На одной из центральных улиц, шумной и многолюдной, я остановился у будки телефона-автомата.

— Фиксируй обстановку… — многозначительно обронил я Витьке. Тот понимающе кивнул. Рожа у него сразу стала как у Джеймса Бонда на задании.

Я набрал номер Андрея Степановича. Трубку сдернули после первого же звонка.

— Андрей Степаныч, это я, Родионов… — и я изложил суть беседы.

— Что решили? — нетерпеливо потребовал ответа он.

Я оглянулся. Витек бдительно нес службу.

— Он велел перезвонить завтра, — я понизил голос. — Хочет, чтобы мы все вместе навестили Беззубцева. И обещал завтра сказать, когда и каким образом мы организуем этот… визит.

Столбов помолчал, затем пробормотал:

— Хм… Неужто клюнуло?.. Ну, не дай Бог испохабить! Ладно, вы там будьте осторожны, с этими прощелыгами надо ухо востро держать, и глаз да глаз всегда! Каждую секунду… Ладно, — повторил он. — Завтра выбери время забежать ко мне в редакцию. Лучше один, без Ушакова. Тут такое дело, что чем меньше ушей, тем лучше. Понял?

— Так точно, — четко отрапортовал я.

— Ну давай.

— Чего там?.. — поинтересовался Витек.

— Все доложил, ждем дальнейшего развития событий. Ну, пошли на транспорт!

— Ага… Вон там остановка.

— Идем.

— Слушай…

— Да?

Витька набрался душевных сил, чтобы сказать:

— Слушай, Базилевс. Че-то я малость того… На мандраже. Что-то мы в такую карусель забрались…

— Теперь-то, конечно — мы. А первым тут был ты! Кто в эту фарцовку полез, будь она неладна? Вот сейчас хлебаем в два рыла. Плюс еще несколько… лиц.

Он горестно поник:

— Ну… кто ж думал, что оно так обернется…

— Понятно, что никто не думал. А надо было думать. Тебе! Предупреждали тебя. Я говорил, Саня говорил… Но ты же сам умнее всех!

Я махнул рукой:

— Ну ладно, что там толковать! Думать надо о том, что делать, а не о том, что могло быть, не могло… Верно?

— Так-то оно так… — согласился он без большого энтузиазма.

На этом философская часть закончилась, дальше разговор пошел банальный, и так до отбоя.

Назавтра лекции начались как обычно. Первой парой была физика. Доцент Аркадин читал в привычном режиме, толково и размеренно… но с самого начала мне почудилось в нем что-то не то. Он поговорил-поговорил, и в какой-то момент замялся, извинительным тоном проговорил:

— Так, прошу прощения, я на секунду отлучусь в лабораторию…

Лекционный зал действительно сообщался с лабораторией узенькой фанерной дверцей. В нее и протиснулась тучная фигура доцента.

Роман, сидевший перед нами с Витькой, обернулся, лукаво подмигнул.

— Похмеляться пошел, — прошептал он. — Сейчас спиртику бахнет сотку — и как огурчик!

По залу прошлось неясное, но веселое поветрие. Я расслышал в отдалении сдавленное «хи-хи»…

— Откуда знаешь? — ответным шепотом спросил я Романа.

— Да с рабфаковских времен!.. Он у нас, правда, занятия не вел, но легенды-то ходили. На всякий роток не накинешь платок… Ну, тихо!

Аркадин вернулся в аудиторию, громко объявив:

— Продолжим!

И продолжил. Совершенно ничего не говорило в нем о том, что он замахнул спирта — сто граммов или сколько там. Но я видел многозначительные переглядки и ухмылки среди аудитории. Должно быть, рабфаковские байки имели под собой определенные основания. Впрочем, дальше лекция пошла по накатанной колее, и завершилась бы как всегда, если бы минут за пять до конца не возникла перед нами Юлия Михайловна из деканата.

— Борис Михайлович, здравствуйте, — мягко произнесла она. — Разрешите?..

— Да-да, конечно, — любезно позволил доцент. — У вас объявление?

— Да.

И довольно неожиданно объявила, что сегодня проводится медосмотр.

Я еще по прежним временам помню, что медосмотры в учебных заведениях — всегда тяжкий геморрой для администрации. Они, конечно, необходимы, но они ломают график учебного процесса и всегда сопровождаются неразберихой разной степени. Впрочем, для учащихся — развлекуха, законный повод уйти с занятий.

