― Ты представляешь, Томка, я тут два дня назад со Сталиной Геннадьевной общалась, ― добралась я до событий последних дней.

― Как так? И Скворцов позволил?! ― подпрыгнула подруга.

― Он не знает. Свекровь меня прямо тут, возле подъезда выловила, когда он уже на работу уехал. Похоже, в полиции адрес разузнала…

― Вот же жаба старая! Явно на лапу дала! ― Томка сморщилась, едва удержавшись, чтобы не сплюнуть. ― И чего она хотела?

― Чтобы я заявление на бывшего забрала. А еще сказала, что моя мама с ее братом встречалась. Обвинила мамочку в его гибели.

― Бред какой-то! ― не поверила Тамара.

― Да ясно, что бред, ― из моей груди вырвался тяжелый вздох. ― А ведь мне сначала даже нравилось, когда бывший ревновал меня. Кулаки в кровь разбивал о стены. Кричал, что жить без меня не сможет, что уроет любого, кто до меня дотронуться посмеет. Теперь я знаю, почему мама так старалась меня от свадьбы с Жабичем отговорить. Не понимаю только, зачем она о своих встречах с дядей моего мужа промолчала. Неужели и правда виноватой себя чувствовала?

― Кто знает? Наверное, настолько болезненные воспоминания остались, что не хотела их ворошить, ― заступилась за маму Томка.

Я покивала, соглашаясь. Мне тоже свою семейную жизнь непросто вспоминать было. Я ни маме, ни Тамаре и половины всего не рассказывала, что со мной происходило тогда. Да и сейчас предпочитала молчать.

― Бедная мамочка… ― снова вздохнула протяжно.

― А ты что решила? Заберешь заявление? ― напомнила подруга о главном.

― Не знаю. Надо с адвокатом поговорить. Свекровь мне не жалко, ради нее и пальцем не пошевелила бы. И самого Жабича тоже ни капельки не жаль, но ты же сама знаешь: тюрьма еще никого не исправила. Она только хуже людей делает. Страшнее. Выйдет бывший через пару лет: много ему не дадут. Приедет снова, обозленный, потерявший всякие берега, и мало ли на что решится? Я даже не за себя боюсь… у нас с Эдом дети будут, вдруг он им что-то сделать захочет?

― Да уж. И никаких гарантий тебе никто не даст, ― Томка сочувственно кивнула. ― Даже не знаю, что тут сказать.

― А не говори ничего. Давай сегодня о другом думать!

Мы поболтали еще немного и отправились спать: роспись была назначена на полдень, стилисты должны были приехать к восьми, а это означало, что вставать нам предстояло вообще в шесть.

Мы и встали ― все трое. Пока Эдуард выгуливал Найджела, я приготовила завтрак. После легкого перекуса был душ, стилисты, одевание. К одиннадцати подтянулись родители Скворцова и его брат ― нарядные, с торжественными взволнованными лицами. Они привезли с собой букет невесты и фотографа.

Еще через двадцать минут прибыл лимузин, украшенный лентами и цветочными гирляндами. Он отвез нашу честную компанию в ЗАГС.

Шагая рука об руку со Скворцовым по коридорам этого заведения, я ловила на себе восхищенные и любопытные взгляды, а сама думала о маме. Наверное, для нее этот день был бы еще более счастливым, чем для меня, ведь она так хотела, чтобы я встретила настоящую любовь! Как жаль, что она не дожила… не дождалась…

Торжественный зал, белый с позолоченной лепниной, был пронизан солнечным светом. Женщина-регистратор поставила меня и Эдуарда перед собой, Тимофей с Тамарой встали по бокам от нас, а родители Скворцова устроились на стульях у стены. Похоже, у них от переживаний подкашивались ноги.

Речь регистратора мне почти не запомнилась. Впрочем, ничего нового я и не ожидала услышать. Сказала в положенном месте «да». Услышала твердое, звучное ответное «да» от Скворцова. Самым сложным оказался момент, когда нам предложили расписаться и обменяться кольцами. Мне пришлось показать Эду место, где следовало оставить роспись, а потом подать ему кольцо, которое он надел мне на палец. Сам он разглядеть его не мог. Регистратор все эти моменты заметила, но тактично промолчала.

А потом был поцелуй и первый танец. Эдуард мягко прикоснулся к моим губам. Подхватил за талию и повел по кругу в такт красивой плавной мелодии.

