Второй удар заставил меня увидеть звезды. Не те прекрасные и мерцающие, которые сияют на ночном небе. А те, которые появляются размытыми пятнами позади опухших век. Те, которые сообщают тебе о том, что беспамятство близко, нашептывают обещание ярких снов, если ты просто им поддашься. Мне было так больно, что я не могла кричать, и, к тому же, я была слишком слаба, даже чтобы плакать. Я устала. Так устала. Я хотела уснуть и спастись от этой боли. Я желала увидеть сновидения, которые сулили эти звезды. Я нуждалась в них.

Меня добил третий удар, пришедшийся по лицу. Он затянул меня в глубокое море онемения и отрешенности. В то место, где больше не чувствовалась боль, страх не был моим тюремщиком, а любовь моего отца не рвала меня на части и не рассеивала каждый кусочек меня, пресекая любые возможности стать когда-либо цельной вновь.

Однажды, когда мне было пять, я почти почувствовала этот покой. Он ждал меня, заманивая на дно бассейна.

А теперь... теперь я его обрела. Я нашла успокоение, которое приходит со смертью. И в этот раз я с ним не боролась. Я бежала к нему на встречу с распростертыми объятиями.

— Ты можешь ехать быстрее?

— Если тебя не устраивает мое вождение, то, может быть, тебе самому следовало бы вести автомобиль? Ой! Ты же не можешь, не так ли? Потому что ты чертовски пьян. Поэтому просто сядь обратно и заткнись, — усмехнулась мне через плечо Анжела.

В какой-нибудь другой раз я бы выдал в ответ один из идиотских комментариев, но сейчас она была права. Я был пиздец как пьян. Однако почти пятнадцать минут назад я каким-то чудом немного протрезвел, когда увидел, что именно лежало среди мешанины из рюмок и шелухи от арахиса.

Я хотел отделаться от поклонниц Си Джея и, как минимум, избежать необходимости брать губами рюмку текилы из огромного бюста Венди. Ее сиськи были хороши, я не мог с этим поспорить. Но это была не грудь Ками. У нее была классная грудь. Упругая и мягкая, с острыми сладенькими сосочками и самого правильного размера. Идеальная для моих ладоней...

Блядь. Даже мои мысли были пьяными и глупыми.

Я откинулся назад и снова попытался ей позвонить, в надежде, что повторный звонок прочистит затуманенный алкоголем разум. Я облажался. Я знал это. Но у меня на самом деле ничего не было с теми цыпочками. Я ничего не захотел с ними делать.

Я собирался вызвать такси до дома и прихватить с собой бутылку воды, но на барной стойке увидел его. Маленькое красное бумажное сердечко. На мою голову словно вылили ведро ледяной воды, и я сразу же очухался. Ками была здесь. По крайней мере, она сюда приходила. И если она увидела, что происходило за столиком Си Джея, то, я знал, мне предстоит серьезно поунижаться, чтобы она захотела иметь со мной что-то общее.

Я не мог допустить, чтобы она поверила, будто я был парнем, который напивается и тупеет каждый раз, когда сталкивается с неприятностями. Трахающийся с любой девушкой, у которой теплая киска и влажный ротик. Хорошо, возможно сейчас я и был именно таким пьяным тупицей. Но что касается случайных перепихонов? Это не обо мне. Больше нет, с тех пор, как в моей жизни появилась Ками.

Не знаю, как долго я простоял посреди переполненного бара, держа в руке это красное сердечко. Наверное, я выглядел так, словно получил по яйцам разряд электрошока. Но я знал, что облажался знатно.

— Где ты это взял? — спросил я у Кори, как только он подошел ближе, чтобы взять бутылку водки.

Он нахмурился и пожал плечами.

— О, ну, я не уверен, но думаю, что оно было в руках у Ками, когда она...

— Ками была здесь?

— Да. Всего секунду. Потом она просто ушла.

— Когда? — спросил я, вторгаясь в его личное пространство.

Меня так и подмывало схватить его за воротник, чтобы, в стиле дешевой мыльной оперы, вытрясти из него все дерьмо. В таком состоянии я вполне мог бы прибегнуть и к драматичной оплеухе.

— Где-то пять-десять минут назад.

— И ты не подумал мне об этом сообщить? — заорал я, привлекая внимание каждого клиента в баре.

