— Да, но в твоих слова не светлая грусть, которая появляется с годами. Ты не смирилась с их гибелью, яростно ненавидишь магию. Почему? Ты боишься. Чего? Что сказала та колдунья?

— Не хочу о ней говорить.

— Теана, этот огонек в тебе куда хуже магии. Он убьет тебя быстрее.

— Я сказала, что мы закрыли эту тему. Не говори о моих родителях. Не тебе ворошить мое прошлое.

Чтобы продемонстрировать крайнюю степень нежелания общаться, я забралась под одеяло, где попыталась дать волю слезам. Попыталась, потому что в последнее время их уже почти не осталось. С некоторых пор вместо рыданий наваливалась глухая безнадежная тоска. Которая, впрочем, быстро проходила, когда я думала о Генри и грядущей свадьбе.

Теперь и о них я старалась не думать, поэтому уцепилась за единственную возможную радость — ужин.

Он был ценен не встречей с Габриэлом и не ужином, как таковым, а возможностью выйти, размяться, поговорить с живым человеком и глотнуть немного свободы. Или вина… порой не сразу понятно, есть ли между этими вещами разница.

Незаметно, за какие-то сутки, вся жизнь сосредоточилась на вечере. Я уже не смогла выдержать благородную паузу, и сразу же после обеда высунула нос за дверь, чтобы забрать коробку с нарядом и посмотреть, что там такое.

Я ожидала платье, очередной шедевр дизайнерского искусства, но к собственному удивлению нашла в коробке простые черные брюки и белоснежную, явно большую мне, рубашку.

— В чем смысл? — спросила почему-то у люстры.

— Увидишь, — ответила та голосом Габриэла. — Собирайся. Спустишься пораньше, перед ужином кое-чем займемся.

Я поперхнулась воздухом.

— Боже, Теана, я не имел в виду ничего такого. Клянусь, у меня ощущение, что я запер в комнате пугливую девственницу. Неужели все было так плохо, что ты боишься даже подумать о близости со мной?

— А зачем ты заперл меня в комнате? Тут любая испугается.

Кажется, Габриэл не нашелся, что ответить. Этот факт неожиданно порадовал, я тихонько хихикнула и отправилась принимать ванну. Лишь напоследок мне в спину бросили задумчивое:

— Знаешь, мне кажется, ванна понадобится тебе ПОСЛЕ ужина, а не до.

Я все же нервничала, спускаясь. Не понимаю Габриэла и его мотивов. Это действительно похоже на свидания: особая одежда, ужин, цветы в конце. Только кто устраивает свидания с пленницей? И зачем? И хоть я понятия не имею о его целях, вынуждена признать, что испытываю целую гамму самых разных эмоций. От приятных — когда он делает что-то милое или романтичное, до болезненных — когда я вспоминаю о погоне в рельсовом воиде или зелье, сковывающем волю.

Не понимаю Габриэла и от того одновременно злюсь, боюсь и ужасно нервничаю в ожидании очередного вечера. Всего лишь второго, хотя кажется, будто наше противостояние длится всю жизнь.

В холле было пусто, в гостиной и столовой — тоже. Я недоуменно обходила комнаты, босыми ногами ступая по каменному полу. Наконец не выдержала:

— Габриэл! Куда мне идти?!

— Поднимись на чердак.

— На чердак?!

Я с сомнением посмотрела наверх. В поместье, разумеется, был чердак, но я понятия не имела, что там находится. И не была уверена, что хочу выяснять, хотя червячок любопытства все же сидел внутри и настойчиво требовал подняться и посмотреть.

Ожидая чего угодно — котла с бурлящим зельем, алтаря для ритуала, россыпи кроваво-красных свечей — я поднялась на самый верх. И поначалу не поверила своим глазам.

— Что это такое? Что ты…

Когда-нибудь я сойду с ума! Направляясь по дождливому темному лесу к дому я не успела хорошенько его рассмотреть, но клянусь, если бы там было огромное панорамное окно, я увидела бы его! Чердак был совершенно пуст, за исключением высокого мягкого стула, небольшого столика с вином и закусками и… мольберта.

На нем был настоящий холст, я осторожно коснулась матовой белоснежной поверхности пальцем. Сбоку от мольберта оказались прикреплены краски и палитра, а кисточки лежали сверху. В окне виднелся умопомрачительный закат со всеми оттенками красного. И я не видела его из окна своей комнаты или из окон поместья! Снова магия?

— Ты что, собираешься рисовать? — спросила, рассматривая Габриэла.

