Я положила все обратно — так, как было.

Около часу ночи в дверь позвонили. Я спросила, не вставая с постели:

— Кто там?

— Я, мама, Дональд.

(Ах ты такой-сякой!)

— Ладно, входи.

— Не могу, дверь закрыта на засов.

— Извини, я еще не проснулась. Сейчас спущусь. — Я накинула халат, сунула ноги в шлепанцы, сошла вниз и впустила сына. — Входи, Дональд. Садись. Когда ты ел в последний раз?

— Перехватил «биг-мак» в Бетани.

— Боже ты мой. — И я принялась его кормить. Когда он уничтожил гигантский многоярусный сэндвич и управился с большой тарелкой шоколадного мороженого, я спросила: — Ну и зачем ты приехал?

— Ты сама знаешь, мама. Чтобы повидать Присс. Ты сказала, что она во мне не нуждается, но ты ошибаешься. С самого детства, когда ей было плохо, она бежала ко мне. И я знаю, что нужен ей.

(О Боже! Надо было судиться. Нельзя было оставлять своих младших детей под опекой у этой… да поздно спохватилась! Отец, почему ты дал себя убить в битве за Британию? Мне нужен твой совет. И мне так тебя не хватает!)

— Дональд, Присциллы здесь нет.

— Где же она?

— Не скажу.

— Я не уеду в Гленнвилл, не повидав ее, — уперся он.

— Твоя проблема. Дональд, мое терпение истощилось, и я не знаю, что еще с вами делать. Моих советов вы не слушаете, моим приказаниям не подчиняетесь, а отшлепать вас нельзя — слишком взрослые. Больше уж я ничего не придумаю.

— Ты не скажешь, где она?

— Нет.

— Тогда я останусь здесь, пока не увижу ее, — тяжело вздохнул он.

— Зря ты так думаешь. Ты не единственный упрямец в нашей семье, сынок. Поговори еще, и я позвоню твоему отцу и скажу, чтобы забирал тебя — я с тобой не справляюсь…

— Я с ним не поеду!

— …а потом закрою дом и сниму себе квартиру, где поместится только Полли с песочным ящиком, и больше никто. Я так и собиралась сделать, когда явились вы с сестрой — ради вас я переменила планы и сняла этот дом. Но вы обращались со мной по-хамски, и мне надоело расшибаться в лепешку. Я иду спать. Можешь прилечь здесь на кушетке. Но если, когда я встану, ты еще будешь дома, я позвоню твоему отцу и скажу, чтобы приезжал за тобой.

— Не поеду я с ним!

— Твоя проблема. Следующим шагом будет суд по делам несовершеннолетних, но это уже пусть отец занимается. Ты сам сделал выбор шесть лет назад, и он твой опекун но закону.

Я встала и тут вспомнила кое о чем:

— Дональд, ты знаешь, как выглядит марихуана?

— Ну… наверно.

— Знаешь или нет?

— Ну, знаю.

— Подожди-ка, — я вышла из комнаты и тут же вернулась. — Что это такое?

— Это марихуана. Ладно тебе, мама, все теперь покуривают.

— Только не я. И тем, кто живет в моем доме, это тоже запрещается. А теперь скажи, для чего нужно вот это, — я достала из кармана халата зеркальце, нелепое в девичьей комнате, из другого осторожно извлекла одностороннее лезвие и положила на зеркальце. — Ну что?

— Что я должен сказать?

— Ты пробовал когда-нибудь кокаин?

— Да нет.

— Но видел, как это делается?

— Мама, если ты хочешь сказать, что Присс кокаинистка, то могу ответить только, что ты не в своем уме. Конечно, почти все ребята в наше время пробуют, но…

— И ты пробовал?

— Ясное дело. Вахтер в нашей школе его продавал. Только мне не понравилось. От него нос гниет, знаешь?

— Знаю. И Присс тоже пробовала?

— Наверно. Похоже на то, — сказал он, глядя на зеркальце и бритву.

— Ты сам видел?

— Один раз. Выругал ее как следует. Сказал, чтобы больше этого не делала.

— Но она, как говорил мне и ты, и она сама, не любит, когда ей приказывают. И, как видно, тебя не послушалась. Должно быть, у нее в школе вахтер тоже не промах.

— Это может быть и учитель с тем же успехом. Или кто-то из старшеклассников — в каждой школе есть такой. Или в книжном магазине продают — мало ли где. Мелких торговцев то и дело заметают, но толку никакого — через неделю появляются новые. И везде так, насколько я знаю.

