Двинулись к высотке. Нужно было выяснить, чья там пехота. Огонь по танкам усилился. Но пехота с высоты не стреляет, по-видимому, там были наши люди. Чтобы убедиться в этом окончательно, на разведку отправился бригадный комиссар Кулик. Выбравшись из своего танка, он осторожно пополз к высотке. Кругом свистели пули. Стало почти совсем темно. На высотке действительно оказались свои. Выяснив расположение батальона и белофиннов, Кулик вернулся и сообщил обо всем Хохлову. Командир роты быстро составил план действий, и все машины ринулись в атаку на белофиннов. Часть танков обходила высоту с востока, другая часть — с запада. Башенные стрелки действовали во всю огневую мощь своих машин, пуская в противника то осколочные гранаты, то пулеметные очереди. Изо всех сил старались и механики-водители, норовя давить врага гусеницами. За танками кинулась пехота. Уж и хотелось же красноармейцам дорваться до врага и познакомить его со штыком и прикладом, да не пришлось!

Появление танков для белофиннов было полной неожиданностью. Они глазам своим не хотели верить. Но когда танки устремились в атаку, то удивляться было уже некогда: пришлось спасаться бегством, бросая оружие.

Деревня Карвала была занята.

Пехотинцы горячо благодарили танкистов за помощь, крепко пожимали им руки, обнимали. Радовались и танкисты общей победе.

Было восемь часов вечера. С начала войны прошло только двенадцать часов. Но они отчетливо показали, что Красная армия имеет дело с хитрым и коварным врагом.

На другой день, а также и в следующие наше наступление продолжалось. Частям Красной армии приходилось драться чуть ли не за каждый метр территории.

Белофинны оказывали упорное сопротивление: часто предпринимали контратаки, по ночам просачивались в наше расположение и нападали с тыла, перерезали линии связи, совали повсюду свои мины, рассаживали на деревьях «кукушек». Часто шумели снежные вьюги. Усиливались морозы. Короче становились дни. Небо почти всегда было закрыто мрачными тучами.

Батальоны танковой бригады майора Кашубо были приданы нескольким соседним полкам. На долю стальных чудовищ выпала тяжелая боевая работа. Они всегда были первыми среди наступающих. На них финны обрушивали потоки пуль и снарядов, охотились за ними с помощью мин и фугасов, преграждали пути колючей проволокой, многими рядами гранитных надолб, глубокими и широкими рвами, земляными стенами — эскарпами.

Но танки вместе с пехотой и артиллерией пробивали дорогу через все препятствия. Давалось это нелегко: иногда машины вязли в болотах, иногда подрывались на минах и фугасах, иногда стальную кожу пронизывали снаряды противотанковых пушек. Танкисты извлекали машины из болот, чинили пострадавшие, накладывали заплаты на пробоины и снова шли в бой.

Майор Кашубо поочередно бывал в каждом батальоне своей бригады, проводя с ним по два-три дня и поддерживая тесную связь с другими. На своем командирском танке он принимал участие в боях каждый день, а иногда и по нескольку раз в день. В самой тяжелой боевой обстановке В. Н. Кашубо проявлял необыкновенное хладнокровие. Случалось, что под градом пуль он вылезал из своего танка, чтобы лучше разобраться в происходящем, и так руководил боем.

За первые две недели войны фронт передвинулся в глубь Карельского перешейка на пятьдесят километров. Однако к середине декабря сопротивление финнов чрезвычайно возросло. Лесные завалы, проволочные заграждения, рвы, эскарпы, мины попадались почти на каждом шагу. Безобидные по виду заснеженные холмы оказывались долговременными огневыми точками — дотами. Белофинны подпускали к дотам на близкое расстояние, а потом открывали сильнейший перекрестный многослойный огонь.

Снегу насыпало столько, что люди проваливались по пояс. Ходить по такому снегу очень трудно. Бойцы быстро уставали. Затрещали лютые морозы — в сорок, сорок пять градусов.

Середина декабря. Морозный ветреный день. Изредка в разрывах между хмурыми тучами проглядывает низкое солнце. Его лучи не греют. Поминутно бухают пушки. В батальон, действующий вместе со стрелковым полком майора Рослого, только что прибыл В. Н. Кашубо. Танкисты, увидев своего командира, обрадовались. Присутствие этого бесстрашного человека всегда поднимало настроение людей.

