— Совершенно верно! — воскликнул Стольников. — Вы слышали, Григорий Петрович, мнение даже неспециалиста.

— По керамике я не-специалист, — признался Григорий Петрович. — Вот когда дело коснется бус, а в особенности костей, — буду отстаивать свое мнение до конца.

Этот разговор вызвал в памяти Алибека слова отца: «Все, что здесь называют культурой, освещено солнцем Ирана». И подумал: «При чем тут Иран!» И сказал вслух:

— Видимо, этот факт доказывает, что иранская и арабская культура тут ни при чем.

— Вот именно! И еще одно доказательство. — Стольников достал из планшета лист бумаги, на нем были нанесены какие-то строения, расположенные по спирали. — Это план Улькен-асара. Такая планировка характерна для многих древних строений Восточной Европы, она была особенно распространена на Северном Кавказе.

Да, профессор Стольников был очень доволен этой ценной находкой. Греческие монеты могли попасть сюда торговыми путями — в этом ничего удивительного нет, но глиняную посуду из такой дали никто не повезет, она изготовлена здесь, на месте, со своеобразной отделкой, и это, в совокупности с другими фактами, о многом говорило.

— Вы правильно мыслите, молодой человек, — сказал Стольников Алибеку. — И вот что я вам предложу — как только сможете держать карандаш, я возьму вас к себе в помощники. Такими руками работать лопатой трудно. А у нас находок накопилось уже немало, в них надо разобраться.

Алибек стал каждый день ходить в раскопанное городище. Все больше его интересовала работа археологов. Стольников реже появлялся в раскопе, большую часть времени он проводил в палатке за разбором археологического материала. Алибек не отходил от Григория Петровича, помогал ему, как мог. Он сбросил бинт с левой руки — на ладони и пальцах розовела тонкая молодая кожа. Правая рука оставалась забинтованной.

Но иногда Алибек чувствовал себя тут лишним: Григорий Петрович, наткнувшись на какую-нибудь кость, совершенно забывал об Алибеке, погружался в раздумья, и в таких случаях, чтобы не мешать ему, приходилось удаляться.

Рабочие поругивались — им порядком надоело перелопачивание земли, они мечтали о скором возвращении домой, и разговор чаше всего шел об этом.

Занимал их еще старый Жакуп. Дважды видели они, как ходил старик в сторону белеющих на западе развалин, останавливался перед уцелевшей стеной и вел себя очень странно.

Антиох — так звали теперь Запрудина — уверял, что старик ходит туда молиться.

— Истинно говорю вам, что эта стена — остатки мазара. Там был похоронен какой-нибудь святой, и старик ходит туда на молитву.

Антиоху не возражали, потому что все видели, как стоял Жакуп перед обломком стены, сняв шапку.

Расспрашивать Жакупа насчет его походов к стене никто не решался — неудобно как-то, да и бесполезно: от старика и про обыденные дела слова не услышишь, а тут чувствовалась какая-то тайна.

Разговоры о Жакупе вызвали у Алибека тревогу на душе. Отойдя от рабочих, Алибек сел на берег Куван-Дарьи и задумался.

«Лина рассказывала, что Жакупа в этих местах чуть не расстреляли басмачи. Правда ли это? Кому нужен безграмотный казах? Не думаю, чтобы он в прошлом был активным борцом за советскую власть. Зачем его было расстреливать? Может быть, Жакуп знал моего отца, встречался раньше с ним? Нет, если бы он знал его, то сказал бы об этом мне».

И снова голову Алибека заняли сокровища Джунаид-хана, из-за которых он чуть было не погиб.

«А что если Жакуп знает о сокровищах Джунаид-хана?»

Алибек посмотрел в сторону белеющей вдали стены. Ветер крутил песок и гнал его по волнистой желтой с темными пятнами кустарников пустыне. Стена, косо обрушившаяся неделю назад, виднелась треугольником, как парус. Много страшных часов провел Алибек в подземелье под этой стеной, но сейчас, при ярком солнце, когда рядом люди, а опасность была давно позади, воспоминания об этих страшных часах не вызывали у него смертельной боязни.

«Там, под халатом, что-то осталось, — вспомнил Алибек. — Вероятно, это и есть сокровища Джунаид-хана, или часть их… Вряд ли знает о них Жакуп. К сокровищам не ходят на виду у всех и не снимают шапку.

