– Видишь? Ну? – потребовала Карлотта. – Ответа нет, так ведь? Это правда и неправда. Это произошло и не произошло. Я сошла с ума! Я сошла с ума, Синди! Дважды!

– Это случилось снова?

– Следующей же ночью! Как думаешь, почему я сбежала, когда услышала то же самое в третий раз?

– Но сейчас, пока ты со мной?..

– С тобой все хорошо. Но я не знаю, сколько это продлится. Я боюсь идти домой. Боюсь оставаться одна.

– Конечно, – сказала Синди, явно пораженная. – Я тебя не виню.

Долгое время они обе молчали. Хоть и было холодно, женщины стояли в тишине. Синюю ночь теперь освещали красные и зеленые огоньки на пальмах. Карлотта тряслась от холода. Синди, обычно такая умная и логичная, потерялась в бесконечном лабиринте мыслей. Это просто нельзя было объяснить. Невозможно.

– Тогда оставайся здесь, Карлотта, – сказала Синди. – Столько, сколько нужно.

Карлотта кивнула. Она смотрела в пустоту, заставляя мозг сосредоточиться. Затем высморкалась в маленький платок. И пригладила волосы, разметавшиеся от холодного ветра.

– Но я думаю, – продолжила Синди, – тебе надо к психиатру.

– Я не смогу его оплатить.

– Можно пойти в бесплатную.

– Там не лечат голову.

– Конечно лечат. Можно обратиться в клинику при университете. Оплата всегда добровольная, а если ты на соцобеспечении, то цена еще и смешная.

Карлотта кивнула и улыбнулась.

– Думаешь, я свихнулась? – спросила она.

– Не знаю. Но меня это пугает.

– Ладно. Может, зайдем в квартиру?

Синди кивнула. Женщины, держась за руки, повернулись, подошли к двери и разжали пальцы, когда заходили.

– Не говори Джорджу, – попросила Синди. – Он в этом плане не продвинутый.

– Я бы в жизни никому не сказала, кроме тебя, – прошептала в ответ Карлотта.

– Хорошо. Улыбнись. Заходим.

И Синди открыла дверь. Билли и девочки подняли головы. «С подозрением», – подумала Карлотта. Вглядываясь в ее лицо в поисках скрытых признаков. Казалось, они инстинктивно понимали, когда она думала об этом ужасе, будто читали ее мысли, а затем вернулись к игре на кухонном столе. Вошел Джордж со сложенной газетой, бросил взгляд на Карлотту, затем на Синди.

– Здесь вообще будет еда? – спросил он.

– Через минутку, Джордж, – ответила Синди.

– Господи, – пробормотал он.

Джордж взял в руки пульт от телевизора. Билли уронил на пол несколько карточек. Карлотта порылась в сумке в поисках книжки, села и притворилась, что читает. Казалось, каждый раз, когда она говорила или думала об этом, все происходило снова, захватывало ее жизнь, весь ее мир, подобно густому туману. Злобному. Вонючему. Единственным звуком радости было пение Синди на кухне.

Прошел четверг. Пятница. В вечернем воздухе появился запах озона. Он давил на Карлотту.

Джули и Ким спали на диване. Билли спал у стены рядом с телевизором. Джордж ворчал, когда переступал через Билли по утрам. Ужин был тихим и угрюмым. Джордж брал вилкой горошек и сминал ножом.

Карлотта не пошла к психиатру. Проблема становилась все более далекой. Мир превращался во что-то менее страшное, более дружелюбное. Физически она чувствовала себя хорошо. Спать на полу было полезно для спины. И Синди положительно на нее влияла. Жизнь снова стала целостной.

Днем она старательно работала за огромной пишущей машинкой в школе секретарей имени Картера. Высокий, худощавый мистер Рейц, чьи волосы стали значительно тоньше с давно минувших дней юности, расхаживал взад и вперед с секундомером в руке. Кабинет переполнял стук сорока работающих машинок.

– И… стоп! – скомандовал мистер Рейц. – Тридцать слов. Кто успел напечатать тридцать за минуту? Тридцать пять? Отлично. Сорок. Кто-то успел сорок?

Карлотта подняла руку. Мистер Рейц подошел ближе и просмотрел ее работу.

– Следи за заглавными буквами, – посоветовал он. – Надо сильнее. Четко и сильно.

