В считанные часы Барри буквально захлестнула лавина новых ощущений, скорее ошеломительных, чем радующих; он бы не смог сказать, что поражало его больше — бесконечные аттракционы или девушка рядом. Он снова и снова косился на Сильвию и с удивлением обнаружил, что она совершенно искренне восторгается здешними красотами. Ведь он знал, что уж кому-кому, а ей это давным-давно знакомо. Конечно, зрелище великолепное, и достоверность соблюдена, и историческая точность, однако же все какое-то слишком гладкое, слишком сверкающее, слишком яркое… Обману поддавался лишь тот, кто хотел обмануться; кто приглядывался, видел, что черепица и кирпичная кладка из пластмассы, камень — из гипса, дерево — из пенопласта, и первое впечатление, при всей его неотразимости, вскоре бледнело-что ж, удачная имитация реальности, но и только, а всякая имитация имеет пределы и не способна ввести в заблуждение раз и навсегда. Барри спросил об этом Сильвию и, хоть не получил ясного ответа, решил, что разгадал загадку: девушки чувствовали себя в этом мирке как дома, считали его своей собственностью, своей стихией и хотели, чтобы у гостей осталось от него самое лучшее впечатление. Вот и радовались любому удачному сюрпризу, любому действенному эффекту… Для них иллюзия стала вторым образом реальности- и, возможно, здесь присутствовала на первый взгляд абсурдная и все же существенная убежденность в том, что окольно, через иллюзии, какими-то запутанными путями вновь рождается реальность — реальность восприятия и чувства.

Чего они только не делали: в круглой штуковине вроде батисферы ныряли в водопад, катапультировались высоко в воздух, а потом опустились на парашютах, проехали через деревню в стиле Дальнего Запада, за которую сражались индейцы и ковбои (резиновые пули так и свистели у лица!), крутились в центрифуге пятисотметрового диаметра — неподвижный диск посреди кружащегося мира, — участвовали в родео на электронных лошадях, прыгали с подкидной пневмодоски на многие десятки метров в высоту, скатывались с горы на ренских колесах… После двух часов таких упражнений, счастливые и усталые, они лежали на пляже, на белом песке — это был побочный продукт химической промышленности, — плыли на плоту по неторопливой протоке, между свисающими к самой воде цветущими экзотическими кустарниками, ели зеленое, розовое, желтое итальянское мороженое.

Скоро в них опять воспрянула предприимчивость, они бродили по Историческим залам, видели рыцарей в крестовых походах, Наполеона в битве при Ватерлоо, гибель «Титаника», воздушный бой над Атлантическим океаном, разгром на Плайя-Хирон-не просто картины, но каким-то необъяснимым образом ожившие сцены, электронный кабинет восковых фигур, сочетание робототехники и голографии; и хотя все было технически объяснимо, зритель снова и снова замирал перед неожиданным, непостижимым… Вот зал заседаний ООН, Хрущев стучит ботинком по трибуне; а пока ты удивлялся жизненности происходящего, все-таки узнавая в мерцанье контуров технику «черного ящика», «голубого экрана», тот же Хрущев вставал со стула, выходил из сценического пространства и гладил по головкам маленьких зрителей. Вот Гитлер провозглашает возврат своего отечества в лоно Германской империи, а потом бросает в толпу конфеты; вот Фидель Кастро, произнеся пламенную речь, угощает всех безалкогольным ромом; вот Мао Цзэдун, макая в тушь крохотную кисточку, выводит на шелковой бумаге диковинные знаки-короткие стихи, изречения, китайские мудрости на темы, предложенные посетителями.

В полдень они наведались в Страну Молочных Рек, где сбываются грезы голодных детей, и там действительно были сливочные горы: проешь их насквозь и попадешь в край летающих жареных голубей и прочих лакомых чудес- заливных окороков, жаркого с фруктовым желе, сладких огурцов и острых перчиков, всевозможных соусов и кремов, а запивать все это полагалось шипучим напитком, который снимал ощущение сытости и позволял снова и снова предаваться радостям гурманства…

Из Страны Молочных Рек они попали в зал отдыха- искусственные руки, шерстяные и резиновые, на стальных суставах с приводом от сервомоторов, управляемые адаптивной электронной системой, массировали их, растирали и мяли, они погружались в виброполя, которые снимали усталость и дарили ощущение неисчерпаемой энергии, в облака аэрозолей, мгновенно возбуждавших ожидание, больше того, жажду новых впечатлений и переживаний, и все это сопровождала торжественная и приятно бодрящая музыка.

