Как только я заглушила двигатель, массивная дубовая дверь особняка отворилась, и на широкое крыльцо вышла Дана — немного смущённая, но цветущая и жизнерадостная. Её лицо выражало спокойную уверенность в себе вместо прежней, теперь понятной мне озабоченности последних недель, проведённых в браке с Брендоном. Она выглядела как человек, который принял окончательное решение и твёрдо намерен следовать ему. Я уже догадывалась, что это за решение, и мне стало жаль Дейдру.

Грациозной походкой Дана спустилась по лестнице. В лёгком коротком платье, свободном в талии, с распущенными вьющимися волосами она выглядела весьма впечатляюще, а ветер, который то и дело игриво подхватывал край её воздушного одеяния, усиливал эффект до такой степени, что Морган, открыв дверцу машины и поставив одну ногу на землю, так и застыл, во все глаза пялясь на неё. Как я уже успела убедиться, ласковая красота Даны, подчёркнутая её хрупкой женственностью, на многих мужчин воздействует гораздо сильнее, чем безупречно правильные черты лица и совершенная фигура Дейдры. Мужская часть моей сущности всецело разделяла восторг Моргана, и я могла понять, почему Артур (даже если не принимать во внимание влияние Источника) в конце концов предпочёл Дану. Для него Дейдра оказалась слишком идеальной, слишком совершенной, чтобы он продолжал любить её как женщину. Да и Брендон, если на то пошло, скорее поклоняется ей, чем любит её. Другое дело Дана. У неё не такой золотой характер, как у Дейдры, она далеко не совершенна, она не идеал… но живое воплощение идеала — любимой, жены, матери.

Я, Пенелопа и Дейдра вышли из машины ей навстречу. Сделав над собой усилие, Морган, наконец, соизволил встать. Дана улыбнулась всем нам по очереди: Моргану — дружелюбно, мне и Пенелопе — застенчиво, а Дейдре — виновато.

— Привет. Я давно вас жду.

— Мы рады видеть тебя, золотко, — сказала я ободряюще. — Как малышка?

— Недавно уснула. — Взгляд Даны засиял. — Хотите посмотреть на неё?

— Конечно, сестричка, — мягко ответила Дейдра, подойдя к ней. — Мы все хотим видеть твою дочку… твою и Артура.

В последних словах Дейдры явственно прозвучала горечь, но в её голосе не было даже тени враждебности. Что меня больше всего поражало в Дейдре, так это полная неспособность держать зло на людей. Порой она бывала раздражительной, сердилась по мелочам, капризничала, ссорилась, устраивала скандалы — но ненавидеть по-настоящему не умела. Конкретный человек мог быть ей симпатичен, безразличен или неприятен; Дейдра могла беззаветно любить, глубоко уважать, быть верным и преданным другом, а если кто-то не нравился ей, то он просто не нравился. Такие чувства как ненависть и враждебность существовали для неё только в абстракции, сама она никогда их не испытывала. Из Дейдры получился бы идеальный судья для юридической системы, основанной на принципе презумпции невиновности. Она судила бы людей, изначально исходя из того, что все они хорошие, и виновным выносила бы приговоры без гнева и пристрастия… Я всей душой сочувствовала Дейдре. Трудно быть доброй и милосердной, трудно любить весь этот мир, в котором так много зла и несправедливости. В определённом смысле, Дейдра так же несчастна, как и я. Существо, претендующее на звание Всевышнего, жестоко насмеялось над ней, лишив её способности ненавидеть…

Детская спальня находилась на втором этаже и была защищена стандартными звукоизолирующими чарами, чтобы никто не нарушал покой младенца. Эти чары не были фиксированными, они допускали возможность динамического изменения пропускной способности вплоть до полной их «прозрачности». И это правильно — бодрствуя, ребёнок должен познавать мир во всём многообразии его проявлений, в том числе и звуковых. Но сейчас девочка спала, и изоляция была задействована на максимальном уровне.

Возле самой двери Дана остановилась и предупредила:

— Только пожалуйста, будьте осторожны. Не разбудите её.

Морган ухмыльнулся и мысленно сказал мне:

«В первую очередь это относится ко мне. Всякий раз, когда большой и неуклюжий дядюшка Фергюсон приближается к маленькой Дейдре, душа Даны уходит в пятки».