В соседнем ряду другая девушка ответила за подругу.

– Хуанита, – сказала она. – Хуанита напечатала сорок слов, сэр.

Мистер Рейц подошел к столу и нахмурился.

– Скажи ей, что у нее все еще слабый мизинец, – заметил он. – Не надо поворачивать кисть. Надо нажимать резко и твердо.

Его слова перевели на испанский. Мистер Рейц вернулся к главному столу. Курсы финансировал округ Лос-Анджелес. Большинство веселых, хихикающих девочек здесь получали пособие, некоторые снова забеременели.

Карлотта выглянула в окно. Несколько долговязых подростков в прыжке забрасывали баскетбольные мячи в кольцо на соседнем асфальтированном дворе. Их лица блестели от пота. Стоял ленивый, жаркий день, внутри пахло старым домом, немного плесенью и мелкой пылью, которая невесть откуда оседала на столы и окна.

«Как прекрасна жизнь», – подумала Карлотта. Кто бы мог подумать, что дочь священника из Пасадены будет счастлива отбивать заглавные буквы ради социального обеспечения? И все же она была счастлива. Ей нравились девочки, угловатый мистер Рейц, такой нелепо формальный и в то же время рассудительный, ей нравилось совершенствоваться день ото дня, получать оценки. «И все-таки, – подумала Карлотта, – жизнь наполняют простые вещи». В это верил Боб Гарретт и научил этому ее. Маленькие детали, которые можно вышить на богатом полотне чувств.

Кошмар последней недели превратился в неуловимое облачко, все дальше и дальше уплывающее к горизонту сознания, а вместе с ним уплывала и мысль о психиатре.

Карлотта боялась психиатров. Тем, кто к ним обращался, никогда не становилось лучше. Здесь, с Синди, она была в безопасности. В этой крепости с толстенными стенами. У нее было время тщательно все обдумать, восстановить события. Она лежала в ванне, и мягкий свет проникал сквозь комнатные растения, развешанные на окне, отбрасывая прохладные лучи на сверкающую пену.

В каком состоянии ее дом? Возможно, сейчас там лишь обугленные руины, из почерневших обломков торчат только унитаз и холодильник. Она прямо видела, как мистер Гринспан мечется в пижаме, пытаясь руководить пожарными. Толпы людей стоят и наблюдают, как горят кирпичи и трубы. Но эти мысли казались неправдоподобными. О таком могут думать душевнобольные во время самых сильных припадков. Мир был не таким. Карлотта ощущала себя гигантской птицей, которая кружит и кружит, снова мягко приближаясь к земле. Теперь все вернулось в фокус, к реальности, и фантазий не осталось.

Карлотта вылезла из ванны и вытерла плечи огромным желтым полотенцем. Она нахмурилась, когда подумала, что нужно все выяснить. Съездить домой. Может, подождать, пока Билли не вернется из школы, чтобы сходить вместе? Или лучше поехать сейчас, когда высоко в небе солнце еще светит? Она надела лифчик и трусы. Уже в спальне она надела рубашку и джинсы, позаимствованные у Синди. Здесь не было ее одежды, а денег на новую у нее не было.

Карлотта причесалась. В зеркале ее лицо снова казалось красивым. Спокойствие вернуло мягкость ее маленьким чертам. Она почувствовала, что к ней возвращается уверенность. И поэтому вышла за дверь с ключами от машины в руке.

Карлотта остановила машину прямо перед тупиком на Кентнер-стрит. Со стороны дом выглядел абсолютно нормально. Какое-то время женщина смотрела на него. Ни одна деталь не изменилась. Потом она вышла из машины.

Когда она открыла дверь, ее обдало сухим жаром, наполнившим дом. Угнетающий, удушающий, от него перехватывало дыхание. Она подошла к термостату. Видимо, его задели в ту ночь, когда семья убегала, потому что температура была настроена на 33 градуса. Карлотта его выключила. Было тихо. Несколько мух жужжали над немытой посудой у кухонной раковины.

Одна тапочка Джули лежал на полу в прихожей; видимо, она упала той ночью. Карлотта заглянула в спальню девочек. Только плюшевые мишки, несколько книг и белье на стуле. Она достала из шкафчиков их одежду. Стояла тишина. Не доносился даже шум улицы. Затем Карлотта вышла в коридор и уставилась на закрытую дверь своей спальни.