Когда мы утром шли в школу, я рассказал Назии, что в четверг сеньора Мария задала мне нарисовать сундук с сокровищами, и теперь Назия смотрела на меня вот так, чуть сдвинув брови, ждала, пока я все расскажу.

— Сундук с сокровищами — это такая коробка, папа ее держит на шкафу, в ней лежат всякие классные мамины вещи, а папа не хочет, чтобы я их видел, — сказал я, — но, когда папы нет дома, я иногда залезаю по лестнице, уношу сундук на кухню, и там на них смотрю.

— А почему папа не хочет, чтобы ты видел эти вещи?

— Потому что они для больших.

— Для больших?

— Ага.

— Но для больших — как американское кино про дискотеки только для больших? Или как жениться и заводить семью — это только для больших?

— Не знаю.

Лицо у Назии стало немножко странное. А потом она спросила:

— А тебе задали нарисовать коробку только снаружи или внутри тоже?

— И снаружи, и внутри.

Назия залезла на деревянную скамейку и принялась мыть стаканы и тарелки в мойке. А когда стала их вытирать, сказала:

— Если хочешь, я тебе помогу.

— Не знаю.

Мы сели за стол, и я никак не мог понять, как нарисовать сундук и снаружи, и внутри, потому что на одном листке все это не нарисуешь, а Назия сказала: лучше нарисуй, как будто мы смотрим на открытую коробку сверху. И дала мне карандаш.

Я посмотрел на Назию, но пока не стал начинать рисунок.

— Просто… наверно… это же секрет, потому что коробка папина… И тебе нельзя в нее заглядывать, — сказал я ей.

— Нельзя?

— Нельзя.

— Ну ладно. Тогда я закроюсь платком и ничего не увижу. — Она натянула платок на глаза и тихо засмеялась Потом глянула на часы над холодильником. — Только рисуй скорее, а то вернется Рафик, и мы не успеем порепетировать.

— Хорошо.

Я увидел, что она на меня не смотрит, и начал рисовать. Возился долго, потому что сперва на листке не все умещалось, пришлось несколько раз стирать ластиком. И вообще, у меня был только карандаш. Но в конце концов я придумал, как нарисовать побыстрее и уместить все, что лежит в сундуке. Ну, точнее, почти все.

— Готово? — спросила Назия с дивана. Я сказал, что готово, но на самом деле мне надо было уместить еще одну вещь, только я не знал как, потому что папа всегда все засовывает подальше, чтобы я не отыскал, вот и у меня тоже не осталось на листке свободного места. А потом, когда я доставал из своей спортивной сумки наши костюмы, потому что родители не разрешают Назии наряжаться в такую одежду и она всегда просит, чтобы я принес ее костюм с собой, а потом унес, я сообразил, что эту вещь лучше нарисовать на изнанке. И у меня все получилось. Мы включили компьютер и запели, но пели недолго, потому что, когда Назия снова перепутала текст и три раза сказала «Суперкларифистиколидосо…», я немного рассердился, ну, точнее, очень рассердился, а она умолкла и сказала, прикрыв рот платком:

— Ну, Гилье, я просто… не могу. Оно такое трудное.

Мы немного помолчали, а потом призадумались, а потом я вспомнил Мэри Поппинс, а еще вспомнил, что всегда говорит мама, когда я чего-то не умею или чего-то боюсь.

«Гилье, а ты попробуй наоборот», — вот что она говорит.

Я посмотрел на Назию.

И у меня появилась идея:

— А давай попробуем наоборот?

Она посмотрела странно и прикрыла рот ладонью, но не рассмеялась. А потом спросила:

— Как это — наоборот?

— Ну, не знаю. Наоборот.

Мы снова надолго замолчали. За стеной звенела касса и шуршали пакеты, это значит, что мама Назии кладет покупки в пакеты, чтобы дяди и тети несли их домой.

— А может, подготовим для концерта что-нибудь другое, — сказала Назия, почесав затылок под платком. — Что-нибудь полегче.

У меня в горле застрял какой-то комок, и глаза чуть-чуть обожгло, но она тут же сказала:

— Например, мы могли бы рассказать сказку. — Ком в горле застрял надолго. — Про фей.

— Про… фей?

— Или про… Про стюардесс, про то, как они много путешествуют, чтобы не быть принцессами и скучать все время дома!

Я проглотил комок, помотал головой, глядя в пол:

— Понимаешь, номер должен быть про Мэри Поппинс.

— Почему?

— Потому что иначе не будет волшебства, и тогда ничего не сработает.

Назия посмотрела странно, но кивнула, медленно-медленно:

— Ага, понятно.

Мы сели на диван, а компьютер все это время показывал песню с канала «Дисней», там слова написаны очень большими буквами, чтобы мы пели без ошибок и видели слова песни издалека, и тут я увидел на столе наши костюмы.

— Всё, придумал! — сказал я.

— Правда? — и она дернула плечами вот так, снизу вверх.

— Правда! Сейчас увидишь!

Вчера Гилье пришел ко мне не в шесть, а чуть раньше — ровно в 17:47. Я просматривала отчет и, услышав звонок, поступила вопреки своему обыкновению: не пошла сразу открывать, а выглянула в окно. Чисто машинально. Казалось бы, пустяк.

Перед дверью стоял Гилье и читал что-то, написанное на желтой бумажке. Я лишь заметила, что листок мятый, а буквы расплываются. Гилье то и дело переступал с ноги на ногу, одной рукой теребил бумажку, другой рассеянно почесывал шею. Когда я попятилась от окна, флюгер, которым увенчан фонтан, дрогнул под ветром, железо заскрежетало, и Гилье отвлекся от своих размышлений. Резко обернулся к фонтану, и на долю секунды я заглянула ему в глаза.

И так удивилась, что чуть не прижалась носом к стеклу.

Осознала: впервые вижу, чтобы у Гилье был взгляд обычного девятилетнего ребенка. Впервые — а сколько он уже ко мне ходит…

«Айсберг», — прозвучал в ушах Сонин голос, и я шарахнулась от окна — нехорошо, если Гилье меня заметит. Вышла в приемную.

Открыла дверь. Желтая бумажка уже куда-то исчезла — словно и не бывало.

— Ты сегодня рано.

Он только кивнул. Молча. Я посторонилась. он прошел прямо в кабинет и с решительным видом уселся Я вошла следом.

Когда я заняла свое место, он раскрыл пластиковую папку, выложил на стол рисунок, который я попросила его нарисовать на прошлой неделе. Подтолкнул по столу ко мне:

— Сундук с сокровищами.

— Спасибо.

При виде рисунка я еле сдержала улыбку. Очевидно, Гилье попытался изобразить содержимое «сундука» с птичьего полета, потому что внутри коробки виднелись какие-то полустертые контуры. Он попробовал скрупулезно зарисовать содержимое, обнаружил, что не умеет рисовать один предмет поверх другого, и после нескольких проб нашел решение, которое открыло мне намного больше, чем любой рисунок.

Гилье решил заменить рисунок описью: разделил лист на две части, верхнюю половину озаглавил «ЧЕРДАК», а нижнюю «КВАРТИРЫ». И наверху, и внизу он перечислил вещи с краткими пояснениями: