Его необычное состояние полной удовлетворенности и отсутствия каких бы то ни было интересов держалось долго. Требовался какой-то особый толчок, чтоб пробудить дремлющие в нем силы, мобилизовать волю и желание действовать, чтоб вернуть ему сосредоточенность, неудовлетворенность своим положением, недоверчивость, постоянную готовность принимать решения, в том числе и за других, выбирать даже что-то неприятное, если это необходимо, выбирать путь, пройти который другие были не готовы. Толчок был дан, когда доктор Миер предпринял решающий эксперимент с сердцем Фила.

Доктор пришел в назначенный час.

— Как чувствуете себя? — спросил он.

— Спасибо, господин доктор, — ответил Фил.

Его новые легкие еще не были подключены к системе кровообращения, но дыхание уже понемногу возобновлялось, пусть пока слабое, способное разве что разрабатывать мускулы грудной клетки. Но этого дыхания хватало уже на отрывистые, тихие фразы.

Врач пододвинул вертящуюся табуретку ближе к пульту и принялся внимательно наблюдать за датчиками.

— На экране вы можете следить за функциями собственного тела, — сказал он. — Вот эта кривая, например, отражает мозговую деятельность. Видите, какие сейчас зубцы? А теперь умножьте-ка быстро 17 на 29… Вот видите-дальше можете не считать, — реакция уже намного сильнее, зубцы на экране в три раза выше, чем прежде, — Он повернулся к другому прибору. — А это показатель количества перекачиваемой крови — простой счетчик текущей жидкости, его еще применяют на бензоколонках. Он присоединен к главной артерии нашего насоса. А вот здесь потом появится электрокардиограмма.

Он нажал кнопку, и слабое зеленоватое свечение появилось на экране. Показалась отдельная точка, быстро вспыхнув, она, медленно мерцая, вернулась к горизонтальной черте.

Крис вновь появилась в глубине комнаты. Как всегда, она словно растворялась, когда входил ее начальник, но сейчас она спросила:

— Наркоз, господин главный врач?

— Нет, зачем? — ответил тот.

Потянувшись к грудной клетке, которая уже не лежала больше в ванне с питательным раствором, он свернул два выступавших из кожи проводка. Потом подключил их к двум клеммам электроимпульсного прибора — стимулятора работы сердца. Поставив указатель на деление 20 микровольт, врач нажал кнопку дистанционного включателя.

Что-то вздрогнуло в теле Фила, потом успокоилось.

— В порядке, — сказал доктор Миер. Ногой он отодвинул стимулятор подальше от кровати.

— Поставьте теперь на тридцать, — приказал он.

Крис чуть подвинула указатель — 30 микровольт.

Врач быстро нажал на кнопку, потом стал нажимать регулярно, с интервалом в секунду. Он смотрел не на Фила, а на экран, при каждом нажатии сплошная черта разлеталась там в клочья. Удары били в грудь Фила, как молот. Потом врач остановился. Зеленая сплошная линия вздрогнула еще раз и успокоилась.

— Пятьдесят микровольт, — сказал врач.

Снова его палец начал в такт нажимать кнопку. Удары разрывали Фила. Дыхание его стало прерывистым, со стоном. Палец отпустил кнопку, и зеленая линия успокоилась.

— Придется попробовать по-другому, — пробормотал врач. И громко добавил: — Двести микровольт.

Крис перешла к дециметровой шкале и установила указатель на втором делении.

Палец нажал на кнопку.

Фила подбросило на кровати. Мускулы, давно уже безжизненные, проснулись и напряглись в судороге. Ремни, привязывавшие его к кровати, глубоко врезались в кожу. Он задыхался. Палец уже отпустил кнопку, но внутри Фила все еще дрожало и дергалось, что-то поворачивало его, трясло… Потом он откинулся на постель. Прошло.

— Почти! — сказал врач. — Четыреста микровольт.

Крис переставила стрелку на четвертое деление.

Палец быстро, твердо нажал на кнопку.

Молния разорвала Фила. Что-то взорвалось внутри, какой-то великан всколыхнулся, потом что-то понеслось, стремительно, дико, спотыкаясь, оно неслось и не останавливалось, стуча поначалу громко, а потом все спокойнее.

Фил смотрел на экран не отрываясь. Точка взмывала вверх и спускалась в долины, споткнулась поначалу о маленькое возвышение, потом влетела на высочайший склон, спустилась вниз по другой стороне, вновь вернулась к исходному пункту и начала свое путешествие снова. Это было его сердце-то, что сейчас билось. Только теперь оно стало его сердцем.

