― Ты мне не говорила, что встречалась с этой женщиной, ― выслушав рассказ жены, я не дождался, когда заговорит адвокат, и упрекнул Веронику за скрытность.

― Не до того было, прости, ― повинилась она. ― Да и что бы ты сделал?

― Нанял бы тебе охрану!

― От пожилой женщины?

― А если бы она нашла какого-нибудь забулдыгу, заплатила ему…

― Она меня вернуть хотела, а не покалечить, ― Ника мягко сжала мои пальцы. ― Пойми, для Сталины Геннадьевны мой фасад слишком важен, чтобы его портить! Правда, теперь, когда она точно знает, что я не вернусь…

― Если ваша бывшая свекровь не совсем дура, ― вмешался адвокат, ― то должна понимать, на кого в первую очередь падет подозрение, если с вами что-то случится.

― Дурой она никогда не была, ― признала Вероника нехотя.

― Так, значит, вы готовы забрать заявление? ― адвокат перешел к делу.

― Оставлять Жабича безнаказанным мне бы не хотелось. Так он решит, что ему вообще все можно, ― Ника задумчиво перебирала мои пальцы, отчего по телу растекалась томное тепло. ― Вот если бы можно было сделать так, чтобы я его больше никогда не видела…

― Думаю, мы можем добиться судебного постановления, которое запретит Жабичу приближаться к вам, Вероника, ― предложил адвокат.

― Что для этого нужно сделать? ― обрадовалась Ника.

― Немного изменить показания ключевых свидетелей. Обвинить вашего бывшего супруга и его подельника не в попытке похищения, а в нападении и причинении легких телесных повреждений.

― Я согласна! ― тут же ухватилась за это предложение Вероника.

Я не стал спорить. Если Жабича раз и навсегда отвадят от моей жены, запретят ему подходить к ней ― этого будет достаточно.

Все получилось, как обещал адвокат. Жабича оштрафовали и обязали выплатить компенсацию мне ― за сломанную руку, охраннику ― за применение снотворного, Нике ― за несколько синяков, оставшихся на ее тонких запястьях. Ему запретили подходить к Нике ближе чем на пятьдесят метров и вежливо посоветовали в принципе воздерживаться от визитов в Яснодар.

Бывшая свекровь Вероники не сочла нужным поблагодарить невестку за смягчение приговора. Сам Жабич вообще рта не открывал, если представители фемиды не задавали ему вопросов. Только когда судебное заседание закончилось, и его освободили прямо в зале, велев убираться, он оглянулся от дверей в нашу сторону и проговорил своим высоким писклявым голосом:

― Ты предала нашу любовь Ника! И память нашего сына тоже предала! Думаешь, твой полуслепой чурбан тебя счастливой сделает? Не-е-ет! Ты еще сама приползешь ко мне, когда надоест ему слюни подтирать! В ногах у меня валяться будешь, чтобы принял обратно!

― Не дождешься, Жабич! ― в голосе жены я услышал даже не ненависть ― брезгливость и презрение. ― Вали в свое болото и там квакай!

― Идем, сыночка, идем отсюда скорее! ― всполошилась Сталина Геннадьевна. ― Не хватало, чтобы ты сейчас еще на статью себе наговорил!

Меня слова этого неумного человека не задели совершенно. Да, я очень плохо вижу ― это правда. Но какое это имеет значение в нашей с Никой жизни, если жену это совершенно не смущает? А в том, что не смущает, за почти три месяца совместной жизни я имел возможность убедиться.

Так что, когда уже в коридоре Ника приобняла меня и попыталась утешить, я закрыл ее рот поцелуем. А когда она замолчала и ответила ― отпустил и попросил:

― Забудь. Просто забудь все, что наговорил этот моральный урод. Я ― уже забыл. Договорились?

― Хорошо. Ты знаешь, как я люблю тебя, Эд?

― Как? ― мои губы сами собой расплылись в улыбке. Выслушивать признания жены в любви мне понравилось невероятно!

― Как земля любит солнце! Ты ― центр моей вселенной, Эд.

Мы снова поцеловались. Из моей груди рвались какие-то еще слова, но я знал, что скажу их позже. Ночью. Когда мы останемся вдвоем и встретимся, нагие, как первозданные люди ― губы к губам, кожа к коже… Вообще, в постель я Нику тянул при каждом удобном случае. Мне постоянно было мало ― ее тепла, тяжести ее груди в моих ладонях, щекочущих прикосновений ее волос к моей шее.

