– Поставь на стол, – произнес глухо и отошел к окну.

Там, за окном, по-прежнему накрапывал дождь, было серо и безрадостно. В кабинете Эдуарда тоже было сумрачно. Странно – почему он не включает свет? Разве при ярком освещении он не стал бы видеть хоть капельку лучше? Еще и очки зачем-то снял…

Я шагнула к стене, щелкнула выключателем. Люстра под потолком вспыхнула электрическим солнышком – так ярко и жизнерадостно, что я даже немного сощурилась, дожидаясь, когда глаза привыкнут.

Эд, который как раз обернулся и смотрел мне вслед, вздрогнул, сморщился, быстро прикрыл глаза локтем.

– Выключи, – приказал еще более глухим голосом, чем до этого.

Не дожидаясь повторного приказа, я быстро нажала на клавишу. Комната тут же погрузилась в полумрак, который показался мне густым, как кисель.

– Прости! Я опять что-то сделала не так?

Скворцов медленно опустил руку. Нащупал подоконник, присел на него. Глаза мужчины были закрыты, на лице застыло мучительное выражение.

Мне стало жутко.

– Тебе больно? – я сделала к Эду один шаг, другой. Встала прямо перед ним, всматриваясь в напряженное лицо, в сжатые добела губы и сведенные к переносице брови.

– Нет, не больно. Но на ближайшие четверть часа я ослеп полностью. – Скворцов выдавливал из себя слова через силу. Его кадык вздрагивал, когда он натужно сглатывал ком в горле, прежде чем втянуть в грудь новую порцию воздуха.

– Почему... Почему ослеп?! Как это вообще?..

– Светобоязнь. У каких-то там клеток на глазном дне не хватает… сил, чтобы приспособиться к слишком сильному потоку света.

– Извини! Я не знала! – похоже, на этот раз мой вскрик получился настолько отчаянным, что Скворцов удивленно приподнял брови. – Я не хотела навредить тебе… и обидеть тебя словами про сиделку – тоже не хотела! Пойми! Я работала до замужества социальным работником, а потом сама была сиделкой… при маме. Привыкла…

– При маме? Что с ней случилось? Где она сейчас? – Эдуард стоял с закрытыми глазами и забрасывал меня вопросами.

Я опустила голову. В носу защипало от подступающих слез. Мамы не стало совсем недавно. Прошло чуть больше сорока дней. Я с горечью думала о том, что через год, когда придет время заменить простой деревянный крест на ее могилке памятником – я вряд ли смогу это сделать…

– Ее больше нет. У меня больше никого нет. – Всхлип все же прорвался.

Я прикусила до боли нижнюю губу, вынуждая себя дышать ровно.

– Иди сюда. – Эд протянул мне ладонь.

Его голос прозвучал мягко, и я, как завороженная, скользнула в объятия Скворцова. Замерла, вжавшись в широкую грудь и обхватив сильную спину.

Реветь больше не хотелось. В груди росло и ширилось что-то новое. Больше, чем жалость к себе или к Эду. Сильнее, чем простая признательность или симпатия. Мне вдруг пришло в голову, что я могу понять Эдуарда, как никто другой. А он – он способен понять меня. Надо только быть осторожнее, бережнее друг к другу. И прощать обиды, возникающие из-за глупых недоразумений…

Не знаю, о чем думал Эд, но его теплые ладони согревали мои лопатки. Носом он зарылся мне в волосы. Вздохнул несколько раз тяжело и протяжно, будто освобождаясь от тяжелого груза. Потом предложил:

– Давай простим друг друга, Ника. Мы оба сегодня хороши. Обещаю, что больше не буду кричать на тебя. Мир?

Разве могла я отказаться? Оттолкнуть протянутую руку дружбы?

– Мир! – согласилась тихо, не решаясь оторвать лицо от белой тенниски, на которой появились мокрые пятна моих слез.

– Тогда не реви. Нос опухнет и будет красным, как помидор. – Эд еще и утешал меня! А ведь это я должна заглаживать вину перед ним!

– Сейчас. Сейчас я соберусь, и…

– И поможешь мне добраться до дивана.

– Да! Да, разумеется… – я зажмурилась, вдохнула поглубже, стараясь впитать в себя тепло Эда, его сдержанный мужской запах, в котором древесные ноты сочетались с табачной горчинкой и терпким ароматом мускуса.

