Жилище, куда определил меня Страж, — небольшая комната в одном из этих домов. Под крышей со мной обитают полковник, два майора, два лейтенанта и сержант. Сержант готовит еду и следит за хозяйством, полковник отдает приказы. Точь-в-точь как в настоящей армии. Шесть стариков, которые всю свою жизнь занимались подготовкой к войне, ведением войны, устранением последствий войны, революциями, контрреволюциями — и не смогли найти ни времени, ни возможности создать собственную семью.

Каждое утро, проснувшись, они наскоро завтракают и без всяких приказов отправляются каждый на свою работу. Кто соскребать облупившуюся краску с домов, кто выпалывать сорняки на газонах, кто ремонтировать старую мебель, кто — грузить на тележку продукты, которые распределяют у подножья холма. Закончив утреннюю работу, старики садятся у дома на солнышке и предаются бесконечным воспоминаниям.

Доставшаяся мне комната находится на втором этаже и смотрит окнами на восток. Вид из окон не самый лучший: половину обзора закрывает вершина холма и лишь сбоку просматриваются Река и Часовая Башня. Похоже, здесь не живут уже очень давно: штукатурка на стенах покрылась темными пятнами, а оконные рамы — толстым слоем белесой пыли. Всей мебели — старенькая кровать, небольшой обеденный стол и два стула. На окнах — тяжелые шторы с едким запахом плесени. Половицы рассохлись и стонут при каждом шаге.

Каждое утро из соседней комнаты выходит Полковник. Мы вместе завтракаем, а потом задергиваем шторы как можно плотней и до полудня играем в шахматы. Кроме шахмат в обычный солнечный день заняться попросту нечем.

— В такой чудный день сидеть дома, задернув шторы, должно быть невыносимо для такого молодого, как ты, — замечает Полковник.

— И не говорите...

— Хотя мне, конечно, заполучить партнера в шахматы — только в радость. У здешних стариков игра не в почете. Я, наверно, последний, кому интересны шахматы.

— Почему вы согласились лишиться тени?

Старик долго разглядывает свои пальцы в ярком свете из расщелины между шторами. Затем отходит от окна и снова садится за стол напротив меня.

— Почему, говоришь? — повторяет он. — Наверно, я слишком долго защищал этот город. Наверно, мне казалось, покинь я его — вся моя жизнь потеряла бы смысл... Впрочем, так это или нет — сейчас уже не важно.

— И вы никогда не раскаивались в том, что остались без тени?

— Нет, — качает старик головой. — В этой жизни я не совершал ничего, за что бы теперь раскаивался.

Я съел стеной его обезьяну и расчистил место для своего короля.

— Отличный ход, — одобрил Полковник. — Защищаешь стеной единорога, а заодно высвобождаешь короля. Хотя, конечно, и даешь развернуться моему рыцарю...

Пока старик размышляет над следующим ходом, я кипячу воду и завариваю свежий кофе. Сколько таких же полудней у нас еще впереди, думаю я. В городе, обнесенном высокой стеной, выбирать особенно не из чего.

В ожидании длинноволосой я состряпал нехитрый ужин. Растер в ступке соленые сливы, приготовил из них соус для салата, обжарил в масле несколько сардин с бататами, потушил говядину с сельдереем. В целом вышло довольно неплохо.

До ее прихода еще оставалось время. Потягивая пиво из банки, я отварил имбирь в соевом соусе. Начинил фасоль кунжутной приправой. А потом завалился на кровать и стал слушать старенькую пластинку — фортепьянные концерты Моцарта в исполнении Робера Казадезуса21. Мне кажется, Моцарт особенно глубоко проникает в нас, если слушать его именно в старых записях. Хотя, возможно, это — лишь мой предрассудок.

Перевалило за семь, за окном уже совсем стемнело, а ее все не было. В итоге я прослушал полностью 23-й, а за ним и 24-й концерты. Наверное, передумала и решила не приходить. Если так — я не могу ее осуждать. Как ни крути, а в решении «не приходить» явно больше здравого смысла.

