Высказав эти вопросы — далеко не все, — Алибек с интересом ждал, какие доказательства представит в своих ответах Григорий Петрович, которого обилие вопросов ничуть не смутило.

— Начнем с первого и последнего вопроса — о самоубийстве красавицы Мальги, — Григорий Петрович полез в угол палатки, достал череп и положил его на видном месте. — Смотрите. С точки зрения остеолога; череп этот идеальной красоты. Вам, я думаю, понятно, что, поскольку он найден вместе с бусами, то эти предметы имеют прямое отношение друг к другу. Несомненно, что череп этот женский. Женщине было около двадцати лет — это я вижу по зубам, и поверьте слову специалиста. У Мальги было красивое овальное лицо, без выдающихся скул, высокий лоб. Еще вы видите четыре позвонка, я скрепил их проволочкой. Прошу иметь в виду, что череп и кости найдены не на кладбище, а в доме. Я сам раскапывал их, был очень осторожен и заметил, что эти позвонки были отъединены от нижних. — между четвертым и пятым позвонком имелся разрыв в два-три сантиметра. Такой разрыв бывает у повешенных и скорее всего у людей тяжелых, то есть тогда, когда тело сильнее тянет вниз. Дом — не лобное место, поэтому я говорю о самоубийстве. Еще одно важное обстоятельство — у Мальги была нежная длинная шея, а шнурок был тонкий — это также обусловило разрыв позвонков. Да, шнурок был тонкий, есть еще одно доказательство — две бусинки, вероятно, те, что находились с боков шеи и попали под петлю, разломлены; они не разбиты — следов удара нет, а именно лопнули, переломились под давлением чего-то тонкого, но не жесткого. Посмотрите, пожалуйста, — и Григорий Петрович показал разломленные и составленные им продолговатые бусинки, — Концы сходятся точно, отдельные несовпадения сути не меняют — они за счет крошек стекла… Ну-с, что еще. Что Мальга умерла с бусами на шее, доказывает то, что она уходила из жизни с мыслью о своем возлюбленном. Звали его Атей, и вот почему я так думаю — это ответ на следующий вопрос. На подвеске буква «А» видна ясно. Мы мало знаем скифских имен, но Атей довольно известное имя. Вы, молодой человек, — обратился Григорий Петрович к Алибеку, — историк, но, вероятно, забыли, что одним из самых сильных царей у скифов был Атей: в середине четвертого века до нашей эры он объединил все скифские племена, стал во главе их, вел борьбу с греками и погиб в 339 году в сражении с Филиппом Македонским. Но наш рассказ — о событиях более позднего времени, когда того Атея уже не было в живых и скифское объединение начало распадаться. Юноша, о котором я говорил, вероятно, был из племени так называемых царских скифов, являлся потомком Атея — объединителя скифов. Родители юноши нарекли его Атеем, возлагая на него большие надежды в будущем, мечтая об усилении скифского единства, каковое было раньше, при Атее-объединителе. Если это не убедительно, то я пасую, иных доказательств нет, — Григорий Петрович развел руками.

— Убедительно, — согласился Алибек.

— Теперь дальше… О чем бишь… Ах, да, о братьях Мальги. Братья у нее были, но не родные по матери. Старик оттого так и любил дочь, что она была ему памятью о первой жене. Он и отпустить-то ее мог только под охраной своего первого сына. Старший брат Мальги погиб на обратном пути, это вероятнее всего; будь он жив, разве дал бы он Мальге покончить с собой? Нет, конечно. Что бусы были привезены из Скифии? Николай Викентьевич, вы ведь не будете возражать против этого? А вы лучше меня знаете…

— Бусы привезены, — сказал Стольников. — В этом сомнений нет. В Хорезме мне такой формы не встречались, а у скифов и самратов многогранники очень распространены.

— Вот, кажется, мы и покончили с недоуменными вопросами, — улыбнулся Григорий Петрович.

— Все это очень интересно, — сказал Алибек и покачал головой, — но маловероятно.

