Кадану было неуютно. Не потому, что он знал другого Руна, а потому, что он стал причиной спора, который теперь обернулся для Льефа такой болью.

— Льеф, я не хотел, чтобы так произошло… — сказал он как-то.

Льеф недоумевающе посмотрел на него.

— Я бы никогда не попросил тебя о таком, — продолжил Кадан и положил ладонь на щеку Льефу. Сейчас борода его, не стриженная несколько недель, порядком отросла и спуталась, и такими же неопрятными стали волосы, но Кадан видел на усталом, изможденном недугом лице только огромные голубые глаза, живые и полные лихорадочного блеска безумия.

— Я знаю, — Льеф стиснул его ладонь и отодвинул от себя, — это судьба, Кадан. Ни ты, ни я — никто не мог ничего изменить.

— Я не верю в судьбу, — признался Кадан, — как будущее может быть начертано на роду?

— Будущее не начертано, — сказал Льеф, ненадолго отвлекаясь от своих горестных мыслей. — Время — это колесо. Оно вращается, и зимы сменяют лето, осень — весну. Все, что будет — уже было когда-то, и произойдет опять.

— Мой брат мертв. Он уже не обнимет меня второй раз. Как и… — Кадан замолк ненадолго, но потом все-таки продолжил: — как и твой.

— Нет, не так, — Льеф даже оживился, немного задумавшись о том, что собирался сказать, — настанет время, и родятся люди с нашей кровью, которые получат наши имена. Как три поколения назад в семье моего отца уже рождался Льеф.

— И он был так же черноволос?

Льеф запнулся.

— Не знаю, — сказал он, — но, может, это не имеет значения? Волосы могут менять цвет. Главное — какая судьба нас ведет.

— И что? Ты веришь, что ничего не изменить, Льеф? Как можно так жить?

Льеф повел плечом и отвернулся к окну.

— Да, — сказал он задумчиво, — я верю, что все решено еще до нас.

— Если так тебе проще жить, — Кадан вздохнул, — но в моем роду уже никогда не родится мой брат. Потому что нет больше моего рода. Остался только я — твой раб. Тихо, — заметив, что Льеф собирается что-то сказать, он накрыл его рот рукой. — Я не выбрал бы другой судьбы для себя, Льеф. Но я твой раб — и никогда не заведу детей. На мне окончится мой род.

Льеф смотрел на него и пытался осознать то, что сказал Кадан.

— Ты бы хотел? — спросил он.

— Я бы хотел быть с тобой.

— Но ты бы хотел продолжить свой род?

Кадан молчал.

— Что говорить об этом сейчас? — спросил он.

Льеф потянулся к вороху своих вещей и тут же, издав нечленораздельный звук, взялся за грудь.

Кадан торопливо наклонился и подал ему куртку, к которой тянулась рука Льефа.

— Возьми, — Льеф достал из кармана, пришитого к куртке с обратной стороны, мешочек с серебром, — иди к дому, что стоит на самом востоке деревни, и постучи три раза.

Кадан непонимающе смотрел на него.

— Выйдет мать Олма. Скажи, что хочешь, чтобы дочь ее для тебя родила. Ее дочери рожают для всех.

Кадан непонимающе смотрел на него.

— Иди, Кадан. Мы заберем ребенка через год.

— Я не это имел в виду, Льеф…

— Иди. Я твой господин — и я отдал тебе приказ.

Кадан не решился спорить больше. Он встал и пошел прочь.

Сигрун появилась в комнате почти сразу, как будто только этого и ждала.

— Ты так заботлив с ним, — сказала она. В глазах ее уже таилась злоба, порожденная предчувствием одиночества, но Льеф не видел ее.

— Пусть судьба будет благосклонна хоть к кому-то из нас, — сказал он и отвернулся к окну, где на фоне закатного неба Кадан медленно брел прочь.

— Если бы из всех нас был только один, кому хватило бы милости судьбы, ты бы выбрал его.

Льеф кивнул.

— Тебя это удивляет? — спросил он и посмотрел на нее.

— Рун никогда не выбрал бы счастье для меня.

Льеф пожал плечами.

— Я не знаю, Сигрун. Может, ты ошиблась, когда полюбила его?

— Разве я могла выбирать, кого буду любить? — она подошла к окну и тоже остановила взгляд на стройной фигурке, почти что скрывшейся в вечернем тумане.

