— Что вы, Леон? — тот тоже мгновенно перешел на «вы».

Настоящий дворянин и благородный человек — это видно. Но юноша вдруг ощутил ноющую обиду. Будто ему от всего сердца вручили подарок, а он сам взял и нечаянно всё испортил.

— Если не возражаете, можно на «ты», — быстро поправился он.

— Конечно, не возражаю, — Витольд искренне, открыто улыбнулся. И сразу отлегло от сердца. — С чего возражать-то? Я-то уж точно не привык к лишним церемониям… Но я действительно только нашел тебя. Если бы не Жак…

Конечно, тот ему наплел много чего. И что рана смертельна. И что он один во всем подлунном мире способен ее вылечить. Еще, небось, прибавил, что колдун в шестнадцатом поколении. Чего только не выдумает чернь, чтобы выманить денег! Витольд — честный, благородный человек, но как же он наивен! Лорд Таррент сам еще недавно был таким… Поверил дяде!

— Ладно, Леон, давай займемся твоей перевязкой. Потерпи…

Сердце провалилось ниже пяток… куда-то в темный, сырой подвал… в Бездну Льда и Пламени! «Потерпи…» Значит, сейчас будет… как ночью!..

Витольд виновато опустил глаза:

— Прости, я ночью задремал и опоздал дать тебе обезболивающий отвар! Но бинты я буду снимать осторожно…

— Да ничего… Потерплю! — выдавил Леон.

Глава третья.

Эвитан, Лютена.

1

Вызов к Ревинтеру застал Алана выводящим на плац личную полусотню.

Пятьдесят пар ног бодро выбивают пыль из серой весенней земли. А Эдингем на миг просто застыл на месте, потеряв дар речи. Приглашение к монсеньору на третий день после покушения на принца Гуго ничего хорошего не сулит.

— Да, монсеньор.

На сей раз кабинет — синий. Еще бы знать — к чему? За полтора года службы Эдингем так и не научился различать намеки Ревинтера-старшего.

— Садитесь, Алан, — министр махнул рукой на сумеречный бархат кресла. — Простите, что не даю вам толком отдохнуть после Тенмара…

Юноша перевел дух.

— … но как вы не можете не знать, произошло покушение на принца Гуго, герцога Амерзэна, дядю Его Величества.

Противные мурашки ласково погладили по спине. Рановато обрадовался! Ну да ладно, семь бед — один ответ. Как-нибудь отвертимся. А нет — так опять же семи смертям не бывать…

— Я хочу, чтобы именно вы расследовали это дело, — вкрадчивый голос Ревинтера оборвал лихорадочную круговерть мыслей Эдингема. — Негласно, разумеется.

— Слушаюсь и повинуюсь, монсеньор! — вскочил и отчеканил каблуками юноша.

— Это еще не все. Сядьте, Алан.

Так сильно можно больше не волноваться. Раз поручил дело — казнить не собирается. Пока, во всяком случае.

— У меня к вам еще одно поручение, — министр замолчал. Дожидаясь, пока собеседник вновь примостится в кресло любимых цветов мидантийской керамики. — Алан, я надеюсь, вы еще помните девицу Вегрэ?

При чём здесь эта смазливая курица?

— Разумеется, помню, монсеньор. Племянница герцога Ральфа Тенмара.

— И последняя радость его унылой, одинокой старости. Но, похоже, девушке надоело быть сиделкой и игрушкой…

Алан удивленно вскинул взгляд. Что устроила девчонка? Неужели отравила старика? Ирэн — не умнее левретки, но и левретку жаль на эшафоте. Особенно хорошенькую. И чем-то похожую на Эйду.

— И, как ни странно, старик ее отпустил.

Эдингем вновь облегченно вздохнул.

— Как бы там ни было, Ирэн Вегрэ со вчерашнего дня поселилась в особняке герцога Тенмара. В компании слуг и без дуэньи. Старик слегка позабыл о приличиях — в его возрасте бывает… Впрочем, девица — не столь уж знатна.

Алан вежливо слушал. К чему вообще всё это? Министр финансов-то уж точно не из тех, про кого можно сослаться на лета и добавить «бывает». Так зачем он вообще сменил тему на прелестную дурочку — прихоть старого Тенмара? Ничего нового о ней Эдингем всё равно не сообщит.

Разве что Ревинтер вдруг вспомнил, что ничто человеческое не чуждо и ему. И решил просто поделиться новостями об общих знакомых.

