— Почему? — фыркнула я, отвернувшись. — Жизнь такая. Это жизнь, Блейн. И меня не волнует, что ты думаешь по-другому. Эта хрень не всегда прекрасна. Она уродлива. Причиняет боль. Жестока. — Я попыталась стереть текущие слезы, но плотину уже прорвало. Я не могла остановиться. Он хотел меня узнать, так пусть смотрит. Он увидит отвращение, гниющее внутри меня. А когда он поймет, насколько я травмирована, то сделает то, что сделал бы любой здравомыслящий человек. Уйдет. — Жизнь жестока и зла, Блейн. Нет ничего милого в том, что тебя беспрестанно избивают по одной лишь причине твоего существования. Нет ничего радостного в том, что тебя запират в шкафу, в кромешной темноте на несколько часов, просто, чтобы поиздеваться. Нет ничего счастливого, когда тебе дают всякие мерзкие имена, которые только можно вообразить, а ты еще слишком мала, чтобы знать их значение. — Мой голос сорвался, и я перешла на хриплый шепот. — Нет ничего красивого в том, чтобы получать издевательства и ненависть от человека, который должен любить тебя больше всех.

Он оказался передо мной прежде, чем я смогла собраться. Смахивая мои слезы подушечками своих больших пальцев, он прошептал:

— Это твой отец делал с тобой такое?

Я посмотрела на него глазами, полными слез, и четко разглядела сострадание, написанное на его лице.

— Теперь ты видишь, почему не стоит меня хотеть? Настоящую меня? Мой собственный отец презирал меня с самого рождения. А моя мать так сильно запуталась сама, что просто-напросто забыла о моем существовании. Она забыла, что меня надо любить. Я живу в мире постоянного страха, где существуют чудовища и нет «жили долго и счастливо». Только боль. Печаль. И ненависть. Ты этого не заслужил.

— Но и ты тоже, — произнес он дрожащим голосом. Он притянул меня к своей твердой груди, поглаживая меня по волосам, вызывая очередную волну слез. — И ты тоже, малыш.

— Блейн, не делай этого, пожалуйста. Пожалуйста, не будь со мной милым. Не веди себя так, словно ты меня хочешь, хотя на самом деле это не так. Все нормально. Я привыкла.

— Проклятье, Ками, — прорычал он, отстраняясь, и схватил меня за плечи. — Прекрати свои попытки меня оттолкнуть. Хватит делать все возможное, чтобы я тебя не хотел. Потому что, знаешь что? Я забочусь о тебе. И я хочу тебя. Чертовски безнадежно.

До того, как мой разум смог переубедить сердце, я посмотрела в его карие глаза и позволила себе отправиться в свободное падение в их глубины.

— Покажи мне.

Блейн набросился на меня своим голодным ртом, притягивая меня ближе. Этот поцелуй затмил все другие поцелуи.

Мы словно превратились в паззл из губ, языков, зубов. Мы упивались агонизирующим наслаждением друг друга.

При помощи поцелуя я хотела забрать его чувство вины и боль. Он же — поглотить мой страх и отвращение.

И я позволила ему это делать, обвивая ногами его талию и чувствуя, как его твердость прижимается к средоточию моего наслаждения.

Я разрешала ему все это, потому что хотела быть для него лучше. Я хотела отдать себя ему без беспокойства и неуверенности, свободно. Я хотела, чтобы Блейн забрал все это у меня.

Не прекращая наш яростный поцелуй, Блейн понес меня к лестнице. Он с легкостью направлялся в свою спальню, сжимая одной рукой мои волосы, а другой — мои ягодицы.

Я даже не сразу поняла, что мы уже там, пока он не уложил меня на кровать, устроившись поверх меня.

И я чуть не заплакала, когда его губы меня покинули.

Целовать его было подобно вечному счастью. И теперь, когда я, наконец, его нашла, я не хотела его отпускать. Никогда.

— Ты такая красивая, Ками. И такая сильная, — пробормотал он, покрывая поцелуями мою шею. — Если бы ты только знала, насколько ты удивительна... Я заставлю тебя это понять. Заставлю это почувствовать.

Он погладил меня через тонкое платье, сбившееся на моей талии. Но меня это абсолютно не смущало. Я хотела избавиться от этой ненужной вещи и наконец почувствовать жар тела этого мужчины своей обнаженной кожей.