― Какой ты, оказывается, ненасытный! ― хихикала жена, когда я срывался среди бела дня, бросал все дела и мчался домой, чтобы убедиться: моя фея-жена мне не приснилась. Она существует. Она ждет меня ― нежная, сладкая… желанная!

Правда, долго сидеть дома и маяться бездельем моя фея не захотела.

― Эд, тебе не кажется, что нам с тобой пора расторгнуть мой трудовой контракт? ― поинтересовалась она где-то через неделю после свадьбы. Мы как раз выгуливали в парке Найджела.

― Я и забыл о нем! ― мне стало весело. ― А ты считаешь, что жена не может работать на мужа?

― Я считаю, что обязанности, которые прописаны в контракте, теперь должна выполнять бесплатно, как твоя супруга, ― легко откликнулась Ника. ― Отказываться от них я не намерена, но могла бы заняться чем-то еще…

― И чем бы ты хотела заниматься? ― мысль о том, что Вероника найдет себе работу не в моей компании, меня внезапно напрягла. ― Знаешь, я бы не хотел, чтобы ты работала на кого-то другого, исчезала с утра и возвращалась после пяти, усталая, раздраженная… ты нужна мне рядом!

― Тогда почему ты уезжаешь по делам, а я остаюсь одна в четырех стенах?

― Ты вроде работала в службе социального обеспечения? Я посоветуюсь с начальницей отдела кадров, можно ли найти для тебя должность, учитывая твою специальность.

― Вообще-то, я сама могу в отделе кадров работать. Образование позволяет. ― Ника чуть крепче сжала мой локоть. ― Есть у вас там свободная ставка?

― Будет! ― я не то что ставку на заводе, я звезду с неба готов был организовать, лишь бы любимая была счастлива!

Место в отделе кадров для Вероники и правда нашлось, даже кадровые перестановки не понадобились. Так что десятого февраля моя жена вышла на работу. А четырнадцатого, в день всех влюбленных, который никогда раньше не праздновал, я пригласил Нику в ресторан. В нашу любимую «Диканьку».

Мы приехали туда к девяти вечера, заняли один из столиков в ВИП-зоне, заказали ужин. Обстановка была самая романтичная! На столике горели две свечи в изящном подсвечнике. Загадочно мерцали тонкостенные бокалы. В зале звучал медленный, текучий блюз. Мы пили безалкогольное вино и целовались, как влюбленные подростки. Я плавился от чувственной атмосферы и воображал, как привезу жену домой, затащу в душ, намылю руки и пройдусь ладонями по ее телу…

И тут у Ники зазвонил телефон.

― Не отвечай, ― попросил я.

― Погоди, дай посмотрю хоть, кто звонит в такое время, ― Вероника отстранилась, выудила смартфон из клатча, глянула на экран, а в следующий момент поднесла трубку к уху:

― Оксана? Что случилось?

Нет! Нет-нет-нет!

Глоток вина встал поперек горла, и я с трудом протолкнул его сквозь сжавшуюся глотку. Рука дрогнула, едва не расплескав тягучую темную жидкость из бокала. Я медленно и очень аккуратно поставил хрупкую вещь на стол. Нащупал кнопку вызова официанта.

Тем временем Ника дослушала Оксану и заговорила:

― Вызывай скорую. Мы сейчас тоже приедем…

Оксана снова заговорила, ее слов я не слышал, зато услышал ответ жены:

― Лежи, не вставай! Я соберу все, что скажешь, и тебе, и сыну… да, мы отвезем его к бабушке. Все! Не волнуйся только! Скоро будем!

Завершив звонок, Вероника обернулась ко мне.

― Что?! ― тут же потребовал у нее ответа.

― Кровотечение. Пока не сильное.

― Значит, все? ― я не нашел в себе сил уточнить, но Ника поняла меня и без слов.

― Надежда еще есть! Я слышала от одной женщины, которая рожала вместе со мной, что у нее два раза за время беременности такое было.

Я закрыл глаза, сглотнул вязкую, кисловатую, с привкусом вина слюну. Услышал приближающиеся шаги: подошел официант. Быстро рассчитал нас. И тут же Ника, взяв меня за руку, заторопилась к раздевалке. Я спешил не меньше и благословлял жену за то, что она, как и я, выбрала безалкогольное вино и теперь могла сесть за руль. Вызов такси занял бы несколько лишних минут, которых у нас не было.