Народ — неразгаданная тайна и мы жаждем к ней приобщиться. И только частицы, осколки народной воли, хотя и не соборной, а лишь собираемой, раздробленной, сказались в нашей Думе, сказалось в ней народное негодование против правительства, терзавшего народ, шел народный суд над старым режимом, чувствовалась народная жажда свободы и правды земной. Подземными ходами пробиралась в Думу народная воля — воля Божья и в слабых голосах народных представителей передавалась вибрация разъединенных частиц этой воли, пока еще механически скрепленной не любовью к новому добру, а ненавистью к старому злу. Дума, как и всякий парламент, отражала волю народную в эпоху раздробления и разъединения и потому она была злом наименьшим, так как для добра наибольшего должен произойти переворот характера религиозного, а не политического.

Путь России двоится, видится борьба двух начал: человековластия и боговластия, человекопоклонения и богопоклонения. Мы можем служить лишь тому пути, на котором Россия, освободившись от единовластия человеческого, не попадет в новое рабство к неограниченному человековластию, хотя бы оно называлось народовластием, на котором мистический народный организм, — единство сверхчеловеческое, будет определять наше историческое бытие, объективные идеи и ценности будут побеждать ограниченность всех человеческих страстей, пустоту желаний. В категориях чисто политических мы тем отрицаем суверенность государственности, выражающей какую бы то ни было человеческую волю, и утверждаем суверенность права, выражающего волю сверхчеловеческую. Только в личности и в народе, как религиозной соборности, можно открыть отблеск Божества, а не в механике государственной, хотя бы основанной на народовластии или пролетаровластии. Мы отрицаем формальную политику, которая говорит лишь о средствах жизни, во имя политики материальной, мистически–реальной, которая заговорит о целях жизни, свяжет себя со смыслом жизни.

Правда освободительного движения раскрепощает личную волю, отрицает гнетущую зависимость и власть других, чужих человеческих воль, разрывает насильственную и неправедную связанность атомизи- рованных частиц мира. Но да не свернет она на путь нового закрепощения личности какой бы то ни было человеческой воле, новой насильственной, механической связанности. Объективная, вселенская правда должна пройти через мистический акт свободного избрания ее личностью, и этот акт свободы должен иметь свое политическое отражение. Освобождающая личная воля пожелает, полюбит мировое всеединство, божественную гармонию, как свою абсолютную свободу и полноту.

Интересно вникнуть в психологию критиков новых религиозно–философских и религиозно–общественных течений, врагов мистических исканий. Ведь нельзя не признать, что всеми этими критиками, самыми, казалось бы, разнообразными, не было сказано ни одного слова по существу, не было сделано ни одной попытки войти в глубь вопросов, опровергнуть наши основные принципы и обосновать свои.

Критики свято, детски наивно убеждены, что где- то, когда‑то и кем‑то раз навсегда была доказана, доказана (!), нелепость и призрачность всякой религии, мистики, метафизики и пр. и пр. и раз навсегда укреплена твердыня здравой позитивности. Умоляю вас, господа, в интересах вне нас лежащей, объективной истины хоть раз признаться, кем именно, когда и где все это было доказано и опровергнуто? Что дает вам право считать ваши посылки, исходные принципы несомненными, не нуждающимися уже в оправдании и развитии, а наши посылки, наши исходные принципы заведомо безумными и навеки уже отвергнутыми? Ведь мы слишком хорошо знаем, что ваша единственная твердыня это — здравый смысл и единственное ваше доказательство —- фанатическая вера в самодер- жавность, окончательность и божественность здравого смысла. И я зову вас во имя разума и тысячелетних его традиций к проверке компетенций здравого смысла, к критическому отвержению его непомерных и наглых притязаний. Вы смешали, господа, разум, большой, объективный разум с здравым смыслом, малым, субъективным рассудком, человеческим бесенком, и потому так самодовольны, так ни в чем не сомневаетесь, так презираете все для вас непонятное. Разум имеет свое священное писание, свои великие книги и великие имена. Но где священное писание здравого смысла, где великие книги, укрепившие эту твердыню, где гении здравого смысла? Вы всегда делаете вид, что за вами стоит священное писание, что титаны вынесли вас на своих плечах, и потому считаете себя свободными от всякого обоснования и опровержения по существу. Но за вами стоит только одна сила — гипноз обыденности, бессмысленной фактичности, сгусток повседневных, мелких впечатлений, здравость, которая разглядела то, что поближе, понавязчивее, и поражена увиденным, но слепа к тому, что дальше и глубже.