Он оделся очень похоже: в светлую рубашку, темные свободные брюки. Как и я, остался босым. А еще слегка улыбался, забавляясь моим удивлением.

— Нет, Теана. Ты будешь рисовать.

— Но я не умею.

— Я тебе покажу. Закат очень просто рисовать маслом, краски интересно смешиваются и ложатся на холст.

— Итак, ты — колдун, умеешь варить зелья, глава богатейшей семьи Чармерда, убежденный холостяк, да еще и умеешь рисовать?

— Я не умею рисовать. Просто знаю, как это делается. Любил смотреть, как Сибилла рисует. Хочу посмотреть, как рисуешь ты. Вот, возьми вина и сыра, перекуси немного. Ужин подадут в конце вечера.

— Зачем?! Я ничего не понимаю!

— Ты торопишься. Все поймешь. А пока… пусть будет так: я скучаю, вынужденный сидеть взаперти с женой моего племянника, которая парой слов может уничтожить все, что мне дорого. Поэтому я скрашиваю серые будни, как могу: ужинами с тобой. Разными, но неизменно интересными, ужинами. Подойдет тебе такое объяснение?

Я сделала несколько больших глотков холодного сладкого вина и с ужасом уставилась на мольберт. Я же никогда не рисовала, Звездноликая! Если не считать занятий с детьми на работе, но это совершенно не то же самое, что рисовать маслом, на настоящем холсте.

Да еще и под взглядом Габриэла, ему на потеху.

— И еще, — совершенно серьезно добавил он, — я совсем не убежденный холостяк.

После этого я отчетливо ощутила, что щеки залил румянец. Чтобы скрыть смущение я поспешно потянулась к тарелке с сыром, неловко задела мольберт и, охнув, едва не упала на пол. Вино выплеснулось из бокала и оставило на рубашке Габриэла безобразные пятна. К его чести, лорд Гримвелл отнесся к этому совершенно спокойно и успел подхватить меня под локоть.

— О, Звездноликая… извини!

— Когда ты нервничаешь, ты очаровательно неуклюжая. Тот букет, что ты забыла перед церемонией…

— Ты видел?! — ахнула я.

— Да, разумеется.

— И то, что я говорила с Харальдом Лотнером?

— И это тоже, Теана.

— Но почему ты не пресек? Он ведь не случайно оказался там, он охотится…

— Я не хочу говорить сейчас о Лотнере, — немного резко отрезал Габриэл, и я стушевалась.

Правда, после того, как он усадил меня на стул, его голос чуть смягчился:

— Сейчас не время говорить о нем. Не хочу портить вечер.

— Я испортила тебе рубашку. Начало положено.

— Рубашку? — как-то странно усмехнулся Габриэл. — Это всего лишь вещь.

А затем легко, будто его совсем ничего не смущало (а так оно, наверное, и было) сбросил рубашку и швырнул ее в дальний угол. Он явно наслаждался моим замешательством, игнорировал страх и с любопытством следил за реакцией, потягивая вино.

И, Звездноликая, он был действительно хорош! В одних свободных штанах, со слегка растрепавшимися темными волосами. Расслабленный, уверенный в себе, спокойный.

— Хочешь, чтобы я нарисовала тебя?

— Ты умеешь?

— Нет, поэтому и предлагаю. Мы с детьми иногда практикуем терапию красками. Когда они рисуют свои страхи или желания. Поэтому я могу нарисовать тебя в виде огромной кракозябры с кучей лапок и длинными зубами.

— Только зубами?

Я снова поспешила спрятаться в вине, но Габриэл вдруг в пару шагов преодолел расстояние между нами и забрал бокал.

— Не так быстро, Теана. Вино быстро бьет в голову, а впереди у нас еще ужин. Я совсем не хочу, чтобы ты напилась и уснула раньше времени. Это было тяжелый день, и мне очень нужен отдых.

— И чем же ты занимаешься здесь, вдали от города?

— Так… дела. Возьми кисточку, краски, и попробуй нарисовать закат. Это самое простое.

Я поняла, что бесполезно взывать к жалости этого колдуна и просить объяснить, зачем все это нужно. Очутившись здесь, я воображала ужасные кровавые ритуалы, пугающие заклинания, опасные зелья. А получила нечто не поддающееся никакой логике. Ужин, рисование, вино и сыр, почти обнаженный Габриэл Гримвелл, который сидит прямо на полу, пока я несмело набираю алую краску и провожу по холсту.