Потом решительно отстранилась, но не отошла, а поймала руку Эдуарда и повела его к дивану. Идти было недалеко – всего-то пару шагов.

– Ну вот. Присаживайся, – остановилась сама и развернула Скворцова так, чтобы он мог опуститься на сиденье.

Эд осторожно нащупал диван рукой. Уселся.

– Подашь мне кофе? – спросил с поощрительной улыбкой.

Удивительно, но даже сейчас, полностью ослепленный, он умудрялся оставаться хозяином положения – уверенным в себе и решительным. Как могло мне прийти в голову, что ему нужна сиделка?!

Пользуясь тем, что Скворцов ничего не видит, пару раз бесшумно стукнула себе по губам. Мысленно поклялась, что теперь, прежде чем что-то говорить или делать, сначала подумаю, как это может повлиять на Эда, учитывая его почти незрячее состояние.

– Твой кофе и пирог, – на этот раз и кофе, и блюдце я несла не на подносе, а в руках.

– Давай, – Эдуард протянул одну руку, и я аккуратно вложила в нее чашку, потом подставил вторую – и я пристроила на открытую ладонь блюдце.

– Посидишь со мной? – Эд кивнул на диван сбоку от себя.

– Ой! Суп же на плите! Надо бежать!

– Тогда беги, – Скворцов поднес к губам чашку с кофе, отпил немного и зажмурился, смакуя вкус.

Дальше медлить было некуда – я помчалась на кухню. К счастью, огонь под кастрюлькой был умеренным, так что после добавления овощей бульон только-только начал снова закипать. Я успела вовремя!

Сняла пену, еще немного уменьшила огонь, накрыла кастрюлю крышкой и взялась нарезать лук, чтобы обжарить его, а потом протушить вместе с мясом: на второе я задумала бефстроганов из говядины с картофельным пюре.

Лук ел и без того заплаканные глаза. На ресницах снова проступили слезы. Но на сердце было светло – так, будто я не на временную работу устроилась, а неожиданно обрела новый дом взамен утраченного.

Музыку включить больше не пыталась. Обойдусь! Придется слушать любимые треки, когда Скворцова не будет дома. Он ведь, наверное, не сидит в квартире постоянно? Ездит на завод и по другим делам…

К двум часам обед из трех блюд – суп, горячее и салат – был готов.

Я снова пошла стучаться к Скворцову. В этот раз он не стал открывать, крикнул через дверь «сейчас иду» и через пару минут действительно появился – снова в темных очках, снова спокойный и немного отстраненный. Поставил в мойку чашку и блюдце. Присел за стол.

– Запахи в гостиной потрясающие! Чем угостишь, Ника?

– На первое – рисовый суп с фрикадельками...

Я поставила перед Эдуардом суповую тарелку, наполнила ее. Потом налила себе. Эд взялся за ложку. Похоже, боковое зрение позволяло ему не промахиваться мимо и есть аккуратно. Только взгляд при этом был направлен не в тарелку, а немного поверх нее. Впрочем, я еще накануне вечером убедилась, что за обеденным столом у моего хозяина проблем не возникает.

Ел он быстро и в то же время сосредоточенно думал о чем-то своем. Отвлекать Эдуарда Евдокимовича пустыми разговорами я не пыталась. Увидев, что с супом он закончил, забрала одну тарелку, поставила другую – плоскую, для вторых блюд, снова наполнила. Эд только кивал, когда считал, что я положила достаточно.

После обеда он еще раз похвалил мои кулинарные таланты, снова закрылся у себя в кабинете и работал там почти до самого ужина. Я сначала возилась на кухне, потом сидела на диване в гостиной, составляя меню на неделю, и слышала краем уха, как что-то бормочет ноутбук Скворцова женским голосом со странными интонациями.

Меню решила подбирать, исходя из расчета, что весит Эдуард Скворцов со всем его ростом и мышечной массой никак не меньше девяноста килограммов, а физические нагрузки имеет средние. В век интернета рассчитать калорийность блюд было несложно: хватало онлайн калькуляторов.

Приблизительные подборки блюд на неделю тоже нашлись, оставалось только исключить те продукты, которые Эд назвал в числе не самых любимых. Еды в гипермаркетах Яснодара было полно – от вполне привычной до самой экзотической. Впрочем, экзотикой я решила не увлекаться: похоже, мой хозяин предпочитал традиционную европейскую кухню.