Князь готовит переход через новообразованную границу в ставший другой страной Казахстан. И, скорее всего, Олежка спокойно живет в своей собственной квартире. Закупил побольше еды, занавесил окна черной, плотной тканью, на полы постелил ковры или какой-нибудь ватин, который можно купить за три копейки, и живет в свое удовольствие. Понять, что в квартире кто-то обитает, можно только случайно, длительное время наблюдая за оборотами колесика механического электросчетчика, которое внезапно начинает крутится быстрее при включенном, к примеру, мощном электрочайнике. Но и от этого есть защита — перед тем, как включить чайник, осторожно выгляни в дверной глазок, откуда открывается прекрасный вид на лестничную площадку и сам электрощитов.

— Громов, а ты что не работаешь? Спишь, что ли, с открытыми глазами? — моя любимая начальница так звонко гремит каблучками туфель по лестнице, ведущей в подвал, что поймать меня спящим у нее не получится при все желании. Я просто плохо представляю симпатичного капитана, крадущегося босиком, с туфлями в руках, по замызганному бетонному полу, чтобы поймать меня за непотребным делом…

Я посмотрел на стол и в душе покраснел — забыл положить перед собой какое-нибудь уголовное дело. Моя вина!

— Да, по работе задумался, исключительно по работе. — я притянул к себе ежедневник: — План работы на завтра составляю.

— Ну ладно, Громов! — мне погрозили изящным пальчиком: — Просто помни, что

Я действительно задумался о последовательности своих действий на завтра, так как решать навалившиеся проблемы надо было безотлагательно. Первым номером, как самое легкая шла проблема по имени Рыбкина Нинель Павловна. Пытаясь решить, как с ней поступить, я понял, что мне выгоднее не топить товарища подполковника, а добиться благожелательного отношения ко мне со стороны начальника следственного отдела, подпитывая это «теплое» чувство ко мне знанием, что я в любой момент могу ее низвергнуть вниз, на позицию «пенсионерка», а то и «уволена по компрометирующим основаниям, без права ношения формы.» И это не стоит откладывать на завтра, а стоит сделать уже сегодня.

— Тук –тук-тук! — я замер на пороге кабинета Рыбкиной, широко улыбаясь: — Разрешите, товарищ подполковник? Хотел бы с вами посоветоваться.

— Что тебе надо?

— Вот, почитайте. — я положил перед Рыбкиной свой рапорт, который она, буквально через минуту, зло скомкала и бросила в меня.

— Стучать собрался?

— Ну, во-первых, когда в лицо предупреждаешь, то это называется не «стукнуть», не «заложить», а доложить в соответствии со своими должностными обязанностями. А во-вторых, кто бы говорил? Сколько вы мне пакостей сделали, не припоминаете? И, самое главное, из-за чего? Что я отказался в следственный отдел переводится? Вам самой не смешно, Нинель Павловна? Короче, сопли размазывать не буду, говорю коротко — или вы срочно меняете свое отношение ко мне, встречая меня при каждой нашей встрече, как любящая и заботливая жена, или копия этого рапорта, о наличии у начальника следственного отдела родного брата –рецидивиста, которому она оказывает покровительство и прикрытие его преступной деятельности, идет в Москву, в министерство. Выбор за вами. И, не надо надеяться, что братец ваш или кто из его пристяжи меня в подворотне или в подъезде прирежет, ваши проблемы будут решены. Рапорт мой уйдет в Москву незамедлительно, как только со мной случится какая-то неприятность…

— А если я тут буду не причем?

— Заботьтесь обо мне, Нинель Павловна, как любящая и заботливая жена. Заботьтесь и все будет нормально. — я помахал ладошкой, но тут же вернулся.

— Забыл сказать, Нинель Павловна. Если узнаю, что мою дочь пытался забрать из детского садика урка от вас или от вашего братца, я вас убью, просто застрелю и все. Запомните это, пожалуйста.

— Громов, вернись! — заорала начальник следствия мне в спину: — Дверь прикрой, пожалуйста.

Я шагнул в кабинет, прикрыв дверь поплотней.