Я желала, чтобы Блейн наполнил меня блаженством, которое уже дарили его губы.

Как будто услышав мой невысказанный призыв, Блейн сдвинул бретельки сарафана с моих плеч, обнажая тяжелые груди.

Он накрыл их своими руками, а затем втянул один твердый сосок в рот, посасывая и обводя своим проколотым языком чувствительную кожу.

Я вскрикнула, ощущая как по моему телу растекается раскаленный жар, начиная от груди и выстреливая между бедрами.

Скрестив ноги в лодыжках, я сжала его талию крепче. Я жаждала его. Мне было необходимо, чтобы Блейн потушил пламя, разжигаемое каждым движением его языка.

Он дразнил другой сосок до тех пор, пока кожа на нем не стала болезненно чувствительной. Он оперся на локти и посмотрел на меня, извивающуюся под ним.

— Знаю, ты говорила, что не занимаешься любовью, — произнес Блейн, испепеляя меня страстным взглядом. — Но я хочу тебя. Ты мне нужна. Очень. Сильно. Дерьмо... Ками ... Мне нужно вытрахать из тебя весь страх.

Я задержала дыхание, впитывая его восхитительные слова. А затем, охваченная неконтролируемым желанием сделать все, что ему заблагорассудится, отчаянно закивала.

— Да, — выдохнула я. — Пожалуйста.

Мы пристально смотрели друг на друга один долгий миг, предвкушая нашу безумную прелюдию. А потом Блейн снова захватил мой рот в свой плен, заявляя на него права каждым ударом языка, одновременно с этим продвигая меня вверх по кровати.

Он нежно положил мою голову на подушку и, потянув за платье, спустил его вниз.

Я лежала перед ним в одних трусиках без стыда и страха, а он оценивающе разглядывал мое тело, словно перед ним был драгоценный камень.

— Так чертовски великолепна, — пробормотал он, рассматривая меня своими полуприкрытыми шоколадно-карими глазами.

— Мне тоже нужно тебя видеть, — прошептала я без стеснения.

Не раздумывая, Блейн одной рукой вытащил футболку из шорт, демонстрируя мне свой скульптурный торс. Если бы я не чувствовала тепло его кожи, то готова была бы поклясться, что он был вырезан из мрамора. Гладкие, тугие изгибы и неровности были истинным произведением искусства.

Я пробежалась пальцами по его брюшному прессу и груди, остановившись, чтобы приласкать маленькие серебряные колечки в сосках.

Он зарычал и закрыл глаза, побуждая меня подняться на руках и поцеловать их. Я ощущала, как натянулось и задрожало тело Блейна, пока я нежно и осторожно лизала и посасывала, стараясь быть не слишком нетерпеливой.

Такое неторопливое прикосновение к нему было тренировкой моей сдержанности, потому что только Богу было известно, как сильно я хотела развернуть его и взобраться сверху.

Не в силах больше сдерживать свое возбуждение, Блейн отстранился и сел на пятки.

Пылающим взглядом он посмотрел на едва прикрывающие меня кружевные стринги. Наконец, подцепив резинку пальцами, он их стянул, и мы оба застонали. Я была настолько готова принять его, что даже это незначительное движение откликнулось во мне болезненным наслаждением. Взглянув на мой набухший клитор, Блейн, должно быть, это понял.

— Боже, как же ты прекрасна, — сказал он за миг до того, как его лицо скрылось между моими бедрами.

Первый толчок его языка заставил меня закричать. Второй — выкрикнуть его имя. На третьем я кончила, потянув за его, и так уже растрепанные, волосы, а Блейн не прекращал поглощать мое удовольствие. Он стоном показал свою удовлетворенность моим вкусом, посылая вибрации через мою чувствительную плоть до самого живота.

Он начал скользить своей великолепной штангой по каждой моей нежной складочке, и я кончила снова.

Пока я лежала, постанывая и содрогаясь, Блейн перегнулся через меня, чтобы достать презерватив с прикроватной тумбочки.

Один неловкий миг мы оба смотрели на блестящий пакетик, а затем вновь обратили свои взоры друг на друга.

— Я никогда не занимался сексом без него, — наконец, сказал Блейн, нахмурившись.

— Я тоже. — Я прикусила губу, собирая всю свою решимость, чтобы попросить о том, чего я очень сильно хотела. А я хотела Блейна. Целиком. — Я на таблетках.