Григорий Петрович пристально посмотрел на него сначала в лицо, потом на забинтованные пальцы, снова в лицо и проговорил, не отводя изучающего взгляда:

— Это более вероятно, чем то, что вы рассказывали о заброшенном степном колодце, из которого вы якобы выбирались, раня руки. Они, я знаю, раньше не выкладывались кирпичом. Вы долго не мыли правую руку по той причине, что она забинтована. Я вижу ваши ногти, под ними до сих пор — кирпичная пыль. Откуда она? На основании своих умозаключений я утверждаю, что вы карабкались на кирпичную стену — это показывают факты, именуемые упрямой вещью. Слова должны быть подтверждены вещественными доказательствами. Я их всегда готов подтвердить и подтвердил. А чем вы можете объяснить появление кирпичной пыли под ногтями?

Алибек почувствовал, что краснеет. «Как пойманный неопытный вор на месте преступления», подумал он со стыдом.

В пустыне — во всем контрасты: если мороз, так до костей прохватывающий; если жара, то до изнеможения; безлунная ночь темна, как сажа, при луне серебристо светла; день ослепителен. Ветер — постоянно: днем он свистит и беснуется, ночью стихает, но не прекращается — под ним легонько позванивают, упруго раскачиваясь, жесткие ветки кустарников.

Этот вечер был необычен для пустыни. Все стихло — замер ветер, улегся рябью волн песок. Долго не чувствовалось прохлады, нагревшийся за день воздух неподвижен, небо мглистое. Барханы мягко желтели. Где-то в кустах тонко позванивал кузнечик — проскрипит с краткими перерывами три раза, замолчит, послушает сам себя и снова — ту же песню, не меняя тона и размера.

Долго не мог уснуть Алибек. В тесной палатке было душно, он приоткрыл край ее, стал смотреть в темноту, слушать шорохи и неясные звуки пустынной ночи. Со стороны городища донесся тяжелый вздох — обвалился с высокого берега песок. Еще раз проскрипел кузнечик и затих совсем.

Алибек думал о Лине, думал с огорчением:

«Кто я для нее? Экзотика, наподобие тех редких, необычных по виду листочков и веток, которые собирает она в пустыне, чтобы потом показать в Москве.

Но сильнее звучал голос разума:

«Ты не имеешь оснований оскорблять ее такой мыслью, она честна, правдива, посмотри ей в глаза — они чисты, как хрусталь, такова и душа ее».

Этот голос затихал, как только он начинал думать:

«Черная тень, что неотступно следует за мной, отпугнет ее… Я во что бы то ни стало должен найти сокровища, — вернулся он через минуту к прежней своей цели. — Скорее бы зажила рука! Ведь это они лежат, прикрытые старым пестрым халатом — такие халаты носили басмачи. Второпях, спрятав золото, один из них бросил халат и прикрыл сокровища. Так, вероятно, и было…».

Давно пережитый смертельный страх в закрывшемся подземельи не очень тревожил его. Алибек стал обдумывать, как вернее, без риска, овладеть сокровищами:

«Я буду осмотрительнее, хорошо раскопаю вход, отброшу в сторону все кирпичи. Возьму карманный электрический фонарик — я видел такой у одного землекопа, попрошу на время или куплю. Что еще там? Змеи? II это не особенно страшно. Возьму волосяной аркан Жакупа, окружу себя, буду передвигать веревку палкой и пойду — не подступятся. Нужно только, чтобы скорее зажила рука, нужно немного свободного времени и повод отлучиться из лагеря. Стольников после того случая строго предупредил — без его ведома из лагеря никуда не ходить. Буду выжидать удобный случай».

Приняв решение, Алибек уснул.

Проснулся он поздно. Землекопы ушли на раскопки.

Палатка гудела под сильными ударами ветра, звенел и шуршал песок, ударяясь в брезент и скатываясь по нему. В лагере кто-то кричал, пересиливая шум ветра:

— Жаку-упэй Жаку-у!.. К начальнику-у…

Алибек поспешно вышел из палатки.

Ветер гонял тучи песка, горизонта не было видно, мглистое небо как будто опустилось над землей, сжало воздух, он сгустился, метался из стороны в сторону тугими порывистыми волнами. Землекопы, оставив работу, возвращались в лагерь, натянув на глаза козырьки кепок, прикрывая лицо руками.

Но это не была еще буря, дул просто сильный ветер, какой нередко разгуливается в пустыне, — такой же, какой был и в тот день, когда Алибек ходил в подземелье. Но сегодня погода ухудшилась с утра, и это предвещало недоброе.