— Пиксель, где это мы?

— Бррумм… (Почем я знаю?)

— Тихо! — Кто-то открывал дверь фургона.

— Враг?

— Не знаю. Но не стреляй, пока не увидишь белки его глаз.

Дверь откатилась в сторону. На фоне проема возник чей-то силуэт. Я заморгала.

— Миссис Лонг?

— Кажется, да. Да.

— Извините, что так долго продержали вас в темноте. Но к нам явились прокторы Верховного Епископа, и их только что удалось сплавить, сунув им взятку. А теперь надо шевелиться — взятки хватит ненадолго. Так сказать бесчестность второго порядка. Могу я предложить вам руку?

Я оперлась на его руку — костлявую, сухую и холодную — и сошла вниз, левой рукой держа Пикселя. Человечек был маленький, в темном закрытом костюме, и походил на скелет больше, чем кто-либо из моих знакомых. Одни кости, обтянутые чем-то вроде желтого пергамента, и больше ничего. Череп был совершенно лысый.

— Разрешите представиться, — сказал он. — Доктор Франкенштейн.

— Франкенштейн, — повторила я. — Мы с вами случайно не встречались у Шваба на бульваре Сансет?

Он коротко рассмеялся, будто сухие листья зашелестели.

— Вы шутите. Это, разумеется, не моя настоящая фамилия, а псевдоним. Вы скоро поймете. Сюда, пожалуйста.

Мы находились в сводчатом помещении без окон, освещенном чем-то вроде бестеневого пенопласта Дугласа — Мартина. Мой спутник привел меня к лифту. Когда двери закрылись, Пиксель попытался сбежать, но я его не пустила.

— Нет уж, Пике. Тебе надо посмотреть, куда меня отведут, — говорила я шепотом, но мой провожатый откликнулся:

— Не волнуйтесь, миледи Лонг — вы теперь среди друзей. — Лифт пошел вниз, остановился, мы вышли и сели в пневматическую капсулу. Пролетев пятьдесят ярдов, или пятьсот, или пять тысяч, капсула замедлила ход и остановилась. Мы вышли. Другой лифт повез нас наверх. Мы очутились в роскошном салоне, где сидело с дюжину человек, а потом вошло еще несколько. Доктор Франкенштейн предложил мне удобное кресло, и я села.

Пиксель не пожелал больше терпеть. Он выскользнул у меня из рук, соскочил на пол и пошел обследовать комнату и тех, кто в ней находился, держа хвост трубой и тыча повсюду свой розовый нос.

В центре круга стояло инвалидное кресло, занятое невероятно толстым мужчиной. Одна нога у него была отнята по колено, другая еще выше. Глаза скрывались за черными очками. Я сочла, что он диабетик, и задумалась над тем, как бы стал его лечить Галахад. Инвалид произнес:

— Начнем, дамы и господа. Мы обрели новую сестру, — он указал на меня здоровой рукой, точно церемониймейстер из кинофильма, — леди Макбет. Она…

— Минутку, — возразила я. — Я не леди Магбет. Я Морин Джонсон Лонг.

Он медленно навел на меня свои очки, как орудийную башню.

— Неслыханно. Доктор Франкенштейн?

— Извините, господин председатель. Разбирательство с прокторами нарушило весь распорядок. Ей ничего не объяснили.

Толстяк испустил долгий свистящий вздох.

— Невероятно. Мадам, примите мои извинения. Позвольте представить вам наш кружок. Все мы здесь покойники. Каждый из нас имеет счастье страдать неизлечимой болезнью. Я выражаюсь так потому, что мы нашли способ — хи, хи, хи! — наслаждаться каждым отпущенным нам золотым мгновением, поистине продлевать эти мгновения, ибо счастливый человек живет дольше. Каждый член Комитета Эстетического Устранения — к вашим услугам, мадам! — посвящает остаток своих дней заботе о том, чтобы негодяи, устранение коих только улучшит человеческую породу, не пережили его. Вы были избраны in absentia[151] в наше тесное сообщество не только потому, что вы тоже живой труп, но из уважения к тому криминальному артистизму, благодаря которому достигли своего статуса. После этого краткого вступления позвольте представить вам наших благородных сотоварищей.

