― А может, тебе не стоит этого делать, Эд? ― Вероника внезапно перестала вырываться. Обмякла, прижалась к моей груди. ― Это все равно, что травить и без того не зажившую рану. Давай сделаем наоборот? Разве ты станешь меньше любить своего ребенка, если он ничем не будет напоминать меня?

― Нет... разумеется, нет! ― я вообще не мог себе представить, какие силы могли бы заставить меня не любить собственное дитя.  ― И все же я настаиваю: найди среди доноров женщину, похожую на тебя, Ника.

― Как скажешь, Эд. Это… твой выбор. ― Вероника мягко отстранилась. ― Я подберу пять или десять вариантов, но окончательный выбор останется за тобой.

― Да, разумеется. Ты не злишься на меня?

― За то, что ты требуешь, чтобы я выполняла свою работу? ― теперь в голосе помощницы появилась сдержанная ирония.  ― Нет, Эдуард.  Ты вправе поручать мне то, что считаешь нужным, не учитывая моего мнения.

Вероника произносила правильные слова. Голос ее звучал ровно и смиренно. Но чем дальше она говорила, тем сильнее я чувствовал, как растет между нами холодная железобетонная стена отчуждения. Я понимал, что по-другому и быть не могло, и все же что-то в груди сжималось от боли… Мне хотелось верить, что Вероника передумает, что не уйдет, сумеет смириться с тем, что в моем доме появится новорожденное дитя. Девочка или мальчик. Оттает, привяжется к малышу… но с каждым днем я все больше понимал, что эти надежды напрасны.

― Ты знаешь, Ника, твое мнение важно для меня, хотя я не всегда и не во всем могу согласиться с тобой. ―  Это была правда.

И Ника согласилась:

― Знаю.

Вероника сдержала свое обещание. Через два дня предъявила мне список из десятка анкет женщин-доноров. Все, как на подбор, были молодыми ― до тридцати лет, худощавыми брюнетками с высшим гуманитарным образованием, двое даже учились в аспирантуре, а одна и вовсе успела защитить кандидатскую диссертацию в области языковедения.

Разумеется, ни имен, ни фотографий в анкетах не было ― только словесные описания. Анонимность доноров ― одно из непременных условий, и соблюдалась она строго. Признаюсь, выбор передо мной встал непростой. Как определяться, если не имеешь возможности встретиться с человеком, поговорить, да хотя бы взглянуть на фотокарточку?

― Ника, пронумеруй анкеты с одного до десяти, ― попросил я, закончив знакомиться со списком.

― Они уже пронумерованы, ― отчиталась помощница.

― Прекрасно. Открой онлайн-рандомайзер.

― Это что?

― Программа для выбора случайных чисел.

― Решил положиться на волю случая? ― в голосе Ники не было насмешки, и я в глубине души был ей за это признателен.

― Что мне остается… в анкетах слишком мало личного. Такого, что могло бы привлечь или оттолкнуть.

― Уверена, любая из этих женщин достойна стать биологической матерью твоего ребенка, ― попыталась поддержать меня моя добрая фея.

― Тогда не тяни. Запускай программу.

― Делаю. Но на кнопку запуска нажмешь сам.

Вероника ввела необходимые условия, установила курсор на кнопку запуска, а мне осталось лишь клацнуть по кнопке «энтер».

― Ну, какое число выпало? ― я склонился к экрану.

― Четыре, ― подсказала Ника.

― Значит, анкета номер четыре, ― обреченно откликнулся я.

Наверное, я должен был радоваться, ведь до осуществления моей мечты оставалось все меньше времени и препятствий, но радости отчего-то не было. Я чувствовал одновременно тревогу и бессилие. Так, будто меня связали и положили на рельсы под колеса несущегося со склона железнодорожного состава. Не самое приятное ощущение. От него тянуло напиться. Вот только алкоголь я себе позволить не мог. Ни глотка. Пусть за месяц зрение почти не ухудшилось, но ведь и не улучшилось! В любой момент процесс ухудшения мог стать быстрым и необратимым!

― Ну вот, письмо в клинику с номером анкеты я отправила, ― отчиталась Вероника.

Пока я копался в своих чувствах, она не теряла времени понапрасну.

― Да. Спасибо. Значит, через месяц, двадцатого января, все случится.

― Новый год ― новая жизнь, ― то ли усмехнулась, то ли вздохнула Ника.