Тем не менее, когда я стал выбирать очередную пластинку, в дверь позвонили. Я посмотрел в глазок: за дверью, прижимая к груди пачку книг, стояла девушка из библиотеки. Не снимая цепочки, я приоткрыл дверь и спросил, нет ли вокруг посторонних.

— Никого нет, — ответила она.

Я снял цепочку, впустил ее. И только она вошла, запер дверь на замок.

— Какие запахи! — воскликнула она, поводя носом. — Можно на кухню заглянуть?

— Да ради бога. Ты у подъезда никого не видела? Дорожных рабочих каких-нибудь или машины с людьми внутри?

— Никого, — ответила она, проскользнула на кухню и, положив книги на стол, принялась открывать одну за другой крышки у кастрюль и сковородок.

— Да! — спохватился я. — Хочешь есть — могу тебя ужином накормить. Не ахти какой ужин, конечно...

— Ой, что ты! Я как раз такое люблю.

Я разложил еду по тарелкам и с возрастающим любопытством стал смотреть, как она уписывает все подряд — блюдо за блюдом, начиная от края стола. Когда твою стряпню уплетают с таким энтузиазмом — ей-богу, хочется отдать поварскому делу всю жизнь. Я достал бутылку «Олд кроу», налил в большой стакан виски, набросал льда. Затем поджарил ломтики тофу22на сильном огне, откинул на тарелку, добавил тертого имбиря — и принялся за виски, закусывая имбирным тофу. Моя гостья, не говоря ни слова, работала челюстями. Я предложил ей виски, но она отказалась.

— Дай лучше тофу попробовать, — попросила она. Я положил в ее тарелку оставшиеся ломтики и дальше пил без закуски.

— Если хочешь, от обеда рис остался и соленые сливы. А еще могу быстро заварить мисо23, — предложил я на всякий случай.

— Высший класс! — обрадовалась она.

Я приготовил простенький бульон из сушеного тунца, закинул туда морской капусты, лука, соевой пасты и, когда все сварилось, подал вместе с рисом и солеными сливами. В считанные секунды она подчистую умяла и это. Теперь, когда на столе осталось лишь несколько сливовых косточек, она наконец-то казалась довольной.

— Большое спасибо, — сказала она. — Было очень вкусно!

Впервые в жизни я видел, чтобы худенькая симпатичная девушка заглатывала пищу, как взбесившийся экскаватор. С другой стороны, я не мог не признать: смотрелось это красиво. Наполовину заинтригованный, наполовину шокированный, я рассматривал ее довольное лицо.

— Послушай... И ты всегда столько ешь? — не удержался я.

— В общем, да, — спокойно ответила она. — Примерно столько я обычно и ем.

— Но ты такая худенькая...

— У меня растяженье желудка, — призналась она. — Сколько ни ем, не толстею.

— Ого! — удивился я. — На еду, небось, кучу денег тратишь?

О том, что в один присест она уплела весь мой завтрашний рацион, я, понятно, говорить не стал.

— Просто ужас какой-то, — кивнула она. — Когда ем где-нибудь в городе, враз по два ресторана посещать приходится. Лапшой с пельменями червячка заморю24, а потом уже обедаю по-человечески. Почти вся зарплата на питание улетает.

Я опять предложил ей виски, но ей захотелось пива. Я достал банку из холодильника и на всякий случай разогрел на сковородке с дюжину франкфуртских сосисок. Из которых — увы! — сам успел съесть только две. Она пожирала все подряд с аппетитом станкового пулемета, втягивающего ленту с патронами для полного и окончательного разгрома врага. Мой недельный запас еды таял буквально на глазах. Не говоря уже о том, что из этих сосисок я мечтал приготовить свою фирменную немецкую солянку под кислым соусом.

Достав упаковку картофельного салата, я смешал его с морской капустой и консервированным тунцом. Она уничтожила это под вторую банку пива.