Вы считаете себя скептиками и потому отвергаете все божественные вещи, все, что относите к мирам иным. Но будьте же скептиками до конца, скептиками последовательными и честными, не доверяйтесь так слепо всем здравомысленным вещам, всему, что вы относите к земной эмпирике. Вам незнаком тот последовательный, смелый скепсис, который есть слуга разума и подвергает равно сомнению все земное, как и небесное, материю, как и Бога, реальность палки, которой вас ударили по голове, как и реальность бессмертной души. Я могу усомниться в реальности Бога и бессмертия и даже должен был пройти через эти сомнения, но я также усомнился в реальности мира, материального, в реальности мировой необходимости и закономерности, в реальности человеческого благополучия, в реальности человеческого прогресса, служить которому вы меня призываете. Для радикализма моего сомнения мир посюсторонний не имеет никаких преимуществ перед миром потусторонним. Вы же абсолютно верите во все позитивное, на вере этой строите свою жизнь, и абсолютно сомневаетесь во всем мистическом и даже не сомневаетесь, а опять‑таки верите, что все это призрак и нелепость. Почему, кто дал вам это право, на текстах какого писания вы основываете такое распределение веры и сомнения? Вы можете апеллировать только к здравому смыслу, но за этим здравым смыслом скрывается ваш умопостигаемый характер, ваше желание верить во все позитивное, земное, эмпирически–рациональное, и ваше желание отвергнуть все мистическое, небесное, потустороннее. В этом характере вашей воли нет ничего объективного и ничего обязательного, и здравый смысл, мелкая рациональность ваша есть лишь очень субъективное состояние вашего сердца, не более того.

Я знаю, что у вас принято говорить, будто позитивная наука опровергла религию, мистику, метафизику и пр., признала их суеверием и пережитком времен первобытных, будто наука навеки укрепила торжество здравого смысла, будто рациональность, рассудочность — ее завет. Побойтесь, не скажу, Бога, Бога вы и так боитесь, именно боитесь, побойтесь науки и разума. Позвольте узнать, какая именно наука опровергла верования религии, переживания мистики, знания метафизики? Астрономия ли это, физика или химия, физиология или нарождающаяся, но все еще не народившаяся социология? Ни одна из наук, из позитивных наук не занимается этими вопросами и не компетентно решать, есть ли Бог, бессмертна ли душа, возможно ли чудо и откровение. Очевидно речь у вас идет не о позитивной науке, которая не есть ведь ваша монополия и которую в этом деле следует оставить в покое, а о позитивной философии и о вашей позитивной лжерелигиозной вере. Никакая наука не может доказать, что в мире невозможно чудо, что Христос не воскрес, что природа Божества не раскрывается в мистическом опыте, — все это просто вне науки, у науки нет слов, которые выразили бы не только что‑либо положительное в этой области, но и хоть что‑либо отрицательное. Положительная наука может только сказать: по законам природы, открываемым физикой, химией, физиологией и прочими дисциплинами. Христос не мог воскреснуть, но в этом она только сходится с религией, которая тоже говорит, что Христос воскрес не по законам природы, а преодолев необходимость, победив закон тления, что воскресение Его есть таинственный Мистический акт, к которому мы приобщаемся только в религиозной жизни. Что могут поделать законы физики и химии с тем, что вне их и выше их, что не физическими и не химическими силами порождено? Наука тут бессильна и научная физика или химия нисколько от этого не страдают, так как устанавливают закономерности лишь в известных пределах и при наличности определенных условий. Я бы даже сказал, что само понятие чуда может быть философски установлено только тогда, когда установлено понятие закона, закономерности, открываемой наукой. Для первобытного сознания все одинаково чудесно, все порождено таинственными силами и потому чуда в строгом смысле нет. Истинная религия может только выиграть в своей ясности и строгости от развития науки и не только не боится, но даже нуждается в свободном философствовании разума.