Измученный до предела, он отвернулся от экрана к стене, пот лил со лба, все плыло перед глазами. На сером и бежевом фоне словно реклама пробегали одна за другой светящиеся зеленоватые точки.

— Хорошо получилось, — произнес врач. — Оно бьется. Сделайте ему укол ревитала! Пока не спускайте с него глаз. Если удары станут слабее, вызовите меня. А завтра я его осмотрю вновь. До свидания!

Фил ощутил прикосновение к щеке, затем перед затуманенным его взором мелькнул белый халат. Доктор вышел из комнаты.

Итак, он вновь вернул Фила к жизни-он был упорен, этот врач, упорен, как никто другой. И он сделал все возможное и невозможное для того, чтобы Фил вновь стал человеком.

И, несмотря на это, Фил не выносил его. Вдруг он понял это совершенно отчетливо: он его ненавидел.

Теперь у Абеля был еще и магазин. Как и остальные части, он спрятан был в окопе, вмазан в глину, надежно укрыт от любых поисков. А вдруг они уже начались? У шести пистолетов недоставало отдельных частей-это могло броситься в глаза, но Абель не заметил никаких признаков тревоги. Установили ли они взаимосвязь? Вполне возможно. Понятно, что какая-то часть пистолета могла потеряться случайно, но такое количество потерь случайностью быть уже не могло. Правда, связать их с ним никто напрямую не смог бы. Он знал: при существующей организации выдачи и хранения оружия пистолеты каждый день переходили в другие подразделения, к другим солдатам. Подозрение на него могло пасть с таким же успехом, как и на любого другого.

Абель лежал без сна в постели и, как бывало уже не раз, заново продумывал свой план. Перед глазами разворачивались сцены во всей их реальности. В мыслях его майор был уже мертв, и от этого Абель ощущал легкое удовлетворение. Он лежал на жесткой постели, поперечные штанги, поддерживавшие матрац, врезались в спину, но он не чувствовал этого. Тело его наслаждалось отдыхом, он был все еще разгорячен ночным учением, вымотавшим его до предела, и теперь парил в приятной усталости. Только мысль его, не занятая сейчас службой и не оглушенная одурманивающим ядом, была абсолютно бодра и трудилась.

Как каждую ночь, вокруг дышали и храпели спящие товарищи, но вдруг какой-то новый звук проник сквозь завесу привычных приглушенных ночных шумов. Звук, колебание? Еле заметно дрогнула стойка кровати. Абель напряженно прислушивался, замерев. Он не ошибся: что-то шевелилось внизу. Он услышал глухой звук… крадущиеся шаги… скрип дверцы шкафа. Осторожно повернув голову, он глянул через край подушки. Он увидел, что и ожидал: Остин одевался, то и дело оглядываясь, чтоб убедиться, что никто не проснулся. Затем он подкрался к двери… приоткрыл ее, проскользнул наружу. Дверь тихо закрылась.

Абель выпрыгнул из кровати… тихо побежал к окну. Сначала он не видел ничего. Потом заметил Остина, в нерешительности стоявшего у дверей. Абель бросился к своему шкафчику, накинул плащ, схватил башмаки и торопливым мелким шагом двинулся босиком к двери.

Теперь он стоял в коридоре с десятью дверями, каждая из которых вела в спальное помещение. Сквозь окно он увидел Остина, кравшегося вдоль стены по направлению к складам. Абель надел ботинки, наспех зашнуровал их и вышел из барака. Быстро, но неслышно двинулся он за Остином.

Он поразился смелости Остина, впрочем, и собственной тоже. Должно быть, причина в резком сокращении количества яда в организме-еще вчера он ни за что бы не решился во время мертвого часа покинуть постель, и уж тем более выйти из спального помещения.

Остин бегом пересек пустую площадку и укрылся в тени соседнего здания. Абель выждал, пока тот крадучись не двинулся дальше, потом, пригнувшись, тоже быстро пересек плац, как этому учили на учениях, и помчался следом за Остином. Абель вспомнил о бесконечных напряженных физических тренировках, спортивных занятиях- теперь все, чему он научился, находило реальное применение. Тело его реагировало на любые команды мгновенно, ни холод, ни усталость не мешали приятной игре мускулов. Ветер, правда, проникал под плащ, но это было бодрящее прикосновение, и ощущать его было приятно.