Хафиз, уже искушенный в этих самых аппаратных делах, заметно помрачнел.

— Да-а… — протянул он. — Вполне возможная вещь… Жаль будет, если так! Ректор наш — он, конечно, мужик непростой, но с ним можно жить. Главное, он настоящий ученый, профессионал. Понимает, что такое наука, как строить научную работу. А снимут его, пришлют какого-нибудь сундука, наплачемся с ним.

Столбов кивнул, подтверждая.

— Вот. Ну и ребята мои, они так и сказали: извиняй, мол, Степаныч, мы с этим к начальству не полезем. Случись что, нас же крайними и сделают. Поэтому, считай, что ты нам этого пока не говорил. Пока!

Андрей Степанович подчеркнул голосом это «пока». Не знаю, как Витек, а я его прекрасно понял.

Кураторы намекнули редактору: Степаныч, работай на свой страх и риск. Все сам! Если сможешь подтвердить противоправные действия Беззубцева — вот тут мы впишемся в игру. Поможем тебе. И себе, разумеется. В этом случае мы да, сможем сорвать банк. Как говорится, ничего личного, только служба.

Андрей Степанович посмотрел на меня очень выразительно. Хафиз уловил этот взор, тоже скосился в мою сторону и незаметно подмигнул: не робей!

Естественно, оба взглянули на меня, а не на Витьку, справедливо считая Василия Родионова интеллектуальным мотором в данной связке. Я и приосанился, чувствуя себя мобилизованным и призванным, по словам товарища Маяковского.

— Так, — промолвил я со значением. — Значит, нам нужно провести оперативную комбинацию?

Редактор выдержал паузу, прежде чем многозначительно сказать:

— Возможно. Возможно…

— Какую?

Товарищ Столбов помрачнел. Понятно — он и сам не знал, какую комбинацию надо замутить, чтобы гарантированно выйти на Беззубцева. То есть, чтобы доказать причастность последнего к реализации наркотика… Ну уж, будем называть вещи своими именами!

А у меня… А у меня меж тем вдруг проклюнулась интересная мысль… но настолько еще маленький хилый росточек, что говорить об этом преждевременно. Даже мимикой не выдать!

Я и не выдал. Сделал задумчивое лицо:

— М-да… Задачка! Что предлагаете?

Андрей Степанович насупился пуще прежнего, но комсомольский секретарь соображал пошустрее — возможно, за него сыграли здесь и молодость, и научная подготовка:

— Предлагаем вам подумать! Вы ведь, как говорится, на переднем краю, на острие атаки. Вам лучше знать, как что прикинуть. Обмозгуйте и доложите.

— Когда?

— Да чем быстрее, тем лучше. Хорошо думать — это думать вовремя, коллеги! Мысль верная, но запоздалая есть мысль неверная…

— Понятно, понятно, — поспешно сказал я, опасаясь, как бы секретарь сейчас не разохотился сыпать парадоксами и афоризмами. — Ну, а все-таки?

— А все-таки… — Хафиз зачем-то глянул на часы, как будто они могли дать ему ответ на мои вопросы. — Все-таки… Андрей Степаныч! Что скажете?

— Завтра, — Андрей Степаныч секанул без кривотолков. — В это же время. Тянуть нельзя! Дни быстро пролетят, вот увидите. А нам надо этого старого козлодоя взять чисто! Чтобы мои ребята сразу ему протокол нахлобучили. Ясно? Вот тогда он, сволочь, не отвертится!..

— Слушайте, Андрей Степанович, — озарился я. — А вы им… ребятам вашим сказали, что открытие Беззубцева реально может иметь грандиозное значение? Что упускать за границу его нельзя⁈

— Ну, положим, я не спец, как вы, — усмехнулся редактор. — Не химик и не медик. Но донести постарался. Донес ли?.. Они, конечно, народ такой… Лишенный воображения. Эмоций тоже. По их должности им это вредно. Сказали так: Степаныч, ты его нам предоставь на блюдечке, а уж мы, если надо, так его впряжем, уже тому рад будет, что живой… Это ты зря ржешь, Родионов. Если б ты знал, как ОНИ с клиентами работать умеют…

Он так и произнес — ОНИ.

— Так я именно потому и смеюсь. Представил эту картину, аж светло на душе стало!

— Представил он… Ты бы вот посмотрел, как во время войны Смерш агентуру немецкую колол, не так бы представлял…

Тут Столбов запнулся, сообразив, что забрел на опасную тематическую поляну.

