— Завтра я уйду из Города, — продолжаю я. — Не знаю, как и откуда. Это мне объяснит моя тень. Я уйду вместе с ней. Мы вернемся в мир, откуда пришли, и будем там жить. У меня снова появится тень, я буду страдать и переживать, а потом состарюсь и умру. Такая жизнь — как раз для меня. Мое «я» будет таскаться везде за мною, доставать меня и вертеть мною, как ему вздумается. Но... ты просто не можешь представить, как для меня это важно.

Она смотрит прямо перед собой — то ли на меня, то ли в пустоту, где я должен сидеть.

— Тебе не нравится Город?

— Помнишь, ты говорила: если я ищу покоя — мне здесь понравится? Да, мне нравятся здешние мир и покой. И если я останусь и забуду себя — эти мир и покой станут абсолютными. Ведь в Городе ничего не заставляет мучиться и страдать. Возможно, я всю жизнь буду жалеть, что ушел отсюда.

Но стать жителем Города я не могу. Внутри что-то пока еще говорит со мной. Оно никогда не простит, если я останусь, а моя тень умрет и будут гибнуть звери. Каким бы покоем меня за это ни наградили — обмануть это что-то внутри невозможно. Может быть, оно скоро исчезнет. Но это уже другая история. Все, что в нас исчезает — даже если оно исчезает навеки, — оставляет после себя дыры, которые не зарастут никогда... Понимаешь, о чем я?

Она очень долго смотрит на свои пальцы. Над чашками с кофе больше не поднимается пар. Все вокруг замирает.

— То есть, ты никогда не вернешься? Я качаю головой.

— В Город не возвращаются. Никогда. Даже если я снова приду к Стене, Ворота уже не откроются.

— И тебе не больно?

— Больнее всего потерять тебя. Но я люблю тебя, и это — самое важное. Я не хотел бы приручатьтебя и уродовать то, что ты для меня значишь. Уж лучше потерять тебя так, чтобы ты навсегда оставалась во мне. Но только не наоборот...

По комнате вновь растекается тишина. Только угли в печке трещат будто бы резче обычного. На стене рядом с печкой висят мои пальто, шарф и шапка. Все это я получил от Города. Простые, скромные вещи, но в каждой — чье-то тепло.

— Сначала я думал помочь тени бежать, а самому остаться, — продолжаю я. — Но потом понял: тогда меня выселят в Лес, и мы с тобой больше не увидимся. Ты ведь не сможешь в Лесу. Там живут только те, кто не смог до конца убить свою тень, кто заблудился в своих полумертвых воспоминаниях. Я останусь с искореженным «я» — а ты у себя так и не появишься. Ты будешь нужна мне — но никогда не ответишь мне тем же.

Она качает головой.

— Да, — тихо говорит она. — Я не знаю, кто я. А мама знала, кто она. За это ее и прогнали в Лес. Я совсем не помню себя — но хорошо помню, как прогоняли ее. И сейчас еще думаю... Если бы я вдруг поняла, кто я такая, я смогла бы жить с мамой в Лесу. И ты был бы мне нужен так же, как я тебе.

Я не верю своим ушам.

— Ты готова жить в Лесу, лишь бы понять, кто ты на самом деле?

Она смотрит на свои пальцы еще немного — и расцепляет руки.

— «Тому, кто помнит себя, терять больше нечего». Я помню, так мама говорила. Это правда?

— Не знаю, — отвечаю я. — Но твоя мать в это верила. Веришь ли ты — вот вопрос.

— Наверное, я могла бы в это поверить. Она глядит мне прямо в глаза.

— Поверить? — поражаюсь я. — Ты умеешь верить!

— По-моему, да, — отвечает она.

— Эй, подумай хорошенько... — говорю я. — Ты даже не представляешь, как это важно! Что бы с тобой ни случилось раньше — верить без «я» невозможно. Представь сама. Ты решила во что-то поверить. Ты допускаешь, что тебя могут предать, и тогда тебя захватят боль и отчаяние. Но ты все равно веришь. Все это и есть твое «я»! Выходит, ты знаешь, кто ты?

Она качает головой.

— Не знаю. Я просто думаю о маме. Что с этим дальше делать — не понимаю. Только чувствую, что могла бы поверить, и все.

— Я думаю, в тебе осталось что-то от твоего «я». Но оно очень плотно заперто и никак не показывается наружу. Эта связь в тебе так глубоко, что даже Стена не может ее распознать, а потому и не выгоняет тебя из Города.

— Значит, я, как и мама, не смогла до конца убить свою тень?

