Теперь перехожу к самой важной части статьи, к критике «классовой идеологии» и марксистской классовой точки зрения вообще, так как я отвергаю классовую точку зрения даже в применении к политическим идеологиям, я вижу в ней огромное препятствие не только для решения теоретических вопросов социологии и философии, но и вопросов практических.
VII.
Идея классовой идеологии, классовой точки зрения на жизнь с ее борьбой, на исторический процесс и даже на весь мир — это пункт, в котором марксизм перестает быть наукой или философией и становится религией. То негодобание и раздражение, которое вызывает у экономических материалистов всякая попытка отнестись критически к классовой точке зрения, доказывает, что тут мы имеем дело со святыней, вызывающей религиозное к себе отношение. Я это не в насмешку говорю, для меня это яркий показатель того, что религиозная потребность неискоренима из человеческой души, и что, если она не удовлетворяется нормально религией, то — удовлетворяется чем-ни- будь иным, принимающим религиозную форму, тогда наука и социальная борьба становятся религией. Но религия классовая есть переходное состояние и суррогат, она должна перейти в истинную общечеловеческую религию.
Исторический материализм детализирует то общее положение, что всякая идеология вытекает из экономики, является лишь ее отражением, он считает понятие социального класса соединительным звеном между моментом экономическим и идеологическим. Получается следующая цепь рассуждений: материальные производительные силы создают определенную классовую структуру общества, социально-экономическое положение каждого класса создает определенную психологию у его представителей, посредством этой специфически классовой психологии экономическая действительность отражается в идеологии, внутренний духовный человек выводится из внешнего экономического человека, из социальной материи, как первоисточника. Это основное для марксизма понятие классовой психологии заключает в себе несомненную долю истины, это прежде всего не теория даже, а констатирование факта. Во всяком обществе, представляющем собою взаимодействие социальных групп, а в особенности в сложном классовом обществе XIX века, нас поражает факт групповой ограниченности типических представителей тех или других групп. Что представители буржуазии, как класса, в подавляющем большинстве случаев закоренелые буржуа с крайне ограниченным групповым кругозором, что иную групповую ограниченность мы встречаем у мелкой буржуазии и опять иную у дворянства, все это истины, которые нужно признать почти банальными. На человеческой природе пластами лежат социальные наслоения и может быть самыми могущественными являются те, которые коренятся в групповом расчленении всякого общества. Каждый исторический человек представляет из себя смесь идеальной общечеловеческой природы с ее потенциальною возможностью творить правду и групповой общественной психологии с ее неизбежною ограниченностью, с узостью социальных горизонтов. Человеческий дух по своей природе рвется к свободе и свету из узких рамок всякой групповой и вообще эмпирической ограниченности, но на пути встречает накопившиеся веками групповые традиции, предвзятые социальные мысли, чувства и стремления[308] . Каково же отношение этой групповой ограниченности, этой «классовой психологии» к идеологии, к идеологическому развитию человечества, к творчеству более совершенных форм культуры?
Тут, очевидно, не может быть причинного отношения. Классовая ограниченность буржуазии может искажать науку, но не может ее создавать, она может искажать идеалы социальной справедливости, но опять-таки не создавать их. Классовые особенности представителей труда могут заключать в себе меньшую степень групповой ограниченности по отношению к некоторым истинам социальной науки и идеалу социальной справедливости, их групповая социальная обстановка может быть более благоприятна для истины и правды, чем таковая у буржуазии, но и тут никакие групповые особенности не могут создавать ни научных истин, ни социальных идеалов. Исторический материализм с поразительною некритичностью смешивает причину с условием. Такое отрицательное условие, как групповая ограниченность, которая только может быть более или менее благоприятна, не может создать такого положительного, как истина в нашем познании и справедливость в наших идеалах. Очевидно самое большее, что можно сказать, это то, что искание истины и творчество идеалов подвергаются социальному трению и что потому так много лжи в человеческих теориях и так много несправедливости в социальных стремлениях. На счет групповой ограниченности, «классовой точки зрения», можно отнести только искажение идеологии, всякая же истинная и справедливая идеология есть апелляция к идеальным сторонам человеческой природы против групповой ограниченности, всякий шаг в идеальном развитии человечества есть победа общечеловека над классовым человеком.
Мы уже говорили выше, почему идеология не может быть выведена из экономики, как из первоисточника, почему идеальное не может быть отражением материального. Отсюда само собой следует, что внешний факт того или иного классового социального положения не может объяснить внутреннего процесса человеческого творчества. Идеология имеет своим источником не социальную материю и соответствующую ей социальную группировку, а идеальную природу человеческого духа, она всегда есть преодоление групповой ограниченности, попытка возвысится над ней. Словосочетание «классовая идеология» внутренне противоречиво и нелепо, могут существовать классовые интересы, классовые предрассудки и предвзятые мнения, но классовых идеалов, классовой истины, классовой справедливости быть не может. Идеал, вдохновляющий марксизм, сам есть не что иное, как попытка возвыситься над всякою групповою ограниченностью, в том числе и ограниченностью рабочего класса, путем окончательного устранения классов с их специальными интересами и сдавленным кругозором. Реальным материалом для всякой идеологии является вся совокупность социальной действительности, взаимодействие ее социальных групп, но живой дух исходит из идеальной стороны человека, его вносит в жизнь об- щечеловек, которым и для которого творится вся культура с ее идеальными целями.
Классовая точка зрения заключает в себе значительную долю истины, на которую мы уже указывали, она верно подмечает факт групповой ограниченности, указывает на благоприятное или неблагоприятное влияние групповых интересов и предвзятых мнений на искание истины и справедливости, но как социально- философское мировоззрение, как религия, она должна быть решительно отброшена, так как в основании ее лежит грубое смешение общечеловека, духовного существа, с внешним групповым человеком. Классовая точка зрения на идеологию есть завершительный ложный вывод из целого ряда ложных посылок, из ложного монизма и эволюционизма, из ложного взгляда на отношение между экономикой и идеологией, из ложного понимания социологической теории борьбы групп. На базарной площади валяется нелепая идейка, что будто бы критическая философия есть проявление буржуазного инстинкта самосохранения, что философский идеализм реакционен и на руку господствующим классам, что в каждом философском построении нужно искать подозрительную материально-классовую подкладку. Этой ходячей, никем никогда недоказанной идеей пользуются люди неспособные к самостоятельному мышлению, и пора, наконец, прекратить это безобразие. Нормальная логика никому не дает права искать и находить материальную классовую подкладку в философских идеях, когда они по существу не заключают в себе ничего «материального» и «классового», когда они являются бескорыстным исканием правды и прямо и сознательно защищают справедливость. Нельзя быть идеологом класса; можно или принадлежать к данному классу, быть проникнутым его интересами, отстаивать их, тогда оказывается неуместным слово «идеолог»; или, не принадлежа к классу, и не будучи заинтересованным, защищать справедливость его требований, но это значит быть идеологом правды, руководиться сверхклассовым идеалом и потому тут неуместно слово «классовый». Чтобы окончательно уяснить свою точку зрения, перехожу к анализу правовой политической идеологии и, в частности, к выяснению роли интеллигенции в творчестве социальных идеалов. Эти животрепещущие вопросы, приближающие нас к практической жизни, будут заключительным звеном в нашей критике исторического материализма.