— Громов, ты меня конечно раздражаешь до конвульсий, и я считаю, что тебе в милиции не место, но в отношении ребенка я ничего и никогда бы делать не стала. И, кстати, брат мой о тебе не знает. Пока, во всяком случае, не знает.

Я пожал плечами и вышел. Верим мы этой тете? Не знаю, наверное, я уже никому не верю.

Вечер. Локация — окрестности «Колизея».

Руслана я перехватил в парке, у общественного туалета — махнул рукой и показал пальцем в сторону кафе «Лицедеи», а сам остался стоять в кустах, следя, идет ли кто-то за судебным исполнителем.

«Ног» за Русланом не было, и я через несколько минут поднялся на второй этаж кафе.

— Заказывай что хочешь. — я махнул рукой официанту.

— Что-то еще случилось? — Руслан дождался, когда официант, взяв заказ, отошел в сторону кухни и вопросительно уставился на меня.

— Мне кажется, я знаю, где залег Князь. У меня есть уверенность, что он просто живет в своей квартире.

— И что будешь делать?

— Я буду делать? Мы будем делать. Я могу с ним просто разобраться — заложу под дверь две шашки тола и взорву на хрен ее, потом зайду и из автомата покрошу всех, кото там застану, после чего сделаю ноги оттуда. Этим я решу все свои проблемы, а вот ты что будешь делать? Ты надеюсь про кемеровских не забыл? Или ты на что рассчитываешь? Что они про тебя забудут или то ты всю оставшуюся жизнь будешь в ломбарде жить, на Тамаркиных харчах?

Глава пятнадцатая.

Октябрь 1993 года.

Коммунальная авария.

— Меня в суд вызывают, в Кемерово. — я положил, сложенную вдвое, повестку на стол перед любимой начальницы и отступил на шаг с видом невинно пострадавшего праведника.

— Вызывают, значит съезди. — Ольга Борисовна даже не подняла глаз от дела, которое она старательно вычитывала, очевидно, что слово «Кемерово» она пропустила.

— Как скажете. — я сгреб бумажку со стола и тихонечко вышел из кабинета.

Если вы думаете, что эта повестка является плодом моих очередных интриг, то, на этот раз, глубоко ошибаетесь. Шорохов Василий Ильич, очень обозленный почти сорванной поездкой на чудесные Доминиканские острова и потерей денег за два перелета из Шереметьево в Нью-Йорк, вернулся на любимую Родину и подал иск к бывшей супруге о выселении из принадлежащей ему квартиры и взыскании с нее же компенсации за причиненный материальный ущерб и моральный вред. Также этот нехороший мужчина подал в Дорожный суд ходатайство о перенесении судебного процесса о разделе имущества в столицу шахтерского края, по месту нахождения указанного имущества. В результате этого я нахожусь на грани нервного срыва, как какая-то институтка, слишком сложная получается логистика.

— Руслан, поступаем следующим образом. Выезжаем втроем, на двух машинах. Ты едешь впереди, на этом красавце. — я ткнул пальцем на ярко-желтый, отполированный до блеска, «ушастый 'Запорожец», который застоялся в продаже нашего СТО на базе отдыха профсоюза после среднего ремонта разбитой в хлам морды.

— А почему я на этом ведре должен ехать? — возмутился Руслан.

— Окей, ты поедешь со мной, на той «двойке». — я ткнул в «вазовский» универсал цвета «баклажан». Сидишь сзади и контролируешь всю дорогу Князя, чтобы он у тебя весь наш путь лежал молча. Как ты его будешь фиксировать и куда положишь, в багажный отсек или себе под ноги, мне все равно, это твоя зона ответственности. Все понял?

— Теперь ты, Витя…- я повернулся к нашему добровольцу: — Тебе самая легкая работа. Едешь впереди на «Запоре», и обеспечиваешь проезд нашей машины с оружием и Князевым мимо постов ГАИ. Связь держим по рации.

Я показал пару недорогих «уоки-токи», привезенных из Японии. Если я правильно помню, чтобы их использовать, надо брать какие-то разрешения в каком-то комитете по радиочастотам, но я об этом не задумывался. По сравнению с остальными моими грехами, наличие незарегистрированных радиостанций приравнивается к детской шалости.