Минута. Ну что там она дает?!

И света намного ли больше брызнет?

Но эта минута — солнцеворот!

Первый, радостный лучик жизни!

По книгам старинным пришло рождество.

Пусть так. Но для нас рождество не это,

Есть более яркое торжество:

В холодной зиме зародилось лето!

И пусть еще всюду мороз и снег,

Но тьма уже дрогнула, отступает…

Припомни, ведь и с тобой, человек,

Вот так же точно порой бывает…

Вспомни, как тяжко пережил ты

Недуг иль тоску, что бездонней моря,

Потерю близкого, крах мечты —

Короче: большое-большое горе.

Казалось, ни жить, ни дышать нельзя,

Что мрак навсегда в твою душу ляжет.

Что кончились радости, смех, друзья,

А сердце стало чернее сажи…

Но время, не зря говорят, — река,

А в ту же реку не входят дважды.

И как твоя рана ни глубока,

И как ни терзает тебя тоска,

Но вспомни-ка, вспомни, как ты однажды

Вдруг, слушая музыку, вновь постиг,

Заметил, как мчатся над речкой утки,

А где-то, пускай на короткий миг,

Вдруг улыбнулся какой-то шутке.

Пусть мир еще тесен, словно каюта.

Печаль не исчезла и не прошла.

И все-таки дрогнула в сердце мгла!

День прибавился на минуту!

А довелось ли тебе познать

Любовь настоящую, но несчастливую,

Сначала — большую, сначала — красивую,

Потом — словно плеть: оскорбительно-лживую,

Такую, что лучше не вспоминать?!

И было обиду ни смыть, ни измерить.

Казалось, все лживо: и мрак, и свет.

Что честных людей уже в мире нет

И больше нельзя ни любить, ни верить.

И дичью казались любые страсти,

Все ведь кругом для себя живут,

А те, что кричат о любви и счастье, —

Либо ломаются, либо лгут!

И все же тоска не живет до гроба!

Есть в жизни и мудрость и свой резон.

Ведь человек не рожден для злобы,

Он для хорошего в мир рожден,

Помнишь, как вдруг ты светло проснулся?

Нет, боль не прошла, не исчезла, нет!

Но ты точно к людям вдруг потянулся,

От доброй улыбки не отвернулся,

А как-то тепло посмотрел в ответ…

Нет, нет, спохватись, не смотри уныло,

Себя не брани, не пугайся зря.

Это в душе твоей наступило

Двадцать четвертое декабря!

Чувствуешь: беды отходят прочь,

Сердце легким стучит салютом…

Кончилась самая длинная ночь,

День прибавился на минуту!

«Наша жизнь — как фонарика узкий свет…»

Наша жизнь — как фонарика узкий свет.

А от лучика влево и вправо —

Темнота: миллионы безмолвных лет…

Все, что было до нас и придет вослед,

Увидать не дано нам, право.

Хорошо б лет на тысячу растянуть

Время каждого поколенья,

Вот тогда получился бы путь как путь,

А не наше одно мгновенье!

Но судьба усмехнулась бы: — Для чего

Вы мечтами себя тревожите,

Если даже мгновенья-то одного

Часто толком прожить не можете!

ДУШИ И ВЕЩИ

Рождаясь, мы имеем преимущество

Пред тьмой страстей и всяческого зла.

Ведь мы в наш мир приходим без имущества,

Как говорят, «в чем мама родила»!

Живем, обарахляемся, хватаем

Шут знает что, бог ведает к чему!

Затем уходим в вековую тьму

И ничего с собой не забираем…

Ах вещи, вещи! — истуканы душ!

Ведь чем жадней мы их приобретаем,

Тем чаще что-то светлое теряем,

Да и мельчаем, кажется, к тому ж.

Порой глядишь — и вроде даже жутко:

Иной разбиться, кажется, готов

За модный гарнитур, транзистор, куртку,

За пару броских фирменных штанов!

Нет, никакой я в жизни не аскет!

Пусть будет вещь красивой и добротной,

Пусть будет модной, даже ультрамодной,

И не стареет даже двести лет!

И все же вещь, пусть славная-преславная,

Всего лишь вещь — и больше ничего!

И как же тот несчастен, для кого

Обарахляться в жизни — это главное!

