— Не знаю. Просто мне так показалось.

— Пока я тебе нужна, я буду приходить. Сейчас нужна?

Я киваю. Она действительно нужна мне. Несмотря на то, что яма потери внутри меня после каждой встречи с нею становится глубже.

— Расскажи мне о своей тени, — прошу я. — Возможно, я встречался с ней в прежнем мире.

— Да, я тоже об этом подумала. Сразу, как только мы встретились. Ты еще спросил, не встречались ли мы где-нибудь раньше.

Она садится на стул перед печкой и смотрит на горящие угли.

— Мою тень отрезали, когда мне было четыре года. Она осталась за Стеной, во внешнем мире, а я жила в Городе. Что она там делала, я не знаю. Точно так же, как она ничего не знала обо мне. А когда мне исполнилось семнадцать, тень вернулась в Город и вскоре умерла. Умирающие тени всегда возвращаются в Город. Страж похоронил ее в Яблоневом Лесу.

— И ты решила остаться в Городе навсегда?

— Да. Вместе с тенью похоронили и мои мысли о себе. Ты говорил, наши мысли похоже на ветер. Но разве не наоборот? Разве мы сами не живем, как ветер, не думая ни о чем? Не старимся, не умираем...

— А когда твоя тень вернулась, ты виделась с ней?

Она качает головой.

— Нет. Мне показалось, нам незачем встречаться. Наверняка это уже не я, а что-то совсем другое.

— А может, это и была ты сама?

— Может и так. Но теперь-то уже все равно. Все кончено.

Чайник на печке вскипает, но его жалобный вой я принимаю за ветер, бушующий в нескольких километрах отсюда.

— И что же... Я все равно нужна тебе?

— Нужна, — отвечаю я.

— Прошу вас! — умоляла толстушка. — Вставайте, или придет конец света!

Ну и пусть приходит, подумал я. Рана на животе болела дьявольски. Жизнерадостные братцы в четыре ноги истоптали мое скудное воображение так, что оно потеряло всякие границы.

— Что с тобой? Вам плохо? Что здесь произошло?

Я глубоко вздохнул, подобрал с пола футболку и вытер пот со лба.

— Какие-то ублюдки ножом проделали у меня в животе дырку в шесть сантиметров длиной, — выдавил я, хватая воздух губами.

— Дырку?

— Ага. Как у свиньи-копилки.

— Но кому это понадобилось? И зачем?

— Откуда я знаю? — пожал я плечами. — Лежу вот и думаю. Пока ничего не понял. Может, ты мне объяснишь? Почему кто ни попадя вытирает об меня ноги, как о половую тряпку?

Она покачала головой.

— А может, эти психи с ножом — твои приятели?

Она с ошарашенным видом уставилась на меня.

— С чего вы взяли? — возмущенно выдохнула она.

— Не знаю. Наверно, просто ищу козла отпущения. Когда ничего не понятно, найдешь крайнего — и сразу легче становится.

— Но ведь это ничего не решает.

— Не решает, — согласился я. — Но я-то здесь при чем? Не я затеял этот кавардак. Его спланировал и завертел твой милый дедушка. А меня в него затянуло. Какого же черта я должен что-то решать?

Тут меня скрутил очередной приступ боли. Я заткнулся и, точно сторож у шлагбаума, подождал, пока он не пройдет.

— Вот и сегодня, — продолжил я чуть погодя. — Ты звонишь мне ни свет ни заря. Говоришь, что твой дед пропал, что тебе нужна помощь. Я все бросаю, несусь к тебе. Ты не приходишь. Я еду домой, ложусь спать, но тут ко мне вваливается парочка психов, переворачивает мою квартиру вверх дном и вспарывает мне живот. Потом заявляются агенты Системы, устраивают мне допрос. А под конец опять появляешься ты. Извини, но это слишком похоже на чей-то сценарий. Или на расстановку игроков в баскетболе. Ты можешь объяснить, что происходит? Рассказывай все, что знаешь.

— Если честно, я знаю немногим больше вашего! Я ведь просто помогала деду — выполняла, что попросит. Выполни то, принеси это, позвони туда-то, напиши тому-то — и ничего более. О том, что дед собирался сделать, я точно так же не имею ни малейшего понятия.

