— Понятно, — кивнул я. — Какое оружие лично ты припас для борьбы?

— В смысле?

— Что у тебя в пакете звенит?

— Это? — Витя смущенно глянул на пакет. — Это чисто символически.

— «Белый аист», что ли?

— Ну.

— Тогда, конечно, чисто символически. Не пить же его, в самом деле.

— Понятно, что не пить, — кивнул Витя, доставая из пакета бутылку и стакан. — Тем более в свете последних решений… — Он поставил стакан на стол и сорвал с коньяка закрутку. — Разве что по чуть-чуть. В профилактических целях.

Мы едва успели выпить, как появились новые гости — сразу несколько человек, жаждущих проведать американца и его спутника. Ярик безнадежно махнул рукой.

К полуночи наша комната стала до того напоминать купе плацкартного вагона, что я даже удивился, отчего пейзаж за окном остается неподвижным. Стоял невообразимый гам. Кто-то бренчал на гитаре. Кто-то требовал, чтоб ему налили. Каждые полчаса Витя напоминал, что завтра с утра нам ехать в Ворохту и чтоб мы пили поменьше. Какие-то Марина и Артур упрашивали меня прислать им из Америки приглашение. Я шумел вместе с остальными. Пробовал подпевать. Чокался со всеми подряд. Заверял Витю, что всенепременно наведаюсь в Ворохту, даже если меня придется нести туда на руках, завернув в американский флаг. Клятвенно пообещал Марине с Артуром выслать им приглашение в бутылке из-под кока-колы, едва нога моя ступит на землю Соединенных Штатов. И лишь далеко за полночь, прощаясь со всеми, каким-то уцелевшим обломком подсознания отметил, что среди гостей нет Леси и Таси, которые, видно, давно и незаметно ушли.

Утром мое бренное, как никогда, тело безвольно расположилось в кресле автобуса, готового отправиться на лыжную базу под Ворохтой. Во рту было сухо, в голове стучали молоточки.

— Все на месте? Американец на месте? — привычной скороговоркой осведомился Витя и, получив утвердительный ответ, бросил водителю: — Поехали.

Автобус тронулся. Витя двинулся вдоль прохода и подошел ко мне.

— Ну как? — поинтересовался он. — Голова болит?

— Болит, — ответил я.

Витино лицо расплылось в улыбке.

— Человек! — приязненно сказал он. — На вот, держи.

Он достал из кармана куртки небольшую металлическую флягу и протянул мне.

— Это что? — спросил я.

— Коньяк. Хлебни, легче станет.

Я отвинтил крышечку и сделал большой глоток. Сперва меня чуть не стошнило, затем по телу поползло приятное тепло.

— Спасибо, — сказал я, возвращая Вите флягу.

— Всегда пожалуйста, — двусмысленно ответил Витя. — Человек человеку кто?

— Кто угодно, — ответил я.

— Эх, американец… — Витя покачал головой, спрятал флягу в карман и направился к своему креслу.

В проеме между сиденьями показалась голова сидевшего впереди Павла.

— Ты как, Майкл? — полюбопытствовал он.

— Знаешь, Паша, — сказал я, — если, не дай Бог, между Америкой и СССР начнется ядерная война, первый удар следует нанести по Василькову.

— Чего это?

— Чтоб самогон не гнали. Это химическое оружие массового уничтожения.

— Не бреши, отличный самогон!

— Самогон, конечно, отличный. Только пить его не надо.

Павел обиделся, убрал голову и откинулся в кресле.

— Это тебе наказание, — заявил Ярик.

— Хоть ты помолчи, — поморщился я.

— За твое хамское отношение к девушкам, — не унимался Ярик.

— Нормально, — сказал я. — Ты, как животное, пытаешься затащить их в постель, все равно какую, а, значит, я веду себя по-хамски?

— Конечно. Ты их оскорбляешь невниманием. Зачем мы сюда приехали? Для этого самого. А они? Для того же. Так какого черта…

— Заткнись, Ярик, — сказал я. — Философствуй про себя.

Ярик пожал плечами и замолчал. Я повернулся к окну. Небо, серое с утра, прояснялось, становясь светло-синим, под золотистым солнцем красиво блестел снег. Когда мы прибыли на лыжную базу, блеск этот превратился в сплошное белое сияние, с непривычки слепящее глаза. Мы разобрали лыжи и палки.