Комиссар поздравил майора Кашубо с присвоением ему звания полковника. Об этом в штабе бригады только что получен приказ.

Батальон готовился к новому броску вместе с пехотой. Атака назначена на четыре часа утра следующего дня.

Вечером полковнику Кашубо подали письмо, доставленное полевой почтой. Адрес на конверте написан детскими раскосыми буквами. Командир бригады сразу узнал руку своего восьмилетнего сына Вовки. Вскрыл конверт. Письмо короткое.

«Дорогой папка!

Мы с ребятами играем в войну. Это очень весело. Здорово бьем белофиннов. Бабушка подарила мне новый танк. Он влезает на кубики, как живой. Без тебя скучно. Поскорее разбей белофиннов и приезжай домой. Мы будем вместе с тобой играть в войну. Мама говорит: не выходи из танка в бою, могут пули поцарапать. Целую тебя. Мама и бабушка тоже целуют.

Вовка».

Кашубо перечитал письмо еще раз, положил его в карман, где был партийный билет, и, грустно улыбнувшись, тихо сказал:

— Да, малыш, играть в войну весело. Мы еще поиграем с тобой!

С наступлением темноты Кашубо, по своему обыкновению, отправился в разведку. Он считал необходимым собственными глазами ознакомиться с местностью, присмотреться к противотанковым препятствиям, выбрать наиболее удобные пути для машин. В тот вечер Кашубу сопровождал старший лейтенант В. Ф. Кулабухов, командир одной из танковых рот. Шли молча, бесшумно, напряженно прислушиваясь ко всяким звукам. Потом, когда засвистели пули, легли в снег и поползли. Переговаривались шепотом.

Белофинны нервно пускали в небо одну осветительную ракету за другой. При их зеленоватом свете было видно почти как днем. Разведчики заметили только ряды гранитных надолб, за ними колючую проволоку и больше ничего.

Кулабухов недовольно качал головой:

— Здесь где-то должны быть доты. И не один, а, наверно, десяток. Подозрительная местность, товарищ полковник!

Кашубо и сам так думал.

— Но где они, проклятые?

Оба командира целый час пролежали в снегу, стараясь обнаружить признаки хотя бы одного дота. Но все их старания ни к чему не привели. Сильный мороз уже забрался под полушубки. Поползли обратно.

Атака началась ровно в четыре, без артиллерийской подготовки. Было еще темно. Первыми, как всегда, пошли танки, вздымая фонтаны снега. За танками пехота. Белофинны осветительными ракетами превратили ночь в день. С обеих сторон заговорили пулеметы и пушки. Танки орудийным огнем прокладывали себе дорогу через надолбы. От бронебойных снарядов гранитные столбы разлетались на мелкие куски. Потом машины устремились на проволоку. Танк Кашубы двигался последним. Командир бригады сквозь триплекс следил за действиями стальных чудовищ. Все шло, как полагается. Потом посмотрел назад. Пехоты за танками не было. Кашубо покачал головой:

— Опять залегли…

Отдал по радио приказ всем танкам повернуть назад и подойти к пехоте. Сблизились. Кашубо приоткрыл люк. В уши рванулся шум боя — свист пуль, треск пулеметов, автоматов, буханье орудий, взрывы мин.

— Теперь медленно вперед!

Танки развернулись. Тихо двигаются. Но пехота все лежит, притиснутая к снегу огневым шквалом.

«Нужно ее поднять», подумал Кашубо и приготовился к выходу из танка. На мгновение мысль обернулась к сыну. Ясно представилось — в эту минуту он спит в теплой постели, видит смешной сон и улыбается. Вспомнил слова в письме: «Не вылезай из танка, могут пули поцарапать». Но образ сына сразу же растворился в зеленом свете ракет. Выскочив из машины, Кашубо подбежал к лежащим в снегу красноармейцам и, пересиливая шум огневого урагана, крикнул:

— За родину, за Сталина, вперед как один!

Выхватил пистолет и сам кинулся вперед.