Си Джей сделал большой глоток пива перед тем, как начать рассказывать очередную историю о своем последнем завоевании. Она была отвратительна, как и он сам. Но, так или иначе, он привлекал к себе женщин. Это было чертовски удивительно. Либо все эти женщины имели крайне низкую самооценку и интеллект как у плодовой мушки, либо они были слепыми и глухими. Я приводил эти доводы, чтобы поддержать собственную веру в противоположный пол.

— Короче, подъехал я к одному из рабочих мест, а там она — Венди Штучка-Крошка Брэкстон. И выглядела она горячо как никогда. Клянусь, ее сиськи стали еще больше! Конечно, я захотел их потискать, но прежде чем успел поразить ее знаменитым шармом Якобса, она спросила о тебе. — Он выпил остатки своего пива и покачал головой. — Клянусь, этот твой вид несчастного побитого щенка превращает тебя в еще большую бабу, чем ты есть на самом деле. Бесит.

Я невольно рассмеялся над его аналогиями, пока выполнял заказ для следующего клиента. Завсегдатаи уже привыкли к Си Джею и его высказываниям. А если еще нет, то скоро привыкнут. Он постоянно зависал в «Глубине» и даже иногда заменял кого-нибудь в баре, хотя напитки делал отвратительные.

— Не надо обвинять меня, Си Джей. Во всем виноваты эти невежественные телки, за которыми ты продолжаешь увиваться. Я не выпрашиваю у них ни сочувствия, ни благотворительности.

— Да, но ты, конечно же, не стесняешься этим пользоваться, — фыркнул Крейг, в то время как я поставил перед ним ледяное пиво. — Признайся, все это дерьмо про одинокого мальчика просто игра, чтобы было легче клеить девок. Не так ли?

— Одинокий мальчик? — спросил я, приподнимая бровь.

— И вот еще что, — смущенно ответил Си Джей. — Девушка, с которой я переспал, одержима сериалом «Сплетница». Она заставляет меня смотреть это дерьмо вместе с ней, чтобы настроиться на определённый лад. Сначала меня это чертовски раздражало. Но там такие горячие тёлочки, а Чак Басс просто крутой перец. Я мог бы начать носить галстук-бабочку.

Все, что я смог сделать — покачать головой. Да, Крейг был членом моей семьи, но уровень его интеллекта был не больше, чем у комнатного растения.

— Чего не сделаешь, чтобы потрахаться.

— Власть кисок, — кивнул он в знак согласия.

Я не стал с ним спорить.

Мое самое раннее воспоминание относится к возрасту около двух лет, хотя специалисты и утверждают, что это невозможно. Но некоторые вещи не забываются, как бы сильно вы не хотели стереть их из своей памяти.

И я помню… все. Крошечную квартирку со светло-желтым ковром. Голые грязно-белые стены без единого сувенира, которые напоминали бы о семейном отдыхе, и без памятных вещей. Отца, продалбливающего головой моей матери дыру в одной из этих грязных стен.

Я сидела на полу и смотрела, как он избивает ее до неузнаваемости.

Но я не помню, чтобы я плакала. Никогда не могла вспомнить свой плач. Хотя думаю, любой нормальный ребенок рыдал бы, наблюдая за мучениями мамы. Сама она лила слезы все время. Мне кажется, это единственное мое воспоминание о ней из детства.

Последствия увиденного начали проявляться, когда мне было около шести лет, и я ходила в детский сад. В то время как большинство девочек рисовали цветочки и сердечки, я изображала страшных монстров, охотящихся за женщинами. В моем мире не было места для цветов и сердечек. Я даже не подозревала об их существовании. Я рассказывала… красочные сказки, в которых кровожадный зверь мучает нас с мамой. Мы каждый раз прятались в моей комнате, стараясь не шуметь, в надежде, что он нас не найдет. Но он всегда находил. В моих сказках не было счастливого конца.

Воспитатели называли меня лгуньей и ставили в угол, не разрешая играть. Но и тогда я не плакала, а просто сидела на красном пластмассовом стульчике и пыталась насладиться каждой секундой вдали от дома. И хотя дети дразнили меня, насмехаясь над моими странностями и бедностью, а воспитатели считали проблемным ребёнком, там я была в безопасности. Никто не хотел сделать мне больно, и я не боялась. В садике не было монстров, и мама не всхлипывала в углу, прикрывая меня своим телом.

