Что ж, в том, как масляные краски ложатся друг на друга, есть определенное очарование. Если не спешить, мягко и плавно, используя разные кисти, писать небо с его переходами от алого к нежно-розовому, штрихами обозначать контуры горизонта и лесной гряды вдалеке. Это довольно увлекательно, особенно для той, что несколько дней просидела взаперти практически без развлечений.

Только взгляд Габриэла не давал покоя. С него словно слетела маска цинизма, насмешки. В глазах появилась странная задумчивая грусть. Каждый раз, когда я на него смотрела, мне казалось, что он где-то не здесь. И впервые — по крайней мере так остро и ярко — мне захотелось узнать, о чем он думает.

Но я не решилась спросить. Даже когда он сам заметил мои взгляды:

— Что? О чем ты думаешь, Теана?

Я солгала:

— Что ты придумаешь в следующий раз. Ужин, рисование… как еще лорд желает развлечься в компании пленницы?

— Я люблю сюрпризы, — со смешком ответил Габриэл.

Подумав, добавил:

— Делать. Получать — как-то не очень. Разрешишь тебе помочь?

— Что? — Я подняла голову.

— Порисовать. Никогда не держал в руках кисть.

— Я могу отказаться?

— Да. Но если не откажешь, то я разрешу выбрать вопрос и честно на него отвечу.

— Любой?

— Не любой. Тот, на который захочу ответить. Но и это неплохо в нашей ситуации, так?

— А если ты захочешь ответить на какой-нибудь дурацкий вопрос?

— Давай поступим так. У меня есть три возможности отказаться отвечать, и на четвертый я отвечаю честно и без отговорок в любом случае. Повторять вопросы нельзя, но, думаю, ты и так найдешь, что спросить.

С минуту помолчав, я вздохнула.

— Ну, хорошо. Но сначала ответ, а потом — рисование!

— И откуда в тебе порой берется эта дерзость? И не скажешь, что юная наивная гувернантка мечтала о свадьбе с принцем.

Я смерила его холодным взглядом, и Габриэл поднял руки, мол, сдаюсь! Неужели обязательно напоминать мне о Генри и свадьбе? Я до сих пор испытываю чувство стыда за то, что бросила его. Сначала думаю о том, что поступила с мужем слишком жестоко, молча сбежав, а потом вспоминаю все его слова на свадьбе, то, как он пришел в комнату пьяный, как я испугалась. И думаю, что, возможно Габриэл в чем-то прав, и нам с Генри было рано жениться.

— Вопрос, Теана. Я жду.

— Хорошо. Отвечай честно, как обещал. Зачем ты запер меня здесь?

— Следующий вопрос.

— Что случилось с теми девушками? Ты убил их?

— Следующий вопрос.

Я закусила губу. Если он сейчас не ответит, то на четвертый будет обязан, и тогда я спрошу, что он сделает, когда мое время здесь истечет. Только надо, чтобы он отказался отвечать и на этот раз. Если Габриэл не хочет говорить о прошлых жертвах, то, возможно…

— Что случилось с женихом Сибиллы?

Он вздохнул.

— А что она тебе сказала?

— Ты обещал ответить!

— Он сбежал.

— Сбежал? И это — честный ответ?

— Мы рассказали ему, что в нашей семье есть маги, и если он хочет жениться на Сибилле, то ему придется с этим мириться. Он не захотел мириться, они с Генри сцепились — тот вступился за сестру. Мне пришлось вмешаться и… м-м-м… нейтрализовать его при помощи колдовства. Когда Дэниел пришел в себя, я предложил ему крупную сумму за то, что он исчезнет из жизни Сибиллы. Очень крупную, Теана, такую, какая может обеспечить безбедную жизнь даже его детям. И он уехал.​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​

— Но… — Я пыталась распознать в его словах ложь. — Сибилла сказала, что ты убил его. Что ей пришлось его хоронить, она даже место указала!

— Сибилла ненавидит меня. Она считает, что ей не дали шанса объяснить все самой, не дали поговорить с женихом. Она очень его любила, а он выбрал деньги. Поэтому она и наврала тебе о его смерти.

— Я…

— Не веришь мне? Думаешь, я убил жениха племянницы, закопал его в саду и заставил ее каждый день из окна смотреть на его могилу?