Когда в ущерб душе и вопреки

Всему, что есть прекраснейшего в мире,

Тупеют люди в собственной квартире,

Лоснясь в довольстве, словно хомяки,

Хочу воскликнуть: — Не обидно ль вам

Смотреть на вещь, как бедуин на Мекку?.

Не человек принадлежит вещам,

А только вещи служат человеку!

Вы посмотрите: сколько же людей

Живет духовно ярко и красиво,

Пусть не без тряпок и не без вещей,

Но не от них им дышится счастливо!

Пусть вам искусства сердце беспокоят,

Молитесь хоть наукам, хоть стихам,

Но не молитесь никогда вещам,

Они, ей-богу, этого не стоят!

ЛЕНИНГРАДУ

Не ленинградец я по рожденью.

И все же я вправе сказать вполне,

Что я — ленинградец по дымным сраженьям,

По первым окопным стихотвореньям,

По холоду, голоду, по лишеньям,

Короче: по юности, по войне!

В Синявинских топях, в боях подо Мгою,

Где снег был то в пепле, то в бурой крови,

Мы с городом жили одной судьбою,

Словно как родственники, свои.

Было нам всяко: и горько, и сложно.

Мы знали: можно, на кочках скользя,

Сгинуть в болоте, замерзнуть можно,

Свалиться под пулей, отчаяться можно,

Можно и то, и другое можно,

И лишь Ленинграда отдать нельзя!

И я его спас, навсегда, навечно:

Невка, Васильевский, Зимний дворец…

Впрочем, не я, не один, конечно, —

Его заслонил миллион сердец!

И если бы чудом вдруг разделить

На всех бойцов и на всех командиров

Дома и проулки, то, может быть,

Выйдет, что я сумел защитить

Дом. Пусть не дом, пусть одну квартиру.

Товарищ мой, друг ленинградский мой,

Как знать, но, быть может, твоя квартира

Как раз вот и есть та, спасенная мной

От смерти для самого мирного мира!

А значит, я и зимой, и летом

В проулке твоем, что шумит листвой,

На улице каждой, в городе этом

Не гость, не турист, а навеки свой.

И, всякий раз сюда приезжая,

Шагнув в толкотню, в городскую зарю,

Я, сердца взволнованный стук унимая,

С горячей нежностью говорю:

— Здравствуй, по-вешнему строг и молод,

Крылья раскинувший над Невой,

Город-красавец, город-герой,

Неповторимый город!

Здравствуйте, врезанные в рассвет

Проспекты, дворцы и мосты висячие,

Здравствуй, память далеких лет,

Здравствуй, юность моя горячая!

Здравствуйте, в парках ночных соловьи

И все, с чем так радостно мне встречаться.

Здравствуйте, дорогие мои,

На всю мою жизнь дорогие мои,

Милые ленинградцы!

РОЗА ДРУГА

Комсоргу Брестской крепости Самвелу Матевосяну

За каждый букет и за каждый цветок

Я людям признателен чуть не до гроба,

Люблю я цветы! Но средь них особо

Я эту вот розу в душе сберег.

Громадная, гордая, густо-красная,

Благоухая, как целый сад,

Стоит она, кутаясь в свой наряд,

Как-то по-царственному прекрасная,

Ее вот такою взрастить сумел,

Вспоив голубою водой Севана,

Солнцем и песнями Еревана,

Мой жизнерадостный друг Самвел.

Девятого мая, в наш день солдатский,

Спиной еще слыша гудящий ИЛ,

Примчался он, обнял меня по-братски

И это вот чудо свое вручил.

Сказал: — Мы немало дорог протопали,

За мир, что дороже нам всех наград,

Прими же цветок как солдат Севастополя

В подарок от брестских друзей-солдат.

Прими, дорогой мой, и как поэт

Этот вот маленький символ жизни.

И в память о тех, кого с нами нет,

Чьей кровью окрашен был тот рассвет —

Первый военный рассвет Отчизны.

Стою я и словно бы онемел…

Сердце вдруг сладкой тоскою сжало.

Ну, что мне сказать тебе, друг Самвел?!

Ты так мою душу сейчас согрел…

Любого спасибо здесь будет мало!

Ты прав: мы немало прошли с тобой,