– Ты охранять меня должен? Должен. Вот и не отпущу тебя.

– Ладно же, упрямица! Но учти, и я о том, что ты меня варяжской речи обучить должна, не забыл. За каждый выстрел – по слову. Как будет по-варяжски «меч»?

– Свэрд, – отозвалась княжна, закусив от усердия губу – тугая тетива никак не натягивалась. А когда, наконец, справилась, Стема дунул на нее, будто сбивая стрелу.

– А как по-варяжски «щит»? – спросил он.

Стрела Светорады полетела криво, как будто и вправду снесенная дыханием Стемы. Княжна даже сердито ткнула Стему кулачком в плечо.

– Из-за тебя все! Тоже мне Буривой[102] нашелся!

– Но щит-то как называется? – смеясь, допытывался Стема.

– Скьёльд.

– Ск… ск…льд, – пролепетал Стема. – Ну что за язык! Словно камни глотаешь.

– Это у тебя язык такой. Будто домовой подрезал, – отмахнулась Светорада.

– Зато руки никто не оттаптывал, как некоторым!

Они смеялись. Так было всегда, когда находились вместе, однако сейчас княгине Гордоксеве показалось, что ведут они себя непозволительно легкомысленно… непозволительно игриво. И это под суровым взглядом жениха княжны. Для этих двоих не то, что Игоря, целого света, казалось, не существует.

– Наверное, твой лук просто лучше, – решила, наконец, княжна, покосившись на короткий, с двойным изгибом лук Стемида. – И стреляешь ты из него как-то не по-нашему. Может, в луке все и дело?

– Лук-то у меня хорош, но не для ручек княжны. Ты мой лук хазарский и натянуть-то не сможешь.

И Стема взял свой короткий степной лук и быстро выпустил несколько стрел, держа лук перпендикулярно к груди. Все стрелы вонзились точно по кругу мишени. Княжна всплеснула руками.

А Стема, гордясь своим умением, произнес:

– Скьёльд – щит!

Однако своего лука княжне так и не дал. Объяснил: длинный русский лук хорош тем, что тетиву его можно оттянуть гораздо дальше, до самого уха, а вот тугой степной лук натягивается гораздо труднее, причем большим пальцем. И он показал Светораде на фаланге своего большого пальца простое железное кольцо, не позволявшее порезать руку тетивой.

– Ну вот, ты сам с колечком, а у меня пальчики должны болеть, – надула губы княжна.

– Да и ты с колечком, Светка. Да еще с каким – княжеским!

И он кивнул на обручальный перстень Светорады. При этом они украдкой поглядели на сидевшего у дружинной избы Игоря. Тот был мрачен. Хотя Светорада и Стема просто шутили, князь не мог не заметить, как игриво вела себя княжна со Стемой. С ним самим она никогда такой не была.

– Как будет по-варяжски «стрелы»? – спросил между тем Стемид.

Княжна подсказала. И Стема опять боролся с произношением: орвар, йорвэрр, варрро… ну никак не давалось ему это слово! У Светорады же стрела опять упала в пыль под мишенью.

– Эх, девушка! Шла бы ты лучше прясть, – огорчился Стема. – Чтобы дальше стрелу пустить, сила нужна. «Вейг» – сила, кажется, так? Видишь, у меня ладится, а у тебя…

Но тут Игорь что-то произнес громко со своего места по-скандинавски. Светорада, поняв, даже лук опустила, оглянулась почти с испугом. А Стема выглядел озадаченным. Поглядывал то на Игоря, то на княжну. Игорь осклабился.

– Плохо же ты обучаешь благородной варяжской речи своего рынду, невеста моя, раз он не понял того, что я сказал.

– И нечего ему всякие глупости понимать, – отозвалась княжна.

Почувствовав подвох, Стема закрутил головой, словно надеясь, что кто-то подскажет.

– Что – не дошло? – опять недобро улыбнулся Игорь.

Парень потер лоб.

– Кажется, ты сказал «хирдманн», что по-нашему означает воин, витязь. И еще различил я слово «храуст» – храбрый то есть.

Игорь опять повторил сказанное, медленно, по слогам. А затем перевел:

– Я сказал, что лук – оружие труса. Не храброго витязя – «храуст хирдманн», а наоборот – не храброго, то есть труса.

Стема продолжал глядеть на князя. Тот вытер потные ладони о красные штаны, улыбнулся.

– Я сказал, что лук – оружие труса, который бьет только издали и опасается выйти на ближний бой. Разве не так. И разве ты, Стемид, не прославился, сражаясь только на расстоянии, как степняк, а вот в ближнем бою редко когда себя показывал. На расстоянии и трус может справиться с противником.

Стема негромко присвистнул. Погладил свой лук, словно не столько за себя обиделся, сколько за свое оружие.

– Верно только то, князь, что я в твоей дружине стрелок, а не мечник и не копейщик. Сам же меня во время походов ставил среди стрелков. Потому я и не рвался туда, где ты разил врагов, как коршун голубей. Но ведь и мои стрелы не раз помогали воинам в бою. Припомни хотя бы ту сечу…

Тут Стема исподлобья взглянул на Игоря, который смотрел на него с кривоватой усмешкой.

– Припомни сечу у речки Сулы, князь. Не мои ли стрелы тогда помогали твоему отряду уйти от выскочивших из-за кургана хазар? И это тогда, когда твой конь уже перешел реку вброд, а мы, стрелки, сдерживали отступление – и твое, и твоих гридней. Никто из нас не струсил тогда, не отступил, многие там полегли от таких же «трусливых» хазар, острые жала стрел которых обратили в бегство даже столь славного витязя, как Игорь Киевский.

Стема продолжал говорить, а Игорь медленно поднимался, и лицо его стало серым, что было заметно даже под слоем пыли, на скулах заиграли желваки. Ох, как не любил Игорь, когда при нем вспоминали тот его бесславный поход, в котором под Сулой полегла почти половина его войска. А ведь именно в том бою Стема добыл свой знаменитый пояс, успев перед самым наскоком хазарской конницы снять его с пробитого стрелой хана, скатившегося с Коня по крутому склону. Да разве не Стема тогда заслужил похвалу, за то, что отстреливался скоро и умело, заставив хазар замешкаться, дав время уйти раненым всадникам, вторые уже почти висели в седлах. В том бою именно Стемид заслужил славу, а вовсе не Игорь, который, повелев отходить, первый умчался под защиту крепости Воинь.[103] Позже князь объяснял, что за подмогой поскакал, однако подмога не скоро подоспела… Люди говорили: именно лучникам они обязаны тем, что намного превосходящая рать копченых[104] была задержана до подхода отрядов из крепости.