— Значит, так, — коротко проинструктировал Витя, — катаемся спокойно. Ходим, не бежим. Уменьем не хвастаем, рекордов не ставим. Держимся цепочкой. Чтоб я потом никого не искал. Ну, поехали.

Наша лыжная кавалькада тронулась с места. Поначалу мы и правда шли цепочкой, затем разница в навыках сказалась, и цепь распалась на звенья. Я оказался где-то посередине. Чуть впереди пестрели ярко-красная куртка Леси и нежно-голубая курточка Таси. По обе стороны простиралась заснеженная долина, сжатая полукругом невысоких Карпатских гор. Вдалеке белела снежная шапка Говерлы. Чистый воздух почти полностью выдул из меня вчерашний хмель, стало легко и необъяснимо радостно. Мне вдруг показалось нелепым передвигаться шагом, захотелось бежать и даже лететь. Я прибавил темп и вскоре поравнялся с Лесей и Тасей. Я собрался было крикнуть: «Лыжню!», но передумал и молча их объехал.

— Майкл, — раздался у меня за спиной голос Леси.

Я сделал вид, что не расслышал, и понесся дальше. Ощущение было такое, словно и лыжи, и ноги мои, и весь я состою из воздуха. По пути я поочередно обогнал Серегу, Павла, затем Витю.

— Эй, американец! — окликнул меня Витя. — Ты куда?

— В Бостон, — ответил я. — Пишите до востребования.

— Псих, — сказал Витя. — Дыхалку посадишь. Как обратно добираться будешь?

— Никак, — отозвался я, убегая. — Мне обратно не надо.

Казалось, что я отрываюсь от чего-то бессмысленно тяжелого, и нити, вяжущие меня к этой тяжести, с каждым движением делаются тоньше и вот-вот оборвутся. Затем я подумал, что глупо бежать по проложенной лыжне, свернул в сторону и покатился вниз по склону. Склон был довольно пологий, но беговые лыжи оказались не приспособлены для спуска. Под ногами откуда-то вырос бугорок, я не успел отвернуть, нелепо кувыркнулся и рухнул спиной в снег. Лицо обожгло холодом, на ресницах повисли снежинки.

Я глянул вверх. Надо мной синело небо. Оно было огромное, даже бесконечное, но бесконечность его не подавляла, а обволакивала, точно я одновременно лежал на снегу и летел в вышине.

«Странно, — подумал я. — Выходит, не обязательно рвать нити. Выходит, можно летать, не отрываясь от земли».

Внезапно небо заслонило лицо Вити, склонившегося надо мной. Рядом с ним возникли лица Сереги и Павла.

— Американец, — испуганно произнес Витя, — ты живой?

— Leave me alone, — почему-то по-английски сказал я. — Please.

— Чего? — не понял Витя.

— Оставьте меня в покое, — перевел я. — Пожалуйста.

— Ты ничего не сломал?

— Ничего не сломал. И не порвал. Оказывается, ничего не нужно рвать. Что мы такое без связей, которые нас держат? Ничто. Воздух. Меньше воздуха. Не будь силы тяжести, все бы развалилось на куски.

— Ты что, головой стукнулся?

— Ничем я не стукнулся. А только если груз внутри нас, то и небо тоже внутри нас. У каждого свое небо над Аустерлицем.

— Каким еще Аустерлицем?

— Хорошо, пусть будет над Ворохтой.

— Может, у него сотрясение мозга? — предположил Серега.

— Завидуешь? — огрызнулся я. — Так ты не завидуй. Нет у меня сотрясения. И мозга, наверное, тоже нет. Чего вы столпились? Ложитесь рядышком. Знаете, как здорово лежать на снегу и смотреть вверх…

— Майкл, — сказал Павел, — а ты назад идти сможешь?

— Ни в коем случае, — ответил я. — Я же говорил вчера, что меня понесут на руках, завернув в американский флаг. Руку дай.

Павел протянул мне руку, я ухватился за нее и встал на ноги.

— Ну что, — сказал я, — поехали?

— Куда?

— Куда-нибудь.

— Может, тебе коньячку хлебнуть? — предложил Витя.

— Спасибо, — ответил я. — Коньяку не надо.

— А я, кажется, хлебну.

Витя достал из кармана флягу, отвинтил пробку и сделал богатырский глоток.

— Так-то оно получше будет, — проговорил он, вытирая усы.

— Обязательно будет лучше, — кивнул я. — Давно хотел вам сказать: классные вы ребята. И классное место Ворохта. И Васильков тоже классный город. И самогон в Василькове классный делают.