Но, может быть, старик ходил туда на молитву? Нет, то не мазар. Мазары куполообразны.

Не догадывается ли Жакуп, что я пропадал под этой каменной стеной, и не разнюхивает ли, зачем я туда забирался? Но этот скрытный старик не стал бы заниматься таким делом на глазах у всех».

Алибек поднялся и хотел было идти к себе в палатку, но увидел Жакупа и снова сел.

Жакуп спустился с противоположного, восточного, берега и тихо пошел по руслу, пересекая его наискось. В руках у старика была палка, вероятно, он собрался пройтись далеко. Он шел, ссутулившись, шапка с отвалившимся вперед меховым козырьком почти закрывала его лицо.

Жакуп тяжело поднялся на западный берег шагах в пятидесяти от Алибека и, не глядя по сторонам, опустив голову, как бы весь поглощенный думами, пошел прямо к белеющей парусом стене. Он ни разу не оглянулся туда, где работали землекопы, хотя они были неподалеку. Антиох, взобравшись на крепостную стену, смотрел на медленно шагающего в глубь пустыни старика. Донесся окрик Дмитрича, и Антиох нехотя сполз вниз, исчез за стеной.

Алибек принялся внимательно наблюдать за стариком. Вряд ли он шел на молитву — время не для молитвы. Да Жакуп, кажется, не очень-то религиозен, скорее наоборот.

Не дойдя до стены, Жакуп, остановился и снял шапку. Потом вплотную приблизился к стене, держа свой тымак в правой руке, и долго стоял перед ней, будто читая или рассматривая на ней что-то.

«Но на стене с наружной стороны ничего нет, — подумал Алибек, не спуская глаз с Жакупа. — Я осмотрел ее очень внимательно. Не зайдет ли он внутрь?»

Но старик, неподвижно постояв возле стены минут десять, отошел на прежнее место, нагнулся, рассматривая что-то на земле, потом сел.

«Там есть камень, — вспомнил Алибек, — большой плоский камень, и больше ничего».

Старик сидел долго с непокрытой головой, хотя солнце палило нещадно. В пустыне оно и в конце сентября почти такое же жаркое, как летом. Жакуп был неподвижен, как тот камень, на котором он сидел, и так же серел его ватный чапан бывший когда-то синим, но вылинявший под дождями и солнцем.

Но вот Жакуп поднялся, посмотрел еще раз на стену, повернулся, надел шапку и пошел назад — еще медленнее, чем шел туда. Раза два или три он подносил руку к лицу, тер глаза — в них, вероятно, попадал песок, вызывая слезы, они мешали смотреть, и старик даже спотыкался.

Жакуп дошел до берега, спустился в русло Дарьи, пересек его и исчез между разными лагерными вещами, снятыми с верблюдов, — там был у него свой уголок, и он, вероятно, лег отдыхать.

«Зачем Жакуп ходил к этим развалинам? — Алибек вновь строил разные предположения, и все они не могли быть правдоподобными. — Тут какая-то загадка, тайна, но имеет ли она отношение к сокровищам Джунаид-хана?»

По-прежнему теснила сердце тревога.

Алибек понял только одно: этот неразговорчивый, скрытный и вообще очень странный старик неспроста ходит к остаткам древней стены и снимает перед ней шапку.

«Я должен еще раз забраться в подземелье, должен — хотя чуть не погиб в нем, — произнес он про себя, — но теперь я буду осмотрительнее. Как только заживут руки, выберу подходящий момент и пойду… А пока буду работать с профессором Стольниковым. В его палатке буду встречать Лину…»

Теперь половина профессорской палатки была занята различными находками, взятыми при раскопках городища. Тут лежали ржавые обломки мечей, наконечники копий, топоры, черепки от посуды, кульки с золой и остатками угля и множество разнообразных костей — целых, перебитых, пересеченных чем-то острым.

Когда профессор отдыхал, то голову клал на каменный жернов, подложив фуфайку, а ноги покоились на низком железном сундуке-сейфе. В нем хранились документы и деловые бумаги экспедиции, а на дне россыпью лежали золотые монеты, найденные Дмитричем.