Слегка повернув голову, я перехватила взгляд вышибалы Бруно. Я знала, что эта компания не любит, когда ее пытаются призвать к порядку. Но наши интересы представлял Бруно, а он, в свою очередь, не любил, когда клиенты тянут руки к товару.

По правде говоря, Фрэнк начал первый. Он шагнул вперед, оказавшись прямо перед мигающими огнями софитов, и проткнул ко мне толстую мускулистую ручищу. Рядом с Фрэнком тут же материализовался Бруно. Положив лапищу, достойную Голиафа, на плечо Фрэнка, он крепко схватил его за запястье. Никто из мужчин не издал ни звука, но я не без злорадства увидела на лице Фрэнка гримасу боли.

— Сдай назад, парень, — монотонно, казалось, даже равнодушно произнес вышибала.

Фрэнк не двинулся с места, но у него на лбу выступили бисеринки пота. Я почти слышала, как хулиганистый мальчишка, который засел у него внутри, подзуживал сказать: “А ты заставь меня”. Чувствуя, что Фрэнк не спешит повиноваться, Бруно сжал его запястье немного крепче. Под железными пальцами вышибалы кожа на руке возмутителя спокойствия побелела, мне стало даже немного жаль его. Наконец Фрэнк медленно, очень медленно стал убирать руку с края сцены. Нарочно, чтобы его поддразнить, я “уронила” верх бикини. У Толстяка просто слюнки изо рта текли, он даже не замечал, что у Фрэнка неприятности. Поняв, что его работникам угрожает опасность, Микки Роудс прервал разговор с Винсентом — уж не знаю, о чем таком важном они беседовали, — и быстро направился к своим ребятам.

Я изогнулась в талии, протянув руки вперед, медленно села на шпагат, потом перекатилась на живот и по-кошачьи выгнула спину. Даже Микки оценил артистизм моего танца и на секунду остановился. Толстяк совсем потерял голову: если не ошибаюсь, он сунул мне за пояс весь свой заработок. И тут Фрэнк был отброшен от сцены сильной рукой Бруно. Остальных своих работников спас от незавидной участи быть изгнанными из клуба в шею Микки Роудс. Он встал между ними и мной и свирепо смотрел на мужчин, те попятились, а потом стали подходить по одному и вручать мне свои двадцатки в самой что ни на есть благородной манере.

“Идут, как бараны на бойню, — подумала я, — но за кем им идти, если не за самой Клеопатрой? ”

Когда я вернулась в гримерную, Марла крутилась перед зеркалом.

— Этот великан щедр на чаевые, если с ним поиграть, — сообщила она с видом знатока.

Выслушивать мнение Марлы по поводу того, как надо работать, я была не в настроении, у меня на такие вещи нюх. Клиента, от которого можно получить щедрые чаевые, я чую по запаху за восемьдесят миль, и ее поучения мне ни к чему, так что я пропустила их мимо ушей.

— Пару недель назад я видела, как он дал нашей бедной Руби стодолларовую купюру.

Марла — хитрюга. Наблюдая за мной краем глаза, она делала вид, что поправляет бюстгальтер, а сама тем временем набивала добрую половину чашечки вкладышами, чтобы зрительно увеличить объем груди.

Но любопытство взяло свое, я не удержалась.

— Какого великана ты имеешь в виду? — спросила я и взяла с тарелки холодный кусок пиццы, оставленный кем-то в спешке.

Марла раздраженно вздохнула.

— Кажется, тебе он известен под кличкой Толстяк, но его настоящее имя — Альберт.

— Ты шутишь! Альберт?

Марла нахмурилась. Она воображала себя кем-то вроде работника системы социального обеспечения и считала, что смеяться над чьим-либо настоящим именем, данным при крещении, неприлично.

— Вот бы он и мне дал сто долларов, — пробормотала Марла. — В другой раз я долго слушала, как он все говорил и говорил о Руби. Кажется, Толстяк всерьез решил, что она его девушка.

Марла меня переиграла, и мы обе это знали. Сама того не желая, я оказалась втянутой в разговор. Я знала, что рано или поздно Марла что-нибудь попросит, обычно она не делится информацией без веской на то причины.

— И что же он говорил о Руби?

Марла посмотрела на меня с таким видом, словно хотела сказать: “Я-то знаю, но помолчу”. Тряхнув головой, чтобы отбросить волосы, она сделала вид, будто задумалась.