— Столько мужчин добивалось тебя. Но ты выбрала его.

— Да, — подтвердила Сигрун, — я выбрала его. И я не выбрала бы никого другого, если бы мне предложили выбирать еще раз. Так же, как ты в любой из жизней выбрал бы братом его.

Льеф молчал. Он снова думал о Руне и о том, что произошло.

— В любой из жизней, — сказал он наконец негромко, — я сделал бы все, чтобы с Каданом все было хорошо. Даже если для этого мне пришлось бы потерять брата и всю семью. Иногда мне кажется, что в то мгновение, когда я увидел его в первый раз, не молот богов ударил о землю, но я лишь увидел прошлое в его глазах. Как ты думаешь, Сигрун, может мой предок, которого звали Льеф, тоже был влюблен в него?

— Вряд ли, — Сигрун дернула головой, — в твоем роду не было тех, кто любил бы мужчин.

Льеф не ответил ей ничего. Только после долгого молчания, когда Сигрун уже собиралась уходить, он произнес:

— Сигрун… я прошу тебя. Помоги мне еще раз.

Повернув голову, Сигрун посмотрела на него.

— Я хочу встретиться с конунгом. Приведи его сюда.

— Сомневаюсь, — сухо сказала Сигрун, — что он станет с тобой говорить.

— И все же… я прошу тебя.

— Хорошо. Я схожу к нему — когда закончу дела.

Кадан вернулся в избу, когда солнце давно уже зашло. Он стоял в темноте и долго боялся приблизиться к Льефу, не замечая, что тот смотрит на него из-под приспущенных век. Наконец он шагнул вперед и прошептал:

— Прости…

— За что? — тут же откликнулся Льеф. — Я сам приказал тебе идти.

— Я не смог… не смог выполнить приказ.

Льеф снова прикрыл глаза.

— Иди ко мне, — позвал он.

Кадан подошел и осторожно пристроился на краешек топчана.

— Нет, не так, — Льеф потянул его на себя, — побудь со мной, как бывал, когда все еще было хорошо.

Кадан скинул сапоги, прилег на то место, которое, подвинувшись, освободил для него Льеф, и пристроил голову ему на плечо, стараясь не потревожить рану.

— Никогда больше не отпускай меня, — попросил он.

Льеф не ответил, потому что понятия не имел, что ждет их впереди, и не хотел попусту обещать.

— Я всегда буду думать о тебе, — только и сказал он, — даже если ты будешь далеко.

Кадан погладил его по плечу.

— Тебе хоть немножечко лучше? — спросил он.

— Я поправлюсь, — сказал Льеф. Это была ложь. Уже третьи сутки его терзала боль, и она не становилась слабей.

— Сигрун. Пс.

Сигрун вздрогнула, услышав голос, зовущий ее в темноте, и на мгновение ей показалось, что это злые альвы пришли за ней.

— Кто здесь? — сухо спросила она, положив ладонь на рукоять ножа, и мужская фигура выступила из сумрака, закутанная в плащ.

— Ты не приняла решения, Сигрун?

Сигрун повела плечом.

— Я уже сказала тебе все.

— Тогда отдай мне его.

Сигрун колебалась.

— Я не могу, — устало сказала она, — я обещала ему кров. И… он хочет поговорить с тобой.

— Мне не о чем говорить с убийцей моего сына, — свет луны упал на лицо конунга, и Сигрун увидела незнакомый, ледяной блеск в его глазах. Никогда она не видела первого из северян таким.

Конунг Эрик никогда не отличался жестокостью, хотя и умел строго блюсти закон. Однако к тем, кто был верен ему, он был справедлив и добр.

Теперь же в глазах его блестело безумие, и если бы Сигрун не знала, зачем он пришел — побоялась бы находиться рядом с ним.

— Если не хочешь моего лечения — то прошу, оставь мой дом, — как могла спокойно сказала Сигрун. — Если же думаешь, что мои травы могут тебе помочь — то возможно, я что-нибудь подберу.

— Я не нуждаюсь в твоих отварах, женщина. Верни мне сына — если хочешь помочь.

— Не кричи, — ровно произнесла Сигрун, и в ее глазах тоже блеснул холодный огонек. — Колесо судьбы повернется, и ты встретишь его опять — но берегись, конунг. Судьба не любит тех, кто ставит себя выше нее.

Конунг молчал.

— Оставь меня теперь, — закончила Сигрун, — я должна закончить свои дела.