— Мне кажется, нечто подобное ты собирался сделать со мной.

— Но я сделал нечто иное, так? Это правда, Теана, мне незачем врать, ты и так знаешь обо мне достаточно, чтобы уничтожить. Но подумай вот о чем: в своих показаниях Харальду Лотнеру ты указала место захоронения Дэниела, так? Было бы глупо думать, что в моем доме в столице не прошли обыски. И, раз я все еще здесь, возможно ли, что Лотнер ничего не нашел? Или даже… нашел живого и невредимого Дэниела, который покрутил пальцем у виска в ответ на идею о том, что его закопали в саду, и получил за это хорошее вознаграждение?

Я закусила губу. Габриэл поднялся.

— Теперь я хочу порисовать с тобой. Ну-ка, покажи, что ты делаешь.

Я закрасила лишь половину неба, но на удивление была довольна результатом. Плавного перехода не получилось, но мазки ложились так фактурно, что хоть рисунок на холсте и отличался от заката в реальности, приобрел свое собственное очарование.

Кто-то скажет, что очарование детского рисунка, а мне было просто радостно заниматься чем-то приятным. Ненавязчивый тонкий запах красок мешался с запахом вина, сыра и фруктов. Медленно угасающий свет заката лился в огромное окно и… мне было плевать, создан пейзаж магией или это окно в какой-то иной мир. Глаз отдыхал на бескрайних просторах неба.

Габриэл взял чистую кисть и внимательно, даже слишком, принялся повторять все мои движения. С двух сторон мы рисовали закат у горизонта, там, где солнце было почти белым.

И кисти вдруг встретились.

Две краски — белая и желтая — смешались, оставили на солнце пятна.

Никто не хотел уступать холст другому, и мы пихались кисточками до тех пор, пока Габриэл не мазнул случайно мне по руке. Прикосновение теплой краски отозвалось приятной дрожью. Не оставшись в долгу, я оставила несколько мазков и на его руке, а Габриэл, хмыкнув, испачкал мне щеку и мазнул кистью по шее.

— Рубашку запачкаешь! — воскликнула я, уворачиваясь.

Но у него не было рубашки, и рельефный торс с идеально горячей кожей оказался лучшим холстом. Не скупясь на краску я оставила несколько масляных клякс на животе мужчины и вдруг поняла, что смеюсь. А еще что его ладонь скользит по моей спине, вдоль позвоночника и замирает там, где бьется сердце.

Это вино так бьет в голову или для меня уже его прикосновения — как зелье, лишающее воли?

А потом случилось то, что я, наверное, не смогу забыть до конца жизни.

Когда часть тебя ждет соприкосновения губ, а другая одновременно с этим боится, что поцелуй и впрямь произойдет, обжигающее тепло, исходящее от его руки, проникающее внутрь — последнее, к чему ты готова.

Хрупкое душевное равновесие в одночасье рассыпалось на миллион острых осколков. Из легких будто выбили весь воздух, сердце и легкие обожгло, а по груди разлился страх. Не имеющий ничего общего со страхом перед Габриэлом, он словно не подчинялся мне.

На глаза навернулись слезы, и я отшатнулась. Мольберт, не устояв, опрокинулся навзничь, кисти и краски рассыпались по полу. Несколько красных капель попали мне на рубашку, напомнив кровь.

— Что ты сделал?! — Я даже не смогла справиться с голосом, сначала судорожно вдохнула, и только потом смогла хрипло произнести несколько слов.

Габриэл, кажется, и сам не ожидал такой реакции.

— Ничего плохого. Теана, послушай…

Но прикосновение магии вновь разбудило то, о чем я старалась не думать. Загнанные глубоко в подсознание воспоминания и страхи. Магия действовала на меня как гипноз, мгновенно возвращала в темную потайную комнатку, в которую проникали лишь жуткие звуки ритуала.

Я не контролировала ни этот страх, ни пламя, что все еще жгло и сердце, и душу. И не контролировала себя. Бросаясь к лестнице, я думала лишь об одном: спрятаться, сбежать от силы, с которой невозможно бороться! Оказаться как можно дальше от человека, сделавшего что-то страшное и болезненное.

Из-за которого так больно дышать.

Запертая дверь давала лишь иллюзию безопасности, очень слабую. Габриэл мог играючи отшвырнуть ее в сторону, но…