— Ты меня доконал, — вздохнула я. — Принесу тебе одеяло.

— Мама, а почему бы мне не лечь у себя в комнате?

— Потому что тебя тут вообще не должно быть. Я разрешаю тебе остаться только потому, что не могу выгнать тебя ночью голодного и невыспавшегося.

Я снова легла, но не смогла уснуть. Через час я встала и сделала то, что давно следовало: обыскала комнату для прислуги.

Там я и нашла тайник — под чехлом матраса, в ногах. Хотела было попробовать на язык — из курса биохимии я знала, какой примерно вкус у кокаина, — но не стала рисковать, то ли из благоразумия, то ли из трусости: эти самодельные наркотики бывают опасны даже в ничтожных дозах. И заперла все — порошок, «травку», папиросную бумагу, зеркальце и бритву — в маленький сейф у себя в спальне.

Они победили. Я сдалась. Просто не могла с ними справиться.

Присциллу я привезла домой — излеченную, но надутую, как всегда. Не успели мы снять пальто, пришли двое офицеров службы здравоохранения (по наводке Джима и с его согласия). Они стали мягко и вежливо спрашивать у Присциллы, с кем она «контактировала» — кто мог заразить ее и кого могла заразить она.

— Какая еще инфекция? Я не больна и не болела ничем. Меня держали в больнице против моей воли, потому что сговорились! Это насилие! Я подам кое на кого в суд!

— Но, мисс Смит, у нас есть копии ваших анализов и вашей истории болезни. Вот посмотрите.

Присцилла оттолкнула предъявленные ей бумаги.

— Все ложь! Больше ни слова не скажу без адвоката.

Тут я допустила еще одну ошибку.

— Я тоже адвокат, Присцилла, ты же знаешь. Они задают вполне законные вопросы. Ведь речь идет об охране общественного здоровья.

Никогда еще на меня не смотрели с таким презрением.

— Ты не мой адвокат. Ты относишься к тем, на кого я собираюсь подать в суд. И эти двое тоже, если не отвяжутся, — она повернулась к нам спиной и удалилась наверх.

Я извинилась перед офицерами:

— Простите, мистер Рен и миссис Лентри, но я ничего не могу с ней поделать, сами видите. Боюсь, что вам придется вызывать ее в суд свидетельницей и допрашивать под присягой.

— Бесполезно, — покачал головой мистер Рен. — Во-первых, мы не имеем права вызывать ее в суд — она не совершила ничего противозаконного, насколько мы знаем, и ее приятели тоже. Во-вторых, если она так настроена, она просто сошлется на Пятую поправку[164] и будет молчать.

— Вряд ли она знает о существовании Пятой поправки.

— Будьте уверены, миссис Джонсон, знает. Теперь молодежь пошла до того шустрая — сплошные законники, даже в таких вот богатых кварталах. Вызываешь его, а он вопит — подайте адвоката, и Союз борьбы за демократические свободы тут же его предоставляет. СБДС считает, что право подростка не давать показаний важнее, чем защита другого подростка от инфекции и бесплодия.

— Но это же смешно!

— Вот в таких условиях нам приходится работать. Если с нами не хотят сотрудничать добровольно, мы бессильны.

— Тогда вот что. Я поговорю с ее директором и скажу ему, что у него в школе разгуливают венерические болезни…

— Бесполезно, миссис Джонсон. Увидите сами — он держит ухо в остро, и судебное дело против него не возбудишь.

Я подумала и согласилась как юрист, что мне нечего сказать директору, раз Присцилла отказывается говорить. Попросить его организовать «проверку на вшивость» (как по-армейски выражался Брайан) всех старшеклассников.

— Ну а наркотики?

— Какие наркотики, миссис Джонсон?

— Служба здравоохранения занимается наркотиками?

— Иногда. Вообще-то это задача полиции.

Я рассказала им о своих находках.

— Что мне теперь делать?

— Ваша дочь призналась, что все это принадлежит ей?

— У меня еще не было случая поговорить с ней об этом.

— Если она не признается, вам будет очень трудно доказать, что cannabis и порошок, являющийся, возможно, кокаином, принадлежат ей, а не вам. Я знаю, вы юрист — но, может быть, стоит обратиться к адвокату, который специализируется в подобных делах. Знаете старую пословицу?