Доктор Фу Манчу[152] (Здоровенный не то ирландец, не то шотландец. Он поклонился не вставая.)

Лукреция Борджиа[153]. (Уистлеровская старушка с вязанием на коленях. Она улыбнулась мне и сказала: «Добро пожаловать, дорогая» приятным сопрано.) Лукреция — самая талантливая наша устранительница. Несмотря на неоперабельный рак печени, за ней числится более сорока ликвидаций. Обычно она…

— Полно, Гассан, — прощебетала старушка, — иначе у меня появится искушение отправить и вас куда следует.

— Я бы только приветствовал это, дорогая. Я устал от своей оболочки. Рядом с Лукрецией — Синяя Борода[154]…

— Приветик, бэби! Что будем делать вечером?

— Не волнуйтесь, мадам, он безопасен. Далее следует Гунн Атилла[155]… (Настоящий Каспар Гренка, в шортах и футболке. Он сидел смирно и только кивал головой, как игрушечный болванчик.) Рядом с ним Лиззи Борден[156]. (Молодая красивая женщина в вечернем платье. Выглядела она вполне здоровой и радостно улыбнулась мне.) У Лиззи в груди искусственное сердце — но вещество, на котором оно работает, медленно убивает ее. Ранее Лиззи принадлежала к сестрам ордена Св. Каролиты, но навлекла на себя немилость Собора и была приговорена к медико-хирургическому обследованию. Отсюда ее сердце. Отсюда ее судьба. Отсюда ее призвание — ибо Лиззи специализируется исключительно на служителях Храма Божественного Осемените-ля. У нее очень острые зубки… Следующий — Джек Потрошитель[157]…

— Просто Джек.

— …и доктор Гильотен[158].

— Ваш слуга, мадам.

— Там сзади — профессор Мориарти[159], и с ним капитан Кидд[160]. Вот и весь наш кружок на сегодня — остался только я, пожизненный председатель, если позволите мне так пошутить — Горный Старец[161], Гассан-убийца.

— А где же граф Дракула?

— Он просил его извинить, леди Макбет. Нездоров — кажется, выпил чего-то нехорошего.

— Говорила я ему, что резус-отрицательной кровью можно отравиться. Гассан, старый ты напыщенный урод, все это просто смешно. Я не леди Макбет и не живой труп: я в добром здравии. Я потерялась, вот и все.

— Да, вы потерялись и вскоре потеряете жизнь, дорогая леди, ибо нет на планете такого места, где можно укрыться от прокторов Верховного Епископа. Все, что мы можем вам предложить, это несколько моментов высшего наслаждения, прежде чем вас найдут. Что до имени, выбирайте сами, какое вам по душе. Мария Кровавая, скажем. Не надо только произносить вслух свое настоящее имя — оно уже вывешено в каждом почтовом отделении. Однако довольно для начала. Пусть услаждает нас музыка и льется доброе вино. Сагре diem[162], собратья! Выпьем и насладимся минутой. Позднее мы вновь вернемся к делам и огласим имена новых кандидатов на уничтожение, — он нажал на ручку своего кресла, развернулся и покатил к бару в углу комнаты.

Большинство собравшихся последовало за ним. Я встала, и ко мне подошла Лиззи Борден.

— Позвольте мне лично приветствовать вас, — сказала она мягким, теплым контральто. — Мне очень близок ваш поступок, за который вы страдаете. Нечто подобное произошло и со мной.

— Вот как?

— Так мне кажется. Я была простой храмовой проституткой, сестрой-каролиткой, когда впала в немилость. Я всегда чувствовала в себе склонность к религии и еще в школе поверила, что она — мое истинное призвание, — она улыбнулась, показав ямочки на щеках. — Постепенно я поняла, что церковь существует лишь для блага своих служителей, а не для блага народа. Но поняла я это слишком поздно.