— Более чем, — отвечал я совершенно искренне.

И Витька мужественно корпел над текстом, стараясь быть честным…

Всякому ожиданию приходит конец, и вот в назначенный час мы прибыли в комитет, где нас уже поджидали Музафин со Столбовым.

— Проходите, проходите, — Хафиз был очень оживлен, заметно, что случилось нечто интересное за минувшие дни. И встреча запланирована у него по-дружески, с чаем-печеньем-конфетами. Все это было аппетитно выставлено на гостевом столе.

— Присаживайтесь, товарищи! Давайте чайку для начала…

— А почем для начала? — шутливо возразил Андрей Степанович. — Мы можем и за чаем начать обсуждение…

— Да, верно! Давайте. Тем более, всем есть, что сказать. Так ведь?

— Так, — подтвердил я.

— Ну и отлично! Рассаживайтесь. Мне начинать?

— Давай, — кивнул редактор.

— Значит так, — провозгласил Хафиз, когда все сделали по первому глотку чая. — Я постарался провести всесторонний анализ вещества…

Понятно, что квалифицированный химик, без пяти минут кандидат наук Музафин сумел докопаться до самой сути, вывести формулы органических соединений, составляющих препарат.

— И знаете, товарищи дорогие, я в восторге, если честно. Это такой тонкий и оригинальный синтез!.. Ну, чтобы понятно было: для химика это как для читателя стихотворение высокого класса. Если не Пушкин, то что-то вроде Есенина или Блока! Как это: дыша духами и туманами, она садится у окна… и веют древними поверьями ее упругие шелка, и шляпа с траурными перьями, и в кольцах тонкая рука… Чудо, короче говоря. Чудо творчества!

— Ты ближе к сути, — посоветовал Столбов.

— Так это самая суть и есть! Ну, а практически…

А практически, снадобье, несомненно, сильный галлюциноген. Абсолютно новый. Аналогов его аспиранту Музафину встречать не доводилось. Как препарат столь избирательно действует на мозговые центры, ответственные за эротическое возбуждение?.. Это пока загадка. Предстоит выяснить.

При этих словах Витька невольно кашлянул. Хафиз мгновенно прервался:

— Что-то хотел сказать, Ушаков?

— Да нет… то есть да. Но потом. Когда вы все закончите говорить.

— А я в основном все сказал.

— Тогда слово беру я, — прервал Андрей Степанович. — Мне тоже есть что сказать. В самую тему!

Это у него вышло почти как: в самое темя!

И он достал записную книжку.

Он слегка нахмурился, листая страницы.

— Так, где же я это записал?.. А, вот! Это выписка, — пояснил он, — из акта вскрытия Семеновой. Я копию снял.

Зловещие слова Столбов произнес совершенно бесстрастно. И стал зачитывать копию.

Тогдашняя копия — это вручную переписанный текст. Не сомневаюсь, что педантичный Андрей Степанович старательно воспроизвел изложенное в акте. Ну, вряд ли все, но главное.

— Тут, значит, дата, всякие формальности… мною, судебно-медицинским экспертом первой категории Фроловым Е. А. проведено вскрытие… — монотонно бубнил он, — ну, дальше всякая рутина, а вот это главное: смерть наступила от гемм…морра-ги-ческого инсульта головного мозга

Слово «геморрагического» далось Андрею Степановичу с трудом, однако он с ним справился, хоть и по слогам.

— Инсульт, — повторил Хафиз. — Проще говоря, кровоизлияние в мозг. Это при резком повышении давления… разрыв сосудов мозга. Чистая физика! Гидравлика. Собственно, это гидроудар. Вопрос в том, почему так случилось?

— Вот, — сказал редактор с удовлетворением исследователя. — А вот это и есть главный вопрос. Прямого ответа на него нет, но… сказано следующее: в крови и мышечных тканях трупа прослеживаются следы неустановленного вещества органического происхождения… и так далее. Теперь ясно⁈ Это, — он потряс блокнотом, — официальный документ. Написано пером, не вырубишь топором! То есть, не само это, конечно, а само заключение эксперта. Ясно?

Андрей Степанович малость подзапутался в синтаксисе, но это несущественно.

— Ясно, — сказал я. — То есть, переводя на человеческий язык… Семенова приняла некое органическое вещество, от которого ее хватил инсульт. Хафиз!

