Ему вторил звенящий женский смех. Я услышал, как они остановились рядом. Дядя Мик фыркнул и поднялся на ноги.

— Запомни, что я сказал, сынок, — сказал он, а затем направился в кабинет, недовольно глянув на своего сына и его компанию.

Я почувствовал на себе взгляд Си Джея, но продолжал смотреть вперед. Мой кузен был каким угодно, но точно не глупым. Он знал, когда следует промолчать. Жаль, что девицы из его окружения не понимали намеков.

По моему плечу, сжимая крепкие мышцы, скользнула маленькая рука. Но я был настолько погружен в себя, что даже не позаботился, чтобы ее скинуть.

— Эй, Блейн, безумно приятно видеть тебя снова!

Я узнал голос Венди, но не сделал ни единой попытки поприветствовать ее в ответ. Судя по тому, как ее маленькие наманикюренные пальцы прошлись вниз по моей руке, это ее ничуть не задело.

Не говоря ни слова, Си Джей проскользнул за барную стойку, заработав хмурый взгляд от Кори — другого бармена. Он прошел мимо спиртного, выставленного на полках, и опустился к скрытому шкафу, в котором мы хранили элитный алкоголь, специально для транжир, а иначе говоря, для пафосных мудаков.

Через минуту передо мной стояли два стакана и бутылка «Джонни Уокер Платинум». При виде этого богатства, девушки позади нас завизжали от радости, но быстро поняли, что им наливать не будут. К счастью, Си Джей догадался передать им яблочный мартини, чтобы они заткнулись. Затем он открыл виски и плеснул в каждый стакан довольно много.

— За пофигизм, — сказал он, поднимая выпивку.

Венди обвила мои плечи второй своей наманикюренной рукой и прижалась к моей спине своим пятым размером. Сквозь тонкие слои одежды я почти почувствовал ее затвердевшие соски. Я посмотрел вниз, на янтарную жидкость перед собой, и поднял стакан. Венди захихикала и пробежалась своими пальцами по моим волосам.

— За пофигизм.

Жужжание моего сотового телефона становилось все громче и все более меня раздражало. Но я старалась его игнорировать. Я не могла разрешить себе отвлечься. Не могла допустить проявление интереса к тому, кто бы это мог быть. Ведь подобное подразумевало демонстрацию чувств, а прямо сейчас, когда мои эмоции были спрессованы под грузом моего решения, ни о чем подобном и речи быть не могло.

Я упаковала еду, оставшуюся на столе, включая не съеденный флан — блюдо, которое я приготовила специально для Блейна, и которое он никогда не попробует. Мой живот скрутило от душевной боли. Сердце ухнуло вниз.

«Не ходи за ним. Не делай этого с собой. Он ушел. Он покончил с тобой. Это то, чего ты хотела. Не начинай теперь эту дерьмовую вечеринку жалости».

Я покачала головой, пытаясь угомонить свой циничный внутренний голос, и сосредоточилась на том, чтобы вымыть каждую тарелку с особой тщательностью. Я хотела, чтобы посуда стала безупречно-красивой и сияющей. Хотя бы это я была в силах проконтролировать. Это я могла очистить и сделать аккуратным и опрятным. А свою жизнь… Моя жизнь была дерьмом. Темным, мерзким, отвратительным дерьмом. И я не могла этого никак изменить. Я была не в состоянии управлять своими страхами. Каждый раз, когда я чувствовала, что готова с этим справиться, ужас наотмашь выбивал из меня малейшую крупицу надежды.

Я покрутила в руках банку с маленькими, окрашенными во все цвета радуги, звездочками и села на кровать. Двести пятьдесят три. Двести пятьдесят три причины, почему я не могу позволить Блейну себя любить.

Я ненавидела эти долбаные звезды и все, что они символизировали. Я ненавидела то, что не могла их просто выбросить и больше никогда не ощущать потребности в их очередном пересчитывании. Но больше всего я ненавидела себя. Презирала ту, кого создал отец и оставил поломанной... И ту, о ком забыла мать.

Мои руки тряслись так сильно, что я не удержала банку, и она упала на одеяло. Я сжала пальцы в кулак, пытаясь уменьшить дрожь — предвестницу очередного приступа паники. Я больше не могла быть такой. Не могла позволить себе превращаться в какую-то жалкую, раненую птицу каждый раз, как происходит подобное дерьмо. Все так, как и должно было быть, это моя жизнь. У меня нет причин оплакивать то, что я не могу контролировать. Мне нужно просто принять это и перестать реагировать.