— Знаешь, я тут подумала, тебе нисколько не повредит, если Винсент всего один раз поставит мое имя на афише впереди твоего.

— Поцелуй меня в задницу, — спокойно, как слон, ответила я. — Твое имя окажется впереди моего, только когда я отсюда уеду, выйду на пенсию или умру, а до тех пор я возглавляю список, а не ты.

Я пододвинулась чуть ближе, сознавая, что вторгаюсь в личное пространство Марлы, — это ее всегда ужасно нервировало, потому что она понимала, мне ничего не стоит протянуть руку, схватить ее за волосы и рвануть так, что она завопит или расскажет мне все, что я хочу знать.

— Так что же Толстяк говорил про Руби?

Марла перестала даже притворяться, что смотрится в зеркало, повернулась ко мне лицом и слегка попятилась.

— Говорил, что зря он ее отпустил, или что-то в этом роде, точно не помню. Он бормотал что-то в том духе, что надо было ее защитить. Одно могу сказать: после того как я минут десять выслушивала его нытье и оханье, он мог бы дать мне чаевые и побольше.

Но я уже не слушала, выскочила из гримерной и устремилась на поиски Толстяка. Отталкивая мужчин, которые хватали меня за шелковое кимоно, я поспешила к столику, за которым видела механиков с трека “Дэд лейке”. Но столик был пуст, между бутылками из-под пива стояли стаканы с остатками льда. Я огляделась, но никого из команды Роя Делла в клубе не было.

— Проклятие!

— Согласна, — заметила официантка, подкатывая к столику тележку, — мне они тоже не заплатили.

Наверное, я выглядела растерянной, потому что она стала объяснять дальше.

— Когда одного выкинули на улицу, остальные потащились за ним, как дворовые собаки за кормом. Вон тот тип, — она кивнула в сторону Микки Роудса, который сидел за столиком с Винсентом, — он у них главный, велел им всем уходить.

Подходя к столику босса, я услышала обрывок разговора.

— Ждать осталось недолго, — говорил Микки, — даю слово.

На скулах Винсента заиграли желваки.

— Что мне ваше слово, мне нужны деньги.

Мне следовало бы остановиться, но я всегда с трудом контролирую свои импульсы. Я пересекла зал и оказалась возле их столика раньше, чем успела подумать, что же, собственно, собираюсь сказать. И вот я стояла перед ними, как маленький Джо Романо, когда мамочка отчитывала его за то, что тот стянул яблоко с уличного лотка. Мать кричала, а он стоял как столб с дурацким, притворно безразличным выражением лица, как всякий одиннадцатилетний мальчишка на его месте. Я сильно подозревала, что у меня в ту минуту было точно такое же выражение.

Винсент поднял на меня глаза только тогда, когда заметил, что Микки перестал его слушать.

— В чем дело, Кьяра? Я очень занят.

Босс надулся, словно и впрямь был занят чем-то ужасно важным. Он устроил это представление ради Микки, но тот все равно его не видел — он вообще ничего не видел, кроме моих сосков, выступавших под шелком.

— Где ваши ребята? — спросила я, глядя только на Микки с таким видом, будто если он мне ответит, ему, возможно, посчастливится.

Сначала у Микки вместо слов получился какой-то хрип, но потом он прочистил горло, и к нему вернулся голос.

— Я отослал этих неотесанных мужланов обратно в Уеву. Приношу извинения за их безобразное поведение.

Положив руки на маленький столик, я наклонилась так, что моя грудь оказалась почти вплотную к лицу Микки, ближе было уже некуда — еще немного, и он не смог бы дышать.

— Очень жаль, — промурлыкала я, — потому что я надеялась с ними поговорить.

— Вы? — Казалось, Микки был потрясен. — Ну что вы, такой леди, как вы, не стоит иметь дело с этими кретинами!

Я постаралась, чтобы мое лицо приняло выражение глубочайшего сожаления.

— О, мистер Роудс, кажется, вы видите меня насквозь.

— Микки, зовите меня Микки, — прохрипел он.

— Микки, честно говоря, она из наших девушек только что рассказала мне, что Толстяк был очень близок с нашей дорогой погибшей подругой, Руби. Вот я и подумала, что, если мы с ним поговорим, это поможет немного облегчить боль, от которой мы оба страдаем.