внимательно оглядеться по сторонам Вне зависимости от того, чем окончится задуманное дело, он уже никогда не увидит ни Змеиного храма, ни этой отмели; и даже родной остров — Тулалаоки — станет для него чужим… Юноша тряхнул головой, отгоняя от себя невеселые мысли, и попытался освежить в памяти все доводы, которыми намеревался склонить Тилорна к поездке на Тин-Тонгру.

В толпе смуглой малышни чужак выделялся не только ростом и удивительными волосами пепельного цвета, но и белизной кожи. После того как мекамбо привезли его на свой остров, прошло чуть меньше года, и кожа Тилорна, прежде ослепительно белая, приобрела золотистый оттенок, но так же отличалась от кожи соплеменников Ваниваки, как день отличается от ночи. И вот теперь юноше вдруг показалось, будто светлокожее тело колдуна, словно покрытое чешуей, то тут, то там вспыхивает и посверкивает металлическим блеском в лучах закатного солнца. Потом правая рука стоявшего неподвижно чужака поднялась к лицу и странно изогнулась, точно была лишена костей. Ваниваки протер глаза, и тут до него дошло, что вовсе это не рука, а толстая и очень длинная змея обвилась вокруг Тилорна. Именно ее чешуйчатые кольца посверкивали на солнце, а за руку он принял похожую на наконечник копья змеиную голову, выписывавшую причудливые петли у самого лица колдуна.

Ваниваки не успел ни испугаться, ни сорвать с пояса нож, ни прибавить шагу. Сердце предательски ухнуло, ноги сами собой остановились, но, несмотря на охватившее его оцепенение, юноша по виду окружавших чужака малышей понял, что ни им, ни ему опасность не грозит — это очередные колдовские штучки, которыми Тилорн никогда не отказывался потешить своих малолетних приятелей.

Зеленовато-красная, словно выкованная из сверкающего, до зеркального блеска отполированного металла, змея тремя кольцами обвила золотистое тело колдуна. Чуть приплюснутая с боков, она, в отличие от своих обитавших на суше сородичей, имела плоский, похожий на узорчатую ленту хвост, а ноздри располагались не по бокам, а на верхушке морды. По удлиненным красным ромбам, отливающим изумрудной зеленью бокам и голубым пятнам на шее юноша безошибочно узнал в огромной гадине лонгаолу. От укуса подобной твари два года назад умер после трех дней мучительной агонии Отоба — старый рыбак из рода Ревейя, — хваставшийся, будто змеиный яд на него не действует, и в доказательство своих слов охотно показывавший следы от дюжины укусов различных морских гадов…

Обвившая обнаженное, прикрытое по обычаю мекамбо лишь узкой набедренной повязкой тело колдуна, лонгаола настроена была крайне агрессивно. Плавно отводя треугольную голову — в раскрытой пасти отчетливо были видны похожие на кривые иглы зубы и раздвоенный язык, — она раз за разом кидалась на свою жертву и раз за разом с пронзительным шипением замирала на расстоянии пяди от лица колдуна. Тело ее при этом вздрагивало и судорожно сокращалось, хвост яростно бил по ноге Тилорна, на губах которого играла обычная добродушная полуулыбка.

Не зная устали, лонгаола бросалась на чужака снова и снова, и Ваниваки казалось, что кошмар этот будет длиться вечно, но вот Тилорну, по-видимому, надоела опасная игра, он поднял правую руку, и змея, внезапно впав в апатию, покорно положила страшную голову на подставленную ладонь. Малышня, очнувшись от столбняка, восторженно заголосила, а Ваниваки, словно просыпаясь от дурного сна, расправил затекшие мышцы и подумал, что Тофра-оук, умерщвляя приготовленных в жертву Тиураолу змей, тоже брал их голыми руками. Он лишал их жизни взглядом, но делал это в Змеином храме, где ему помогал воплотившийся в деревянное изваяние Дневной бог, и стоило это колдуну племени немалых сил. По высохшему морщинистому лицу его ручьями стекал пот, руки дрожали, а ведь он всего-навсего убивал! Чужак же играл с лонгаолой, как малыш с песчаной ящеркой, и вид при этом имел столь же беспечный!

— Тилорн! Немедленно прекрати это! Ты святотатствуешь! — Ваниваки едва узнал собственный охрипший от волнения голос — Эта тварь послана в наш мир Ночным богом! Убей ее! Убей, ибо прикосновение к ней осквернило тебя, если и сам ты, конечно, не слуга Панакави!

Кое-кто из малышей начал оборачиваться, глядя на юношу сердито и непонимающе, однако большинство не отрывало глаз от лежащей на ладони колдуна змеиной головы.

— Зачем же мне ее убивать? — мягко возразил Тилорн. — Я никогда никого не убиваю даже ради еды. А уж лишать жизни для забавы или из-за предрассудков?.. Что может быть отвратительней убийства живого существа? Подумай сам, достойно ли разрушать то, что не нами создано и что создать мы при всем желании не способны?..

Колдун перевел взгляд своих странных, темно-фиолетовых, чуть светлевших к зрачку глаз с Ваниваки на окруживших его ребятишек, и те, не сговариваясь, расступились, открывая проход к Красной гряде.

— Почет и уважение будущей мамаше! — провозгласил чужак и опустился на одно колено. Лонгаола соскользнула с его руки на пеструю гальку и, плавно извиваясь, заструилась к гряде невысоких красных скал, не обращая внимания на стоящих вокруг малышей. Едва заметно изменив направление, она обогнула оказавшегося на пути Ваниваки и скрылась под ближайшим нагромождением камней.

— Колдун, колдун, покажи еще что-нибудь! Преврати камень в жемчуг! Вызови из моря черепаху! Преврати вечер в утро! — загалдели малыши, но Тилорн, скорчив страшную рожу, издал вдруг резкий, пронзительный свист, от которого даже у Ваниваки заложило уши. Ребятня присела от неожиданности и бросилась врассыпную, вереща то ли от страха, то ли от восхищения. Юноша тоже попятился. На миг ему показалось, будто изо лба колдуна растут рога, изо рта лезут клыки, а глаза разгораются ужасным красным огнем.

Он сделал охранительный знак скрещенными пальцами — и наваждение рассеялось. Перед ним снова стоял прежний Тилорн — светлокожий человек лет двадцати — двадцати двух с добрым и умным лицом; на губах — улыбка, а в глубине глаз — смешливые золотистые огоньки.

— О, богобоязненный юноша, что хочешь ты сказать чужаку, осквернившему себя прикосновением к ядовитой посланнице Панакави и не убившему ее? — спросил Тилорн, видя, что Ваниваки еще не вполне пришел в себя.

— Ты колдун, и тебе виднее, осквернило тебя прикосновение к лонгаоле или нет. Ты колдун и умеешь говорить с благодатным Тиураолом, тебе лучше знать, что угодно, а что не угодно Дневному богу, — промолвил юноша, собравшись с мыслями. — Я искал тебя не для того, чтобы спорить о скверне и благости. Меня интересует, готов ли ты отправиться со мной на Тин-Тонгру в канун праздника Ланиукалари?