— Значит, завтра ты уедешь далеко-далеко?
— Угу.
— Очень сильно запутался, да?
— Настолько, что сам не пойму. Да что там я... Весь мир запутывается больше и больше. Расщепление ядра, раскол в соцлагере, компьютерный прогресс, эмбрионы в пробирке, спутники-шпионы, искусственные органы, лоботомия и так далее. Люди садятся в машину, даже не зная, как ею управлять. Меня же, если говорить очень просто, засосало в информационную войну. Иными словами, все это замыкается на проблему одушевления искусственного интеллекта.
— Стало быть, у компьютера когда-нибудь появится душа?
— Скорее всего, — кивнул я. — Придет день, когда машина будет сама выбирать, какую информацию в себя закладывать и обрабатывать. И никто не сможет эту информацию украсть.
Официант выставил перед нами тарелки с судаками и rizotto.
— Не понимаю я всего этого, — сказала девушка, вонзая рыбный нож в судака. — Моя библиотека — такое спокойное место. Много книг, все приходят читать, и только. Информация доступна, никто за нее не воюет.
— Жаль, что я не работаю в библиотеке, — вздохнул я. И действительно об этом пожалел.
Мы съели судаков и вычистили тарелки с rizottoдо последнего зернышка. Дно моего желудка постепенно приближалось.
— Вкусный был судак, — удовлетворенно промурлыкала она.
— Тут все дело в сливочном соусе, — объяснил я. — Лук-шалот шинкуем мелкими кольцами, перемешиваем с чистейшим сливочным маслом — и прожариваем на медленном огне. Постоянно переворачивая, чтобы не потерял вкус.
— Любишь ты еду готовить...
— С девятнадцатого века кухня почти не изменилась. По крайней мере, в отношении вкуснойеды. Свежесть продуктов, усердие повара, вкус, красота всегда одинаковы.
— Лимонное суфле у них тоже класс, — сказала она. — В тебя еще влезет?
— Конечно, — сказал я. Что-что, а суфле я могу уписывать по пять порций в один присест.
Я проглотил виноградный шербет, прикончил суфле и выпил эспрессо. Суфле и правда оказалось отменным. Настоящий десерт в моем понимании. У кофе выдержали ту бархатистую крепость, от которой приятно покалывает ладони.
Как только мы забросили всю провизию в свои гигантские ямы, нас вышел поприветствовать шеф-повар. Изумительно, сказали мы ему.
— Для того, кто может столько съесть, хочется готовить и готовить! — согнулся в поклоне шеф. — Даже в Италии найдется мало клиентов с таким исключительным аппетитом.
— Большое спасибо, — поклонились мы в ответ. Когда шеф-повар вернулся на кухню, мы заказали еще по кофе.
— Первый раз встречаю человека, который съедает столько же, сколько я, а потом хорошо себя чувствует, — призналась она.
— Я могу и продолжить, — не сдавался я.
— У меня дома — мороженая пицца и бутылка «Шивас Ригал».
— Отлично!
Ее дом действительно оказался в двух шагах от библиотеки. Стандартный коттедж, какие строят на продажу, хоть и совсем маленький — лишь на одну семью. С аккуратным вестибюлем и крошечным садиком, где мог бы вытянуться и хорошенько поспать один человек. Хотя солнечного света садику явно не хватало, в уголке цвели кустики какой-то азалии. У домика даже имелся второй этаж.
— Этот дом я купила, когда замуж вышла, — сообщила она. — Ссуду в банке погасила из мужниной страховки. Покупала — думала, детей заведу. А для одной здесь слишком много места...
— Пожалуй, — согласился я, присев на диван в просторной гостиной.
Она достала из холодильника пиццу, сунула в микроволновку и выставила на стол в гостиной бутылку «Шивас Ригал», какое-то вино, пару стаканов и ведерко со льдом. Пока она наливала себе вино, я включил магнитофон и, порыскав на полочке, подобрал несколько кассет на свой вкус. Джеки Маклин, Майлз Дэвис, Уинтон Келли106и прочие в том же духе. Пока разогревалась пицца, мы прослушали «Грув Багза», а за ней и «Экипаж с бахромой на верхушке» — я под виски, она под вино.
— Любишь старый джаз? — спросила она.
— Еще школьником бегал в джаз-кафе и все это слушал...
— А новой музыки совсем не слушаешь?
— Ну почему же? «Полис». «Дюран Дюран»... То и дело кто-нибудь ставит.