— Но ты же ему ассистировала.

— Ассистировала? Да просто обрабатывала данные. У меня и образования-то специального нет. Я не понимала того, что читала и слышала.

Я постукал пальцами по губам, пытаясь собраться с мыслями. Нужен какой-то выход. Нужно распутать эти узлы до того, как меня утащит на дно.

— Ты сказала, придет конец света. В каком смысле? С какой стати и каким образом миру придет конец?

— Не знаю. Так сказал дед. Мол, если бы в самом деде сидело то, что сидит внутри вас, конец света давно бы уже наступил. А он на такие темы не шутит. Сказал, что придет конец света, — значит, так оно и будет. В буквальном смысле.

— Не понимаю, — задумался я. — Что это значит? Ты уверена, что запомнила правильно? Может, он сказал: «свет погаснет», или «мир перевернется»?

— Нет, именно так. «Наступит конец света».

Я снова постучал пальцами по губам.

— И что же, этот... конец света как-то связан со мной?

— Да. Дед считает, что в вас спрятан ключ. Вот уже несколько лет он исследует ваше сознание, пытаясь его найти.

— Тогда попробуй вспомнить побольше, — попросил я. — Он ничего не говорил о часовой бомбе?

— О часовой бомбе?

— Это сказал ублюдок, приказавший вспороть мне живот. Дескать, информация, которую я конвертировал для Профессора — это бомба замедленного действия. И когда придет время, бомба взорвется. Что это может значить?

Она наморщила лоб.

— Насколько я представляю, дед очень долго изучал человеческое сознание. Со времен разработки шаффлинга и по сей день. Но до того, как придумать шаффлинг, он охотно болтал со мной. Рассказывал об исследованиях — чем занят, что собирается сделать и так далее. Я уже говорила, у меня нет каких-то специальных знаний, — но он объяснял все очень доходчиво и интересно. Я так любила спрашивать его обо всем...

— А придумав шаффлинг, он вдруг замолчал?

— Да. Заперся в своей лаборатории — и больше ни слова о работе. О чем бы я ни спросила, отвечал коротко и неохотно.

— Тебе, наверное, было очень одиноко?

— Конечно. Просто невыносимо... — Она пристально поглядела на меня. — Слушайте... А можно, я с вами прилягу? Здесь так холодно.

— Если не будешь вертеться и за рану хватать — давай, — разрешил я. Ну и дела… Неужели все девушки мира наконец-то хотят прыгнуть ко мне в постель?

Она обошла кровать с другой стороны и как была, в своем розовом костюмчике, легла со мной рядом. Я отдал ей вторую подушку, она взбила ее ладонью и подложила себе под голову. От ее шеи по-прежнему пахло дыней. Я с трудом перевернулся на другой бок, и с полминуты мы молча лежали в кровати лицом друг к другу.

— Я еще никогда не была к мужчине так близко, — вдруг сказала она.

— Надо же, — только и сказал я.

— И в город почти никогда не выходила. Потому и не смогла найти место, куда ты велел прийти. Хотела по телефону дорогу спросить, а звук отключился.

— Поймала бы такси да сказала водителю, куда ехать.

— У меня с собой почти не было денег. Я ведь сразу на улицу побежала, впопыхах даже забыла, что деньги нужны. Вот и пришлось пешком идти.

— А кроме деда, у тебя — никого?

— Мои родители и двое братьев погибли в аварии, когда мне было шесть лет. В машину сзади врезался грузовик, бензобак взорвался, и все сгорели.

— И только ты уцелела?

— Я тогда в больнице лежала. А они как раз ехали меня проведать.

— Вон как...

— С тех пор я с дедом живу. В школу не ходила, на улицу носа почти не высовывала, не дружила ни с кем.

— Как — в школу не ходила? Вообще?

— Ага, — ответила она как ни в чем не бывало. — Дед считал, что в школу ходить не обязательно. Всему, что нужно, он меня сам учил. И английскому, и русскому, и анатомии. А как еду готовить и шить, мне тетя показывала.

— Тетя?

— Домработница, которая с нами жила. Очень хорошая. Три года назад умерла от рака. И остались мы с дедом вдвоем.