Меня не волновало, что они могут подумать о моем поведении. Мне на все было насрать, если Ками могла быть расстроенной.

— Что, черт возьми, происходит? — спросила Анжела, неторопливо подходя к бару, с Домом на буксире, который выглядел так, словно готов был проломить чей-то череп. Вероятно, мой.

— Сюда приходила Ками.

В доказательство своих слов, я поднял бумажное сердечко, но не отдал его. Оно было мое. Оно предназначалось мне.

— Что? Я не видела, чтобы она входила, — нахмурилась Анжела.

— Наверное, потому, что ей хватило и одного взгляда на тебя, сидящего за столиком рядом с пергидрольными блондинками — мусорками спермы, чтобы уйти, — почти прорычал Доминик, делая ко мне шаг. — Клянусь Богом, если ты ее обидел, если из-за тебя она прольет хоть одну гребаную слезинку, я...

— Я ни черта не сделал, и ты это знаешь, — вставил я до того, как рот Дома начал бы выдавать такое, за что потом его задница не смогла бы ответить.

Да, он был коренастым, но я был на добрых пять-семь сантиметром выше и был известен своими быстрыми кулаками. Кроме того, если за кого и стоило сражаться, так это за Ками.

Дерьмо.

Мне следовало за нее бороться. Мне нужно было остаться и заставить ее увидеть, что ей нечего бояться. Что моя любовь и привязанность никогда не причинят ей боли.

ДЕРЬМО!

Я ее обидел. Вместо того, чтобы остаться с ней рядом, игнорируя ту ерунду, которую она бросила мне в лицо, чтобы оттолкнуть, я напился и позволил ей увидеть пару доступных телок, почти, блядь, трущихся о мою ногу. Я подвел ее. Я показал себя мужчиной, которому нельзя доверять. Что я не стою доверия. Мне нужно поменять ее мнение. Я лишь надеялся, что она захочет меня выслушать, чтобы я смог ее убедить.

Не успели мы припарковаться, как я сразу же рванул в квартиру, но одернул себя: мне нужно было проявить достаточно терпения, чтобы пройти мимо швейцара. Однако его не было на месте. Возле входа, в ожидании, пока их впустят, столпились несколько парней из доставки еды на дом. Это должно было меня насторожить. Мне следовало почувствовать, что то-то было не так, но я стремился как можно быстрее добраться до Ками, чтобы начать перед ней оправдываться. Да и просто оказаться рядом с ней снова.

Когда мы подошли к их двери, мой живот скрутило от непонятного чувства тревоги. Оно должно было стать вторым сигналом. Привести меня в состояние повышенной готовности и заставить ворваться в квартиру, сверкая воображаемым оружием. Но я списал это ощущение на алкоголь и нервы. Я должен был сделать все правильно. Осознание того, что в данной ситуации у меня оставалось очень мало места для маневров, заставляло меня чертовски волноваться.

— Ну, бабник, вот и настали твои похороны, — захихикала Анжела, кладя руку на дверную ручку. — Я вернусь только после того, как Кам закончит делать серьги из твоих яиц. Уверена, она захочет пройтись по магазинам, чтобы подобрать к ним соответствующую сумочку.

То что мы увидели, войдя в комнату, было просто непостижимо. Не из-за того, что сцена в гостиной походила на фильм ужасов. Не из-за того, что мужчина, с грязными штанами вокруг щиколоток, возвышался над Ками, тогда как она, безжизненная, лежала на полу в луже собственной крови. И не из-за того, что нашу одежду мгновенно пропитало зловоние смерти, пробираясь под кожу.

А из-за того, что я не мог этого осознать. Я даже не в состоянии описать, что я сделал с тем больным хреном, который ее мучил. Не могу выразить свои ощущения, когда я держал ее неподвижное, безвольное тело в своих руках, и рыдал, уткнувшись в ее слипшиеся от крови волосы. Я извинялся за то, что оставил ее. Не уберег.

На моих руках была кровь. Она была везде: на кремовом ковровом покрытии, на покрывале с кожаного дивана. Я посмотрел на Дома, который был с ног до головы покрыт красной, липкой субстанцией, разговаривающим с офицером полиции. Его охваченные ужасом глаза были красными и опухшими. Я не знал, почему он с ним общается. Просто не мог вспомнить.