— А сам для себя?
— А мне не нужно, — ответил я.
— Вот и он — мой муж, то есть — всегда старый джаз слушал...
— Как и я?
— Да, совсем как ты. Его убили железной вазой для цветов.
— То есть как?
— В автобусе какой-то панк разбрызгивал краску из баллончика. Муж пытался его урезонить, а тот ударил его вазой по голове.
— Но зачем панку цветочная ваза?
— Не знаю, — пожала она плечами. — Понятия не имею. Я тоже не знал.
— Так нелепо, да? Умереть в городском автобусе от цветочной вазы...
— И не говори. Мне очень жаль.
Когда пицца разогрелась, я съел свою половину и растянулся на диване со стаканом виски в руке.
— Хочешь увидеть череп единорога? — спросил я.
— Еще бы! — оживилась она. — А что, у тебя есть?
— Не настоящий, конечно. Копия.
— Все равно хочу...
Я вышел на улицу, достал из машины сумку. Стоял тихий октябрьский вечер. Из-за рваных облаков выглядывала почти круглая луна: похоже, завтра будет прекрасная погода. Я вернулся в дом, сел на диван, расстегнул молнию на сумке, вытащил завернутый в банное полотенце череп, развернул и передал ей. Она поставила стакан с вином, взяла череп и осмотрела со всех сторон.
— Здорово сделано!
— Еще бы. Черепных дел мастер изготовил, — сказал я и отхлебнул еще виски.
— Прямо как настоящий...
Я выключил музыку, достал из сумки каминные щипцы и легонько ударил череп по темени. «Кон-н-н», — прозвучало в ответ.
— Что это?
— Каждый череп издает свой неповторимый звук, — объяснил я. — А тот, кто в этом разбирается, может считывать хранящиеся внутри воспоминания.
— Какая чудесная история, — опять восхитилась она. И, взяв щипчики, постучала по черепу сама. — Никогда бы не сказала, что это копия.
— Неудивительно. Человек, который его делал, просто сдвинулся на черепах.
— А мужу череп проломили. Значит, правильный звук уже бы не получился?
— Даже не знаю...
Она поставила череп на стол и снова взяла стакан. Мы с нею сидели бок о бок на диване, каждый со своим стаканом, и смотрели на череп. Голая кость таращилась пустыми глазницами — то ли беззвучно хохотала, то ли хотела втянуть в себя весь окружающий воздух.
— Поставь музыку, — попросила она.
Я выбрал кассету, зарядил в магнитофон, нажал на «воспр.» и снова сел на диван.
— Тебе здесь уютно? Или, может, пойдем наверх?
— Здесь хорошо, — ответил я.
Пэт Бун107бархатным голосом запел «Буду дома». Время словно потекло вспять, но мне было уже все равно. Пускай себе течет куда хочет. Она задернула кружевную штору на окне, погасила в комнате свет. И начала раздеваться в лунном сиянии. Сняла с шеи цепочки, расстегнула браслет часов, стянула через голову бархатное платье. Я тоже снял часы, машинально опустил их куда-то за спинку дивана. Стащил пиджак, ослабил галстук и допил виски.
Под «Все мысли о Джорджии» Рэя Чарльза108она стянула чулки. Облокотившись о стол, я закрыл глаза и почувствовал, как время перекатывается в моей голове, точно лед на донышке пустого стакана. Мне чудилось, будто однажды — когда-то очень давно — все это уже случалось со мной. Женщина раздевается, мягкая музыка, слова, которые мы говорим друг другу — все словно скопировано откуда-то. Копия картинки немного изменена. Но в самой перемене особого смысла нет. Как бы ни закрутилось теперь — результат будет тот же. Нельзя обскакать кого-то на карусели. Здесь никто не обгоняет, никто не отстает. И все прибывают туда же, откуда уехали.
— Странное чувство, — сказал я, не открывая глаз. — Словно все это уже однажды со мной случалось...
106
Джон Ленвуд (Джеки) Маклин-мл. (р. 1932) — американский джазовый альт-саксофонист. Майлз Дьюи Дэвис-мл. (1926—1991) — американский джазовый трубач и композитор. Уинтон Келли (1931 — 1971) — американский джазовый пианист.
107
Чарльз Юджин Патри («Пэт») Бун (р. 1934) — американский эстрадный певец.
108
Рэй Чарльз Робинсон (р. 1930) — американский блюзовый и соул-певец и пианист.