*****

Двести пятьдесят две.

Я пересчитывала крошечные бумажные звёздочки в стеклянной банке каждый вечер. Мне приходилось делать это годами. Я должна была сосчитать их все. Двести пятьдесят две штуки — по одной на каждый страх. Надписи на многих повторялись, но я все равно их складывала. Чтобы мои фобии ненадолго отступили, надо было их признать.

Я достала тонкую полоску бумаги пастельного цвета и написала одно слово. Затем сложила маленькую звёздочку, размером не больше кнопки и поместила ее в банку.

Двести пятьдесят три. Этот страх был в единственном экземпляре.

— Что ты делаешь? — спросил Дом, напугав меня внезапным появлением у моей двери. Я пожалела, что не закрыла ее, но я… просто не могла себя перебороть.

Я ответила ему слабой улыбкой, размышляя о моих счастливых двухстах пятидесяти трех звёздочках в банке. С тех пор как я туда что-то добавляла в последний раз, прошло немало времени.

Доминик нахмурился, недовольный моим молчанием. Он без приглашения зашел в мою спальню — святая святых — и плюхнулся на кровать.

— Ты только что кинула еще одну? — спросил он, встряхивая стеклянную банку с крошечными звездочками.

Я робко пожала плечами и выдохнула:

— Да. А что тут такого?

Выражение его лица смягчилось. Дом притянул меня к себе и обнял за плечи.

— Эй, хочешь поговорить об этом? Я знаю, что ты не добавляла их уже давно.

Я покачала головой, ощущая тепло его накачанного тела. Только этому мужчине я позволяла так себя обнимать и дарить эти единственно принимаемые мною ласки. Между нами была самая настоящая близость, хотя у нас и не было сексуальных отношений. Мы бы никогда не смогли бы пересечь эту черту. Я не могла потерять единственного мужчину, которого я когда-либо любила.

— Тут не о чем говорить. Правда. Все в порядке.

По крайне мере, я заставляла себя так думать, понимая при этом, что говорю не правду.

Дом сел и немного отодвинулся, чтобы заглянуть мне в глаза. Моё безразличное выражение лица не смогло его обмануть. Будучи опытным лгуном, он чувствовал ложь за километр.

— Нет, это не так. Ты должна выговориться. Я говорил тебе об этом, Кам. Это часть нашей сделки. Ты ходишь к психотерапевту и абсолютно честна со мной. И я не позволю тебе, черт возьми, нарушить эти условия.

Я повела плечами, освобождаясь из объятий, и бросила на него сердитый взгляд.

— Нет. Это ты так решил. Я говорила тебе, что со мной всё в порядке. Терапия не помогает, и я не собираюсь снова посещать консультации. — Схватив с кровати банку со звездочками, я поставила ее на подоконник. — Я не заключаю соглашений, Дом. Да, у меня есть проблемы. Но они есть у всех, включая тебя. Я справляюсь как могу. Так же, как и ты.

Мой лучший друг, мужчина который стал мне ближе, чем брат, раздраженно выдохнул при упоминании его собственных демонов. Они преследовали его каждое мгновение жизни.

— Сейчас разговор не обо мне. Да, моя жизнь хреновая, но я выживаю. А ты, детка, держишься из последних сил. Я говорю тебе это дерьмо не для того, чтобы забраться тебе под кожу. Я хочу, чтобы тебе стало лучше.

— Что, если улучшение не наступит никогда? — резко ответила я, повернувшись к нему лицом. — Это же не обычная болезнь, и я не могу вылечиться, просто приняв лекарство, Дом. И ты это знаешь как никто другой. Это. Является. Частью. Меня. Это не ситуация дерьмовая. А это я, черт возьми, окончательно и бесповоротно прогнившая до глубины души.

Дом тут же вскочил на ноги и обнял меня.

— Стоп. Прекрати, Кам, — прошептал он в мои волосы. — Ты настоящая и не испорченная. Не занимайся самокопанием, детка, а постарайся отбросить всю эту чепуху в сторону и найди истинную себя, хорошо? Твои страхи — это не ты. Слышишь меня? Они не показывают того, какая ты на самом деле.