— Да нет. Твоя тень действительно мертва и похоронена в Яблоневом Лесу. Об этом есть запись в метриках. Но какая-то часть материнской памяти в тебе живет. Обрывки ее переживаний, картинки ее воспоминаний дышат в тебе — и заставляют чувствовать. Думаю, если ты сможешь нащупать их — найдешь в себе то, что искала все это время, но никак не могла найти.

Вокруг тихо — словно все звуки комнаты всосал в себя снег, танцующий за окном. Громадная Стена нависает над нами и слушает каждое наше слово. Иначе с чего бы вокруг стояла такая мертвая тишина?

— Насчет старых снов, — говорю я. — Я правильно понял, что звери вдыхают умирающую память жителей Города? А после смерти зверей та превращается в старые сны?

— Да. После смерти человеческой тени «я» умирает, и звери вбирают его в себя без остатка.

— Значит, читая старые сны, я могу найти твое «я»?

— Нет, не можешь. Мое «я» не умирало какой-то одной историей. Оно рассыпалось на отдельные воспоминания и передавалось разным зверям по кусочкам, перемешиваясь с такими же кусочками памяти других людей. Читая разные черепа, ты никогда не сможешь сказать, что там мое, а что — чужое. На то они и старые сны. Вечный Хаос, который никогда никому не распугать и не сложить в одну историю...

Я хорошо понимаю, что она хочет сказать. Я столько дней читал старые сны, но еше ни разу не понял смысла ни одного отрывка. И теперь у меня остается всего двадцать часов с небольшим. Двадцать часов, чтобы добраться до ее памяти. Удивительно, поражаюсь я. В этом Городе, где человеческое время бессмертно, у меня есть только двадцать часов, чтобы сделать выбор... Я закрываю глаза и глубоко вздыхаю.

Нужно собрать все силы, найти самую главную нить, потянуть за нее — и распустить это страшное кружево, что застит мои глаза.

— Идем к черепам! — говорю я.

— Зачем? — не понимает она.

— Я посмотрю на них и подумаю. Где-то должен быть выход...

Я беру ее за руку. Обогнув стойку, мы открываем дверь и заходим в хранилище. Девушка нашаривает на стене выключатель — и тусклый свет стекает на полки со старыми снами. Потерявшие цвет и окутанные густым слоем пыли, они тянутся бесконечными рядами в призрачных сумерках. Их пасти распахнуты под одним и тем же углом. Пустые глазницы бессмысленно буравят пустоту. Их ледяное молчание оседает на стенах хранилища едва различимой испариной. Я стою и разглядываю спящую армию человеческих грез. Могильный холод ползет по коже и прокусывает до самой кости.

— Ты правда думаешь, что сможешь меня прочитать? — спрашивает она, заглядывая мне в глаза.

— Думаю, да, — тихо отвечаю я.

— Но как?

— Пока не знаю. Но уверен, что это возможно. Ведь должен быть какой-то выход. И я обязательно его найду.

— Но это же все равно что искать дождинку в Реке...

— Послушай. Жизнь человека — не капля дождя. Она не падает с неба, и ее не спутать с миллионами ее близнецов. Если ты и правда способна верить — верь мне. И тогда я тебя найду. Сейчас перед нами есть все — и нет ничего. Но то, что мне нужно, я найду обязательно.

Тишина маятником долго раскачивается между нами.

— Найди мне меня, — наконец говорит она.

К библиотеке я подъехал в 17:20. Времени еще до чертиков, и я решил прогуляться по городу. Заглянул в кофейню, выпил кофе и посмотрел по телевизору бейсбол. Потом зашел в развлекательный центр и убил еще какое-то время игрой. Через реку переправлялись вражеские танки, а я должен был расстреливать их из пушки. Сначала я выигрывал, но уже минут через пять танки поползли на меня, словно стадо обезумевших леммингов, и не успокоились, пока не сравняли мою пушку с землей. В миг, когда меня уничтожили, экран залила ослепительно-белая вспышка, похожая на ядерный взрыв, и замигала надпись: «GAME OVER — INSERT COIN»93.Я решил попытать счастья снова и покорно сунул в щель очередные сто иен94. Заиграла электронная музыка, и передо мной вновь появилось дуло, целое и невредимое. Игра была в буквальном смысле на поражение. И слава богу. Если б я не проигрывал, она бы длилась бесконечно, а в бесконечной игре нет никакого смысла. Да и хозяевам игрового центра, мягко говоря, было бы неудобно. Не говоря уже обо мне самом. А потому меня опять уничтожили. Ядерный взрыв. «GAME OVER — INSERT COIN»...