― У тебя цветы в волосах? ― спросил неожиданно.

― Не живые. Флердоранж, ― улыбнулась я. ― Живые быстро теряют вид, а нам еще вечер в ресторане предстоит.

― А платье у тебя потрясающее. Особенно вырез на левом бедре, ― похвалил муж. Теперь уже муж. ― Мечтаю остаться с тобой наедине и снять с тебя всю эту соблазнительную упаковку…

Платье на мне было вечернее и потрясающе красивое: сливочно-белое, с серебристым отблеском, глубоким фигурным декольте, оно мягко подчеркивало талию, облегало бедра и струилось вниз до самых пяток.

― Придется подождать, ― засмеялась я тихо. ― Всегда говорила: свадьба ― это праздник не для молодоженов, а для их родственников.

― А знаешь, я рад, что мы с тобой подарили праздник моим родителям, ― уже серьезно отозвался Эдуард. ― Не так много поводов для радости я им давал…

― Уверена, что много! ― возразила я. ― Или ты думаешь, они не радовались твоим успехам?

― Мне казалось, что они ждут от меня чего-то другого, ― пожал плечами Эд.

― И чего же?

― Женитьбы, внуков…

― А я думаю, они просто хотели, чтобы ты был счастлив.

― Значит, сегодня я их желание выполнил! ― снова заулыбался Скворцов и, забыв о музыке, остановился и снова поцеловал меня ― сдержанно, но жадно.

Позже, в ресторане, мы целовались еще не раз. И просто так, и под крики горько. А когда Тамара с Тимофеем отправились танцевать, а Эд вместе со своим отцом ушли в мужскую комнату, чтобы освежиться, ко мне подсела поближе мама Вика. Моя новая свекровь. По ее взгляду я догадалась, что она собирается мне что-то сказать ― и невольно напряглась. Прошлый опыт подсказывал, что от матери мужа добрых слов ждать не стоит.

― Вижу, ты искренне любишь Эдуарда, ― начала Виктория издалека.

― Да, ― согласилась я.

― Знаешь, я уже и не надеялась когда-нибудь увидеть своего сына таким счастливым. Уверена, он тоже любит тебя ― так, как никогда и никого не любил.

Я растерялась и смутилась, опустила глаза, не зная, что ответить.

― Думаешь, я тебе сейчас наставления давать буду? Не буду, ― порадовала мама Вика. ― Взрослые люди, сами разберетесь, как жить.

Ах! Пусть бы она еще и сдержала это обещание! Мне стало стыдно за себя. За то, что я не способна вот так просто поверить в правильные и прочувствованные слова. Однако я видела, что это не все, что собиралась сказать моя новая свекровь. Подняла глаза на ее моложавое, утонченно-красивое лицо. Улыбнулась неловко.

― Я тебе другое хотела сказать, ― с некоторой заминкой произнесла Виктория.

― Что же?

― Ты стала спасением для нашего сына, Ника! ― мама Вика положила ладонь поверх моих пальцев, на пару мгновений сжала их ― и отпустила. ― Просто помни об этом, дочка.

― Это он меня спас… ― сквозь подступившие слезы выдавила я.

Виктория неожиданно потянулась, обняла меня.

― Значит, это судьба, ― шепнула сдавленно. На ее ресницах тоже дрожали слезинки.

Январь закончился. Наступил ветреный февраль. Жизнь потихоньку входила в старое, привычное русло, но, благодаря Веронике, играла новыми радужными красками. Теми, которые я плохо различал теперь, но отлично помнил и мог вообразить в голове.

Если бы не разборки с семейством Жабичей, я бы решил, что погрузился в волшебный сон, потому что так хорошо бывает только в грезах! Но ложка дегтя в бочке меда ― предстоящие разбирательства с обидчиком Вероники ― не позволяла мне сомневаться: все происходит на самом деле. Я и правда женился на любимой женщине. У меня будет ребенок ― похоже, даже не один: врачи из клиники репродуктологии заявили, что подсадку пережили сразу два эмбриона. И Ника согласна стать приемной матерью моим малышам!

Спустя два дня после росписи мы с Никой отправились на встречу с ее адвокатом. Только там я узнал, что, оказывается, в Яснодар приехала мать бывшего мужа Вероники, и даже пыталась повлиять на Нику.