— Знаю. Это риск, на который правительству придется пойти. Но мы не можем рисковать вашей зародышевой плазмой.

— Черт побери, Клод! — Гамильтон всплеснул руками. — Это же шантаж. Чистой воды принуждение.

— Вовсе нет. Я не собираюсь ничего предпринимать… в отношении вас.

— И тем не менее это так.

— Ну а если мы пойдем на компромисс?

— Какой?

— Ваша жизнь является вашей собственностью. Вы имеете полное право расстаться с ней, играя в Бесстрашного Фрэнка. Я заинтересован лишь в ваших потенциальных возможностях в качестве предка грядущих поколений. Я имею в виду сейчас только свои профессиональные интересы. По-человечески вы мне симпатичны, и я предпочел бы, чтобы вы прожили долгую и счастливую жизнь. Но к делу это не относится. Если вы заложите в банк плазмы несколько миллионов своих гамет, я не буду вмешиваться в ваши дела.

— Вот об этом я и говорил! Вы шантажом пытаетесь склонить меня к сотрудничеству.

— Не торопитесь. Живые клетки, оставленные вами, не будут пробуждены к развитию без вашего на то согласия. Они будут находиться в банке и по вашей воле могут быть даже уничтожены — если только вы не погибнете в этой авантюре. Только в случае вашей смерти я воспользуюсь ими для продолжения генетической программы.

Гамильтон сел.

— Давайте уточним. Вы не используете их, если только меня не укокошат. И все без обмана?

— И все без обмана.

— Когда все кончится, я могу их ликвидировать. И все без обмана?

— И все без обмана.

— И вы не поставите меня намеренно в такое положение, чтобы я оказался убит наверняка? Нет, ничего подобного вы не сделаете. Хорошо, я согласен. Я готов поставить на свою способность к выживанию — против ваших шансов воспользоваться моими гаметами.

Вернувшись в офис, Мордан послал за руководителем технического персонала. Не говоря ни слова, он вывел Марту из здания и продолжал хранить молчание до тех пор, пока они не оказались в таком месте, где их заведомо никто не мог подслушать, — на уединенной скамейке в пустынном уголке Северного (крытого) парка. Здесь он рассказал ей о своем разговоре с Гамильтоном.

— Полагаю, вы сообщили ему, что о «Клубе выживших» мы давно знаем?

— Нет, — хладнокровно ответил Мордан. — Я ничего ему не сказал. Да он меня и не спрашивал.

— М-м-м… Знаете, шеф, вы извилисты, как кривая случайных совпадений. Этакий софист.

— Ну-ну, Марта! — проворчал арбитр, однако в глазах его появилась улыбка.

— О, я не критикую. Вы поставили его в положение, при котором наши шансы осуществить эту работу заметно возросли. И тем не менее вы сделали это, заставив его думать, будто мы и не подозревали об этом жалком заговоре.

— Но мы не знаем об этом заговоре всего, Марта. И Гамильтон будет полезен. Он уже раскопал один существенный факт: в нашей конторе есть утечка.

— Так вот почему вы уволокли меня из клиники! Что ж, значит, предстоят некоторые перемены.

— Не слишком поспешные. Будем исходить из предположения, что женщинам мы можем безоговорочно доверять — вся эта затея по своей природе чисто мужская: женщины в ней не участвуют и интересы их во внимание не принимались. Но с мужчинами будьте осторожны. Думаю, лучше вам самой заняться помещением в банк плазмы Гамильтона — и сегодня же. Впрочем… На всякий случай присматривайте и за женщинами.

— Хорошо. Но если говорить честно, шеф, не думаете ли вы, что следовало объяснить Гамильтону, во что он ввязывается?

— Вы забываете, что это не мой секрет.

— Я помню. И все-таки — он слишком драгоценной породы, чтобы рисковать им в подобных играх. Как вы полагаете, почему они его завербовали?

— Он считает, что из-за богатства и умения владеть оружием. Но я думаю, что вы сами уже ответили на свой вопрос. Он — из элитной линии. Прекрасный материал для разведения. «Выжившие» не так уж глупы.