Во второй половине дня настал черед Современного Мира: они увидели луномобиль с астронавтами среди кратеров и получили по щепотке лунной пыли, запечатанной в пластиковый пакетик, увидели памятную, но неудачную высадку на Марсе, вместе со Слейтером и Мак-Грегором впервые облетели вокруг Венеры, наблюдали за полетом сквозь кольца Сатурна и чудесным спасением экипажа, когда посадочный модуль потерпел аварию, участвовали в первой межзвездной экспедиции и дивились релятивистскому «радужному» эффекту на пороге скорости света, следили в смотровой иллюминатор, как первые люди высадились на одной из безжизненных планет Альфы Центавра-триумф человечества и одновременно разочарование для тех, кто втайне надеялся увидеть мир, похожий на земной, райские кущи, полные цветов и ручного зверья. Не день, а сплошная вереница развлечений, беззаботная пора под лазурным сводом подсвеченного стеклянного купола; ближе к вечеру настроение опять заметно поднялось. Хитроумные световые эффекты создавали иллюзию густеющих сумерек, неописуемые переливы розовых и лиловых тонов мало-помалу отступали перед беспредельной тьмой, солнечный диск, точно на шнурах, опускался в гряду облаков, волшебный отсвет бархатистым покровом подернул пейзаж, здания, дороги, и душу вдруг захлестнул дотоле неведомый покой, удовлетворенность, любовь к людям — результат воздействия психотропного газа, который распыляли в воздухе миллионы крохотных форсунок, установленных буквально на каждом шагу.

Еще два часа в запасе — вполне достаточно, чтобы насладиться и этими последними впечатлениями, и по желанию девушек они уселись в маленькие открытые вагончики на двоих и поехали в Панорамный зал, где можно было по своему вкусу выбрать ландшафт, и время дня, и сезон.

Впервые за весь день Барри остался с Сильвией наедине; она сразу вызвала у него огромный интерес, а уж теперь он вообще не мог думать ни о чем другом, и, судя по всему, это было заранее предусмотрено — Барри обратил внимание, что в этот зал тихой услады направлялись в основном парочки.

Они остановились у объемного изображения какого-то романтического острова, и Сильвия поставила регулятор на «ночь»-огромная луна повисла над головой, вспыхнули несчетные звезды. Девушка придвинулась к Барри, поцеловала его, скользнула рукой ему под рубашку, а когда он, с легкой досадой, но без удивления, отпрянул, спросила:

— Не хочешь?

Вместо ответа он только кивнул, хотя толком не видел девушки, но она все поняла, и Барри покорился ее ласкам.

Немного погодя все четверо снова встретились на улице; Барри не мог отделаться от впечатления, что что-то изменилось, сердце у него громко стучало, колени дрожали- поди пойми, отчего девушки хихикают и болтают как ни в чем не бывало. Они расположились на террасе кафетерия, ели пирожные и пили кофе со сбитыми сливками. В конце концов Гас спросил, не сходить ли им напоследок еще раз в Панорамный зал. Барри замешкался с ответом, но девушки не возражали; они вышли из кафетерия- платить было не нужно, ешь-пей сколько хочешь — и побрели через площадь, а потом Гас схватил Сильвию за руку и сказал:

— На этот раз со мной пойдешь ты!

Не прошло и нескольких секунд, как они исчезли в темном въезде.

Барри смотрел им вслед и вздрогнул, когда Салли, тронув его за плечо, сказала:

— Идем, вон свободный вагончик!

На миг он задумался, потом покачал головой.

Спасибо, Салли. Мне больше не хочется. Ты не обидишься?

Салли не сумела скрыть удивления, но потом улыбнулась и погладила его по щеке.

— Конечно, нет.