— Ладно, — прервал себя он. — Короче, мужики, у вас две головы, давайте думайте. Через сутки здесь же. Свободны! Хафиз, у меня к тебе еще разговорчик небольшой…

— Конечно, конечно, Андрей Степаныч!..

— Родионов!

— Да?

— Статьи ко Дню машиностроителя и к конституции. Никто заданий не отменял!..

— Я помню.

— … Это какие статьи? — спросил Витек, когда мы вышли.

Я отмахнулся:

— Пустяки, — и наскоро объяснил, в чем тут дело. — Для нас сейчас другое главное!

— Да это понятно… А у тебя есть какие-то соображения?

— Очень предварительные. Пока промолчу. Но вот что! Ты сейчас к этому… кайзеру-экономайзеру?

— Ну да.

— Так, — я подумал. — Значит, он сказал: еще два рейса. Стало быть, два адреса?

— Ну… скорее всего, так.

— Тогда у меня к тебе просьба. Скорее, даже задание.

— Да?..

— Постарайся по максимуму выпытать информацию об этих двух. Кто такие, да зачем, да почему… Ссылайся на то, что приходится быть как можно осторожнее. Гришу вспомни! Мол, пришли к нему, а он буйный, бухой, вообще дебил, да еще здоровый как мерин. Мол, еле вырвался от него… Покочевряжься малость — дескать, к этому пойду, к этому не пойду… Но в меру!

— Ага, — взбодрился Витек. Его уже начал разбирать азарт. — Не боись! Сыграю, что твой Станиславский!

— Ну-ну! Ты смотри, не перегни палку.

— Не боись, — самодовольно повторил Витек. — Ну, давай, я пошел!..

— Удачи!

…Не успел я войти в комнату, как Роман меня огорошил:

— Эх, Василь Сергеич, где ж ты был-то! Где носило?

— В горних сферах бытия.

— Чего⁈

— Так, ничего. Что-то случилось?

— Разумеется! Приходила твоя принцесса Греза. Никонова, то есть.

— Сюда⁈ — я аж опешил.

— А то куда же! Такая культурная, зассыха! Здравствуйте, говорит, Роман, очень рада вас видеть…

— Так, товарищ Голиков! Моя женщина — не зассыха, прошу запомнить.

— Ну, ладно, ладно! Прошу прощения. Я к тому, что она очень хотела тебе что-то сказать. Пусть, говорит, позвонит мне домой. Обязательно! И физию такую важную сделала, куда тебе!.. То есть, извиняюсь! У твоей женщины не физия, наверное?

— Конечно. У моей женщины — лик… Ну да ладно! Когда это было?

— Да часа не прошло. Минут сорок-сорок пять.

Я принялся рыться в карманах в поисках мелочи. Двушки опять не было, как назло, зато был гривенник, десять копеек — по размеру ровно как двушка. Как раз для автомата. Звонок, правда, в этом случае выходил в пять раз дороже, ну да что же делать…

Я быстро припустил на улицу, ближайший таксофон был, слава Богу, свободен. Набрал номер, трубку сняли, пятикратная сумма звякнула вглубь металлического ящика.

— Алло?.. — приятный женский голос.

— Здравствуйте, — сказал я как можно вежливее. — Елену можно к телефону?

— Да, конечно, — ответили очень любезно без всяких уточняющих вопросов. И далее я услышал удаляющийся, не в трубку оклик: — Леночка! Тебя к телефону.

Леночка подскакала почти мгновенно:

— Да?..

— Лена, привет!

— А, здравствуйте, — тоном светской дамы. — Вы насчет конспекта?

— Именно, — галантно ответствовал я. — А также насчет очередного коитуса. Когда вы соизволите угостить меня вашим пирожком?..

Молчание. И чересчур бесстрастно:

— Знаете… давайте сейчас встретимся на улице. У книжного магазина, знаете?

Я хотел подразнить чопорную особу словами вроде: «прямо на крыльце будем совокупляться»?.. но подумал, что это будет слишком. Поэтому мы быстро договорились о времени, и через четверть часа я был у входа в книжный, а еще через минуту увидел спешащую ко мне Лену в джинсовом наборе: куртка, короткая юбочка выше колен…

Но какова фигурка! Какие ножки!..

На лице девушка старалась нарисовать грозную серьезность, но это удавалось с трудом. А точнее, никак не удавалось, ибо прелестное личико так и расплывалось в юморной улыбке…

— Василий! — тем не менее обрушилась она на меня. — Что это за, прости меня, такие дурацкие шуточки⁈ Я чуть не перевернулась у телефона!..