Жужжание возобновилось снова. На этот раз я решила его прекратить. Я хотела сделать что угодно, только чтобы отвлечь мой мозг от крушения, которое наступит через пять... четыре... три... два...

— Алло?

— Кам? Проклятье, девочка, наконец-то, ты ответила, — прокричал голос Анжелы из трубки. Я услышала, как на том конце провода орет рок-музыка, перемежаясь с беспорядочными раскатами хриплого смеха. — Мы звоним тебе всю ночь.

— Зачем?

— Ну... эм... мы пришли в «Глубину» и...

— И если ты не притащишь сюда свою задницу прямо сейчас, я проведу ночь в тюрьме, — прокричал Дом.

Анжела яростно ему зашептала, чтобы он успокоился и замолчал, потом снова обратилась ко мне:

— Кам, конфетка, ну просто я считаю, что тебе следует прийти. Чем раньше, тем лучше.

— Нет.

— Нет? Но почему нет? — захныкала она.

— Потому что не хочу. — Я почти не соврала.

— Прошу тебя. Хм, я действительно пьяна. И Дом тоже. Нам нужно ехать домой.

Я знала, что она лжет. Но не могла ей сказать, что поймала ее на горячем, когда у меня у самой было рыльце в пушку.

Я сделала глубокий вдох и посмотрела на альтернативу. Маленькие мерцающие звездочки будто насмехались надо мной, дразня и удерживая в своем плену.

Да пошли они.

— Буду через двадцать минут.

Я сидела на парковке «Глубины», пытаясь собрать оставшиеся крохи своей решимости перед тем, как войти. Я знала, что Блейн был здесь. Его грузовик стоял на своем обычном месте, как и в большинство предыдущих ночей. Так почему, черт возьми, я сюда приехала? Я, Бог знает зачем, пришла в это место, хотя должна была бежать и прятаться. Зачем я мучила себя, рискуя встретиться с человеком, которого мне нужно было избегать?

Потому что я тупица, вот почему. Влюбленная тупица, уставшая убегать.

Меня тошнило от роли жертвы. Выворачивало наизнанку от того, что я лишала себя единственного, чего мне хотелось. Проклятье, я хотела быть с Блейном. Я желала его любить — неудержимо и открыто. Нырнуть в самый центр этого сумасшествия, сплетаясь с ним в вихре эмоций. Я хотела показать своему страху средний палец и позволить Блейну стереть все мои сомнения поцелуями.

Возможно, он смог бы это сделать. Может быть, у него получилось бы заставить меня забыть, кем я была. Блейн обладал способностью убеждать меня встретиться лицом к лицу со своими фобиями для того, чтобы, ликуя, пнуть им по яйцам. Я хотела быть лучше рядом с ним. Хотела быть лучше для него.

Я взяла красное бумажное сердце. Я прихватила его с собой, как символ мира. Улыбаясь, я представляла себе место, которое он выделит для этой фигурки в своем шкафу. Блейн превращал даже самые глупые вещи в значимые и существенные. Да, это именно то, что он для меня делал. Он придавал смысл моему существованию. Заставлял меня чувствовать себя так, словно я была главной частью его паззла. Будто я принадлежала ему. Я покачала головой, поражаясь сама себе. Какую ужасную глупость я допустила, оттолкнув его — такого необходимого мне мужчину.

Он был не просто исключением из правил. Он был моей причиной, чтобы жить.

Я шла в здание. Мои глаза заволокло слезами. Не потому, что я боялась или мне было грустно. А потому, что я, наконец, «созрела». Я была готова полюбить этого безумно красивого мужчину и отдать ему всю себя без остатка, и даже свое противоречивое сердце, если это было именно то, чего он хотел. Не только он отвернулся от меня. Сперва я отвергла его, тем самым оттолкнув и себя. Но сейчас я не могла разглядеть причину той драмы, хотя сама же и была ее виновницей. Я лишь знала, что теперь мне следует все сделать правильно.

— Привет, Кам, — поприветствовал меня Кори натянутой улыбкой. — Что привело тебя сюда сегодня?