— Да?

— Вопрос к тебе, как спецу по медицинской химии. Этот самый наш препарат, он по составу мог спровоцировать инсульт?

— Безусловно! — категорически заявил секретарь. — Вообще, любой галлюциноген изменяет характер кровообращения мозга… и тут все непредсказуемо. Этот препарат, судя по всему, является исключительно сильным… Ты что, Ушаков? Опять просишь слова?

Он сказал это с юморком, но Витьке было не до шуток.

— Я… начал он и прервался, как будто во рту у него пересохло.

— Что? — слегка подстегнул его и Столбов.

— Я должен сказать… должен признать…

По лицу Хафиза я вдруг понял — он угадал, отчего Витек так мучительно топчется на месте.

— Подожди-ка, товарищ Ушаков… — негромко и с особой интонацией произнес он. — Ты хочешь сказать, что отведал этого препарата?

Витек виновато кивнул. Андрей Степанович воззрился на него так, что вроде бы и позабыл про записную книжку. Впрочем, она у него оставалась в руке.

— Здорово… — медленно вымолвил Хафиз. — Ох, Ушаков, ты у меня тоже… человек-сюрприз. Вроде Королевой! Та чудо чудное, диво дивное, теперь еще одного принесло.

— Товарищи, — пробормотал Витек, — ну это один раз случилось, больше не повторится… Так уж получилось.

— Рассказывай, — потребовал Хафиз. — Как так получилось.

Еще чуть помявшись, Витька честно и подробно изложил историю своего грехопадения с Зинаидой Дмитриевной. Завершил повесть словами:

— И это… я хотел бы, конечно, чтобы это осталось между нами.

— Чем дальше в лес, тем больше дров, — вынес резюме Андрей Степанович.

— Нет, — быстро ответил Витек. — Нет, честное слово… Мы вон и с Василием уже это дело обсудили… Да, некрасиво получилось, но все, больше нет!

Помолчали. Секретарь с редактором мгновенно переглянулись.

— Ну хорошо, — сказал Хафиз. — Оставим моральные темы. Перейдем к техническим. Опиши-ка еще раз свои ощущения.

Я мысленно чертыхнулся, слушая Витькин рассказ уже в который раз. Хотя понимал, что это необходимо.

Хафиз и хмурился и ухмылялся, видимо, находя в повествовании подтверждения своим мыслям. Так он и сказал, когда Витек закончил:

— Ну да, где-то так и должно быть. Если исходить из химсостава… все верно, реакция именно такая и должна быть. Андрей Степаныч! Думаю, мы вправе смотреть на вас как на юриста?

— Ну уж! Громко сказано…

Андрей Степаныч вроде бы пробормотал это самокритично, но заметно было, что ему приятно производство в звание юриста.

— Тем не менее, — напористо продолжал Хафиз. — Мы-то, — он повел рукой, разумея нас, химиков, — совсем не в том жанре! Отсюда вопрос: между официальными материалами и нашими домыслами есть надежная зацепка?

Комсомольский секретарь мыслил практично. То есть, все как будто подтверждало нашу концепцию: профессор Беззубцев втайне разработал сильнейший психотропный препарат, нацеленный на обострение сексуального возбуждения и имеющий невыясненные побочные эффекты. Опробовал на любовнице — побочка сыграла так убойно, что цветущая полная сил женщина хватанула инсульт. Отчего и сам экспериментатор пересрался, трусливо сдристнул с места происшествия… а далее в связке с Жирковым продолжил тайные «клинические испытания» на подопытных, видимо, варьируя дозы, а может, и состав.

Все это было резонно, но совершенно голословно. Вот Хафиз и спросил Столбова — а можно ли все это юридически связать с имеющимися фактами. При этом, скорее всего, заранее зная ответ…

Андрей Степанович весомо покачал головой:

— Ну, скажем, не такой уж я юрист… Но из того, что вижу — нет, не притянешь тут одно к другому. Да, можно придраться, что они с Семеновой были любовниками. Но это не уголовное преступление. А доказать, что он был у нее на квартире в ту ночь… нет, на основании имеющихся данных это невозможно. И тем более, — тут он кивнул в мою сторону, — Родионов все правильно рассудил: больничный лист у него открыт за сутки до смерти Семеновой.