Мы гуськом вошли в уютную затемнённую комнату, посреди которой стояла маленькая детская кроватка с деревянными решётками по бокам. У изголовья кровати в небольшом кресле сидела женщина лет тридцати, очевидно, няня. При нашем появлении она встала, бережно поправила постельку и, почтительно поклонившись нам, тихонько вышла из комнаты.

Дана и Дейдра подступили к детской кроватке справа, мы с Пенелопой — слева, а Морган держался позади нас.

— Боже, какая прелесть! — умилённо прошептала Пенелопа, глядя на свою маленькую сестричку сияющими от восторга глазами. — Она просто ангелочек.

По мне, девочка была как девочка, милый крохотный человечек пяти месяцев отроду. В таком возрасте все дети похожи на ангелочков… Только вы не подумайте, что я такая чёрствая и циничная, что меня ничуть не тронул вид безмятежно спящей малышки с ангельски-невинным личиком и светло-каштановыми, чуть рыжеватыми волосами. Но моя сентиментальность не мешает мне здраво мыслить и трезво оценивать ситуацию. Одного взгляда на Пенелопу мне было достаточно, чтобы понять, что маленькая Дейдра мгновенно покорила её сердце, и теперь она целиком на стороне Даны.

Поняла это и взрослая Дейдра. Я почти физически почувствовала её боль. Её страдания эхом отозвались во мне, на какое-то мгновение мной овладели её тоска и безысходность. Что это — влияние Источника, или у нас просто родственные души?

— А какие у неё глаза? — спросила Дейдра, с трудом сдерживая слёзы.

— Карие, — ответила Дана. — Как… — Она потупилась и виновато добавила: — Как у Артура.

Сделав над собой усилие, Дейдра обняла Дану и мягко сказала:

— Ты победила, сестричка. Теперь он твой, он полностью твой. И он должен знать всё.

— Мне очень жаль, — в смятении произнесла Дана. — Поверь, мне жаль, что так получилось.

— Я не сержусь на тебя. Просто… Просто мне больно… Мне так больно!..

Не в силах сдерживаться дальше, Дейдра выбежала из комнаты, но дверью не хлопнула и не потревожила сон девочки. Дана сделала было шаг, чтобы последовать за ней, но я взглядом остановила её и покачала головой:

— Нет, лучше я.

Дана вздохнула:

— Ладно. Тогда я проверю, готов ли обед.

— А я останусь здесь, — отозвалась Пенелопа. — Побуду с сестрёнкой.

Она посмотрела на нас и счастливо улыбнулась. В уголках её глаз блестели слёзы.

— Хорошо, — сказала Дана. — Оставайся.

Когда мы втроём вышли из спальни и Дана отправилась на кухню, Морган недоуменно спросил у меня:

— Что с Пенелопой?

— А разве не понятно? Она так счастлива, что чуть не ревёт. Пенелопа росла круглой сиротой, без отца и матери, у неё не было настоящей семьи, а были только родственники, вроде нас с Брендоном. А теперь у неё есть отец, есть маленькая сестричка, одним словом, семья, её собственная семья.

— Ясно, — сказал Морган. — А что случилось с её матерью?

— Она погибла, — сдержанно ответила я.

Дейдру мы нашли на том же этаже в библиотеке. Она сидела в кресле и задумчиво листала какую-то книгу — толстую, как энциклопедический словарь, с множеством цветных иллюстраций.

— Послушай, — шепнула я Моргану. — У нас намечается серьёзный женский разговор, так что…

— Намёк понят, — ответил Морган. — Пойду-ка я полюбуюсь тем, как Пенелопа любуется своей сестрёнкой.

Я вошла в библиотеку и устроилась в кресле рядом с Дейдрой. Заметив меня, она захлопнула книгу и положила её на стол. Как оказалось, это была иллюстрированная «Энциклопедия семейной жизни».

— Вот, — горестно произнесла Дейдра. — Взяла первое, что попалось под руку, и… Впрочем, это неудивительно. Дана зря времени не теряет, активно готовится стать образцовой женой.

— Если честно, — спросила я, — ты обижаешься на неё?

— Если честно, то да. Хотя больше я злюсь не на неё, а на саму себя, на свою судьбу. Если бы я забеременела… Но нет, это недостойно. Этим бы я только привязала к себе Артура, но не вернула его любовь.