— Ого! Об этом я как-то не подумала. И все равно — чертовски стыдно рисковать им в таком деле.

— Стражи общества не должны позволять себе роскоши личных симпатий. Им необходимо иметь более широкие взгляды.

— Может быть… Но должна признаться, в человеке с широкими взглядами есть нечто пугающее.

Не без удивления Гамильтон Феликс обнаружил, что конспиратор — до крайности занятой человек, особенно если он при этом занимается тайным сыском. Перед Мак-Фи Норбертом и другими членами «Клуба выживших» он разыгрывал роль этакого энтузиаста-неофита, готового всеми силами и способами содействовать общему делу. Как и следовало ожидать, курс индоктринации, весьма скучный, но необходимый для продвижения вверх внутри организации, занял немало времени. Гамильтон все это терпеливо сносил, стараясь поддерживать в себе романтически-приподнятое мироощущение, чтобы его поведение и ответы не возбудили подозрения у инструкторов.

Помимо изучения основ Нового Порядка в обязанности недавно принятых в организацию членов входило также выполнение отдельных поручений. Поскольку здесь царила жесткая вертикальная иерархия, смысл этих поручений никогда не разъяснялся, и задавать вопросы было не принято. Задание с равным успехом могло действительно иметь значение для успеха заговора или же попросту служить очередным испытанием — новобранец этого знать не мог.

Гамильтон видел, что произошло с одним из новичков, который пренебрег серьезностью инструкций.

Судили его на общем собрании, где присутствие младших членов клуба являлось обязательным. Мак-Фи Норберт выступал в роли главного обвинителя и судьи одновременно. Адвоката у обвиняемого не было, однако объяснить свои действия ему все-таки было разрешено.

Подсудимому было поручено передать некое послание определенному человеку — причем непременно из рук в руки. Он так и поступил, но узнав в адресате человека, знакомого по заседаниям клуба, он не счел нужным скрыть от него свою принадлежность к «выжившим».

— Вам говорили, что этот человек заслуживает доверия?

— Нет, но…

— Отвечайте однозначно.

— Нет, мне этого не говорили.

Мак-Фи повернулся к собравшимся и бледно улыбнулся.

— Вы, несомненно, заметили, что обвиняемый не имел возможности точно определить статус человека, с которым вступил в контакт. Тот мог быть и попавшим под подозрение братом, которого мы хотели испытать, и правительственным агентом, которого мы разоблачили; наконец, обвиняемый мог быть введен в заблуждение внешним сходством. К счастью, поступок его не повлек за собой отрицательных последствий — человек, к которому он был послан, является лояльным братом высшего ранга, — Мак-Фи вновь повернулся к подсудимому. — Брат Хорнби Виллем, встаньте.

Обвиняемый встал. Он был безоружен.

— Каков первый принцип нашей доктрины?

— Целое больше любой из его частей.

— Правильно. Теперь вы понимаете, почему я считаю необходимым избавиться от вас.

— Но я не…

Продолжить он не успел — Мак-Фи сжег его на месте.

Гамильтон оказался в числе тех, кому было поручено вынести тело и положить его в одном из дальних коридоров таким образом, чтобы создавалось впечатление, будто человек погиб на обычной дуэли, — для полиции это имело только статистический интерес. Командовал этой группой сам Мак-Фи, и Гамильтон невольно восхитился искусством, с каким тот управился со щекотливой ситуацией. В свою очередь, и Феликс заслужил одобрение брата Норберта понятливостью и рвением, которые он проявил, выполняя эту миссию.

— Вы быстро растете, Гамильтон, — заметил он, когда все вернулись в клубную гостиную. — Вскоре вы уже достигнете моего ранга. Кстати, что вы думаете об этом инциденте?

— Не представляю себе, что бы вы еще могли сделать. Нельзя же приготовить яичницы, не разбив яиц.

— Не разбив яиц! Вот здорово! — рассмеявшись, Мак-Фи игриво ткнул Феликса пальцем под ребра. — Вы сами это придумали или где-нибудь слышали?

Гамильтон молча пожал плечами, решив про себя, что за этот тычок со временем отрежет Мак-Фи уши — пусть только вся эта история сперва завершится.