Вот кстати! О встрече Нового года я как-то совсем позабыл со всеми этими хлопотами. Пора, наверное, обсудить с помощницей планы на праздничные дни.

― Ты очень вовремя вспомнила про Новый год, Ника. У тебя есть какие-то планы и пожелания на этот счет?

― В смысле? ― не поняла помощница.

― Ты уже больше двух месяцев работаешь без выходных. Как твой работодатель, я обязан предоставить тебе хотя бы пару свободных дней… вдруг ты захочешь отдохнуть от меня, съездить куда-то.

Вероника ответила не сразу и вопросом:

― Ты предлагаешь мне… уехать? ― голос ее прозвучал тихо и неуверенно. ― Я могу, если мешаю каким-то твоим планам…

― Нет! Ты не так поняла! ― мы сидели рядом у обеденного стола, на который пристроили ноутбук. Я поймал Нику за руку, заставил повернуться к себе лицом. ― Ника, я буду счастлив, если ты захочешь встретить Новый год со мной… с нами! Мы поедем к моим родителям, будет елка во дворе, шашлыки, петарды… Но я хотел дать тебе выбор. Вдруг ты хочешь чего-то другого?

― Давай, я подумаю и отвечу через пару дней, ладно?

Не такого ответа я ожидал. Хотелось услышать, что Ника будет рада провести новогоднюю ночь в моем обществе. Встретиться с моей семьей. Нет, я не верю в глупые предрассудки вроде того, что «с кем Новый год встретишь ― с тем весь год и проведешь». Я вообще ни разу не суеверный человек. Просто… мне уже трудно было представить, как я смогу обходиться без Ники хотя бы пару дней к ряду. она так незаметно, так тактично научилась помогать мне справляться с моими ограничениями, что я почти перестал их замечать.

Впрочем, это как раз мелочи. Понятно, что обошелся бы я без Ники пару тройку дней. Но отпускать от себя помощницу ― значило не знать, где она и с кем, что с ней и как она. Глупо ведь просить, чтобы Вероника звонила мне хотя бы пару раз в день и делилась своими новостями?

Идиотская ситуация! Мы уже третий месяц жили в одной квартире. Вели вместе хозяйство, гуляли по вечерам с собакой, обсуждали самые разные вопросы, делились воспоминаниями и переживаниями, даже пару раз целовались… Я ощущал Нику близким человеком. Может даже, самым близким на тот момент. И все равно оставался для нее боссом. Нанимателем. Человеком, которому не звонят и не рассказывают, куда поехала, как добралась, с кем отдыхаешь.

― Хорошо, Вероника. Я подожду. Но знай: я и моя семья ― мы все будем очень рады, если ты останешься на новогодние праздники у нас.

― Спасибо, Эд. Я… должна подумать. Правда!

Ника сидела, не двигаясь, не пытаясь оттолкнуть мои руки. Я чувствовал ее взгляд, направленный мне в глаза, но не мог рассмотреть выражение её лица. Спросить, как настроение? Но скажет ли она правду? Нет. Есть моменты, когда любые слова ― лишние. Я набрал в грудь воздуха. Склонил голову и прижался к губам своей помощницы, решительно, но осторожно. Мне хотелось, чтобы она поняла: я очень хочу перейти на новую ступень близости с ней, но не стану вырывать согласие силой!

Вопрос Эдуарда о том, где и как я намерена провести новогодние праздники, стал для меня полной неожиданностью. Мне и в голову не приходило, что в ночь с тридцать первого декабря на первое января я могу оказаться где-то еще, кроме квартиры Скворцова или его родителей.

Мне некуда податься! Со старой жизнью покончено: я потеряла сына, потеряла маму, рассталась с мужем. И даже от лучшей подруги скрываюсь, не желая подставлять ее! В последний раз, когда я заглядывала в личные сообщения в одной из социальных сетей, обнаружила там сообщение от Тамары: «Жабичи, похоже, успокоились. Ко мне больше не приходят. Но все равно лучше не приезжай!»

Когда Эд заговорил о том, что должен мне выходные, тоска по подруге вдруг сжала сердце. И даже его предложение встретить новый год у его родителей и последовавший за этим короткий поцелуй не смогли эту тоску заглушить. Пусть я не могу поехать в родной город, но, может, Тома сможет приехать в Яснодар?