— Алан, насколько я понял из ваших слов, юная дама проявила к вам некоторый… интерес.

Эдингем вздрогнул. Этого он монсеньору не говорил точно! Да и не только ему… Наоборот — старался столь скользкую тему обойти десятой дорогой. И зря. Тут дурак догадается — не то что умница Ревинтер!

— Да… — обреченно вздохнул юноша. Уже догадываясь, к чему идет разговор.

— Алан, поручение, что я вам даю, весьма деликатного свойства. Но герцог Тенмар решил сделать племянницу фрейлиной… другой своей племянницы. А об этой даме, Алисе Ормхеймской, я должен знать как можно больше. Вы меня понимаете, Алан?

— Да, монсеньор! — вздохнул несчастный капитан. — Так точно. Есть ухаживать за девицей Ирэн Вегрэ.

2

Алый, золотой, черный…

Будь она по-прежнему Ирией Таррент из Лиара… Еще что вспомни. Былое имя растворилось в песке времени надолго, если не навсегда. С тем же успехом можно вспоминать сон, где тебя звали Изольдой Лингардской. Точнее — Исольдой. Изольда — имя Тенмара и Ланцуа.

А зовись некая вздорная девица по-прежнему Ирией — носила бы сейчас зеленое и черное с серебром. К ее глазам идет изумрудная зелень. В старых легендах и преданиях Лингард называли Краем Весны.

Алый, золотой, черный… Цвета исступленно пылающей жизни. Яркое лето плавится в осень. Алые всполохи пламени. Обреченные золото и багрянец облетающих листьев. Осенние костры… черные угли и пепелища. После жестокого веселья солнечных костров всегда остается черная, выжженная земля.

Алый, золотой, черный. Темно-золотое кольцо с рубином. В белоснежных кристаллах притаилась безнадежная тьма могилы…

Цвета зрелости и смелой красоты, жизни и смерти. И первых шагов увядания. Одна старинная книга тенмарской библиотеки — еще пергаментная, в золотом переплете, с резным замочком — утверждает: древние жили в несколько раз дольше потомков. (Может, их просто убивали реже?) Потомков — это тех, кто писал книгу, конечно.

Предки долго, очень долго сохраняли молодость и силу. А когда старость наконец подкрадывалась на бесшумных лапах — добровольно уходили из жизни.

Алый, золотой, черный. Алое платье с отделкой цвета воронова крыла, золотое колье, кольцо с рубином. Просто и изящно. Как жизнь и смерть.

У баронессы и не должно быть слишком много драгоценностей. Диадемы — привилегия графинь и герцогинь. А в Лиаре у Ирии не было и того, что сейчас. Сначала по малолетству, потом змеи принесли в замок Полину. Так что родовые украшения Таррентов носит сейчас бесстыжая шлюха с лицом… святой Амалии. А потом нацепит их на свою драгоценную длинноносую Кати.

— Мари, не затягивай туго корсет.

— Не буду. У вас и так потрясающая талия.

А вот у самой Мари с этим явные проблемы. Впрочем, тощей служанка не была и прежде. В отличие от госпожи. Так что пока есть время сомневаться. Месяц или два. А потом? Признаться Гамэлям — вдруг и в них есть хоть что-то человеческое?

Даже если и есть — в таких случаях оставляют и усыновляют ребенка и с глаз долой отсылают мать. Как можно дальше.

Вернуть Мари ее семье? Если мать девушки похожа на Карлотту или отец — на Ральфа Тенмара, забеременевшую дурочку милосерднее пристрелить сразу.

— Мари, ты скучаешь по родителям?

Корсет мигом ослаб.

— Вы хотите отослать меня⁈

— Нет… я просто спрашиваю. Я ведь… сирота.

Сирота — Ирэн, а Ирия — сами змеи не знают, что такое и как называется. Правда, слезы на глаза лезут всё равно. И перед отцом стыдно. Горе — настоящее, а используешь его для выведывания тайников чужой души.

— Простите, госпожа, но я — тоже… У меня только братья… они еще маленькие, с отчимом остались. А матушка умерла… два года назад.

Ясно. Родит Мари в лютенском особняке герцога Тенмара. Дитя объявим недоношенным, отцовство запишем на… может, Пьера? Если он к тому времени дозреет до предложения руки и сердца. Потому как иначе жить ребенку ровно столько, сколько понадобится Ральфу Тенмару, чтобы узнать о его существовании и прислать доверенного отравителя. Ядовитых колец у старого дракона — целая коллекция.