Юлия Михайловна пустилась растолковывать порядок прохождения осмотра: ближайшая поликлиника, юноши на первый этаж, девушки на второй… Проходим окулиста, дерматолога, «ухо-горло-носа», невропатолога… А девушки, естественно, еще и гинеколога.

При этом сообщении я невольно нашел взглядом Лену. Мне показалось, что в ее осанке возникло некое напряжение… впрочем, возможно, только показалось.

Юлия Михайловна сделала еще ряд уточняющих указаний и распорядилась:

— Сейчас отправляетесь в поликлинику. Старосты групп! Обеспечить порядок при движении и в процессе медосмотра. Вопросы?.. Нет вопросов. Очень хорошо. Вперед!

И она улыбнулась.

За ночь заметно похолодало, на рассвете брызнул легкий дождь. Сейчас его не было, но прохлада и сырость сохранялись, неуютный ветер поддувал, пробирая до нутра. Поэтому задвигались мы очень резво, до поликлиники долетели махом.

Ну, понятно, что ходьба по врачебным кабинетам — неистощимый резерв для остроумия не самого тонкого характера. Что там делали на втором этаже девчонки, не знаю, а на первом стоял бодро-животный гогот, если не сказать, ржание.

Смех смехом, а я-то держал в памяти вчерашний разговор со Столбовым. Кроме того, мне надо было в определенное время звонить Виталию Алексеевичу — договорились, он ждал моего звонка. Поэтому я в юморесках особого участия не принимал, хотя пару раз удачно отхохмился. Закончил поскорее, убедился в абсолютном здоровье — и рванул в редакцию.

Столбов был там не один. С каким-то парнем, похоже, студентом-старшекурсником, они правили текст. Надо полагать, статью для «Политехника».

— А, Родионов! — с подъемом приветствовал меня редактор. — Вот, коллега твой! — указал он на молодого человека. — Познакомьтесь.

Наскоро познакомились. Парень оказался третьекурсником с какой-то там радиотехники-электроники, примерно так. По обоюдным репликам я понял, что бумагомарака из него не ахти какой. Столбов фактически продиктовал ему, как надо сделать заметку, заставил записать — и наскоро выпроводив, запер дверь.

— Ф-фу… — облегченно произнес Андрей Степанович. — Ну, теперь к делу!

Он вынул из стола конверт, а из него — несколько фотографий:

— Узнаешь?

Я взглянул на черно-белые снимки не очень хорошего качества, и к некоторому удивлению, опознал на них Виталия Алексеевича. Это была явно съемка оперативного наблюдения, фотки были сделаны на улице, и наш нелегальный бизнесмен был запечатлен беседующим с какими-то неизвестными мне гражданами, чьи лица не были отмечены печатью интеллекта.

Я понимающе присвистнул, на что услышал насмешливое:

— Не свисти, денег не будет!

— Извините… Так я понял, что он уже в оперативной разработке?

— Как ты сказал?

— В оперативной разработке. А что?

— Нет, ничего. Хорошо сказал. Удачная фраза. По существу — да. Под колпаком.

Тут Андрей Степанович даже позволил себе озорно подмигнуть.

— Да, да… — поддакнул я, соображая. — А почему же его не берут — об этом, наверное, можно не спрашивать?

Выражение редакторского лица вмиг изменилось, сделавшись неизмеримо многозначительным.

— Верно мыслишь… — процедил он. — Ну, ты уже понял, что это работа не милиции, не ОБХСС…

— Понимаю, — веско сказал я. — Он им зачем-то нужен.

Признаюсь, у меня получилось: ИМ — разумея, естественно, сотрудников КГБ.

Столбов не подтвердил, не опроверг это.

— Там, — сказал он, и это прозвучало тоже: ТАМ…

— ТАМ ничего стараются не упустить. И никого. Будь он хоть трижды гаденыш. Если от него может быть хоть какой-то толк, значит, этот толк сперва выжмут, а дальше видно будет. Это я тебе точно говорю!

— Верю, — сказал я.

Но странная мысль посетила меня. Настолько странная, что я не сразу решился ее озвучить… Решился все-таки:

— Слушайте, Андрей Степаныч… А что, такой прожженный тип… Кстати, как его фамилия?

— Фамилия? Да самая простецкая. Кузьмин.