— Полегче, полегче, полковник. Что все это означает применительно к оружию?

— Это означает, что можно направить установку на двух человек и решить, кого из них она убьет, — при условии, что мы научимся ею управлять, — раздраженно ответил Кэлхун. — Во всяком случае, мы так полагаем. Уилки вызвался выступить в качестве контроля, а объектом будут мыши.

Ардмор дал разрешение на эксперимент, поставив условие, что все предосторожности будут соблюдены. Кэлхун ушел, и он снова принялся размышлять над тем, что же делать с этим оружием, если оно все-таки будет создано. Для этого нужна информация, которой он не располагал. Черт возьми, разведка просто необходима — нужно же знать, что происходит снаружи!

Об ученых, конечно, речи быть не может. Шир тоже отпадает: без его помощи ученым не обойтись. Грэхем? Нет. Готовит он хорошо, но характер у него слишком нервный, взбалмошный, неуравновешенный — кто-кто, а он в шпионы не годится. Остается только сам Ардмор. Его этому обучали — ему и идти в разведку.

— Да нет, нельзя вам это делать, — услышал он голос Томаса.

— Что-что?

Он понял, что, сам того не заметив, начал разговаривать сам с собой — это случалось, когда он оказывался в одиночестве или в обществе Томаса, молчаливое присутствие которого ничуть не мешало его размышлениям.

— Вы не можете бросить свою часть, сэр. Я уже не говорю, что это не положено по уставу. Но разрешите мне сказать, сэр, — тогда все, что вы до сих пор сделали, тут же развалится.

— Почему? Меня не будет всего несколько дней.

— Видите ли, сэр, может быть, несколько дней оно и продержится, хотя я не уверен. Кто останется за командира, пока вас не будет?

— Полковник Кэлхун, конечно.

— Ах вот что… Ну еще бы!

Поднятые брови и ироничная интонация Томаса свидетельствовали о том, что только субординация не позволяет высказать свое истинное мнение.

Ардмор понимал, что Томас прав. Он убедился, что во всем помимо своей науки Кэлхун — не кто иной, как самовлюбленный, надутый, склочный старый осел. Ему уже приходилось улаживать недоразумения, вызванные высокомерием профессора. Шир согласился работать с Кэлхуном только после того, как Ардмор долго беседовал, успокаивая его и взывая к его чувству долга. Ему вспомнилось, как он когда-то работал пресс-секретарем у одной известной и весьма популярной проповедницы. Должность называлась «распорядитель по связям с общественностью», но две трети времени уходило у него на то, чтобы разбираться в скандалах, вызванных сварливым характером святоши.

— И потом вы же не можете гарантировать, что вернетесь через несколько дней, — настаивал Томас. — Это дело очень опасное. Если вас убьют, заменить вас здесь будет некому.

— Да нет, вы преувеличиваете, Томас. Незаменимых людей не бывает.

— Не время сейчас вам скромничать, сэр. Может быть, вообще оно и верно, только не в этом случае, вы же понимаете. Выбирать особо не из кого, а вы единственный, между прочим, кому согласен подчиняться доктор Кэлхун. Потому что вы умеете с ним ладить, а он не умеет ладить ни с кем.

— Ну, знаете, Томас…

Томас промолчал, и через некоторое время Ардмор продолжал:

— Хорошо, допустим, что вы правы. Но мне нужны разведданные. А откуда они у меня возьмутся, если я сам за ними не отправлюсь?

Томас немного помедлил, потом тихо сказал:

— Я мог бы попробовать.

— Вы?

Ардмор взглянул на Томаса. «А почему, в самом деле, я о нем не подумал? Может быть, потому, что на вид он не из тех, кому поручают такие дела? И еще потому, что он рядовой: если задание рискованное и требует самостоятельных действий, его не положено поручать рядовому. И все-таки…»

— А вам когда-нибудь приходилось заниматься чем-то в этом роде?

— Нет, не приходилось. Но у меня всякое бывало в жизни, и очень может быть, что у меня неплохо получится.

— Ах да, Шир мне кое-что о вас говорил. До того как попасть в армию, вы же, кажется, были бродягой?

— Нет, не бродягой, — мягко поправил его Томас. — Я был хобо.

— Простите, а разве есть разница?

— Бродяга — это попрошайка, паразит, человек, который не желает работать. Хобо — это странствующий поденщик, которому свобода дороже, чем обеспеченность. Он зарабатывает себе на жизнь, но не хочет быть привязанным к одному месту.

— А, понимаю. Хм-м-м… Да, очень может быть, что вы годитесь в разведчики. Чтобы вести такую жизнь, наверное, нужна изрядная смекалка и большая изворотливость. Но погодите, Томас. До сих пор я о вас всерьез не задумывался, а ведь мне необходимо побольше о вас знать, чтобы доверить вам такое задание. Ведь по вашему поведению не скажешь, что вы были хобо.

— А как должен вести себя хобо?

— Что-что? Ну ладно, неважно. Но вы должны рассказать кое-что о себе. Как получилось, что вы стали хобо?

Ардмор видел, что ему впервые удалось вызвать на откровенность этого обычно замкнутого человека. Томас долго колебался, потом ответил:

— Должно быть, все дело в том, что мне не нравилось быть адвокатом.

— Что?

— Ну да. Вот как это получилось. Из адвокатов я перешел в социальное страхование. Когда я там работал, мне пришла в голову мысль написать статью о рабочих-мигрантах, и я решил, чтобы получше изучить предмет, испытать на себе условия, в которых живут эти люди.

— А, понимаю. И в тот момент, когда вы занимались сбором материала, вас загребли в армию.

— Нет, нет, — возразил Томас. — К этому времени я жил так уже лет десять, даже больше. Я не стат возвращаться. Видите ли, мне такая жизнь понравилась.

Вскоре все было готово. Никакого снаряжения Томас брать не стал — только попросил выдать ему одежду, в которой он был, когда забрел в Цитадель. Ардмор предложил взять спальный мешок, но Томас об этом и слышать не хотел.

— Это совсем другой тип, — объяснил он. — Я не из тех, кто таскается с котомкой: они грязнули, ни один уважающий себя хобо с ними дела иметь не станет. Меня нужно только как следует накормить и дать с собой немного денег.

Задание, которое он получил, было не слишком определенным.

— Для меня важно все, что вы сможете увидеть или услышать, — сказал Ардмор. — Как можно больше передвигайтесь. Постарайтесь вернуться не позже, чем через неделю, — если вас не будет дольше, я буду считать, что вас убили или взяли в плен, и придется придумывать что-нибудь еще. Используйте любую возможность, чтобы наладить постоянное поступление к нам информации. Я не могу посоветовать вам ничего конкретного, но прошу вас постоянно об этом помнить. Теперь о том, что нас интересует. Все и вся про паназиатов: как они вооружены, как работает их полиция на оккупированной территории, где находятся штабы и особенно главное командование. Может быть, вам удастся хотя бы приблизительно прикинуть, сколько их и как они размещаются. Работы хватит на год, не меньше, но все равно возвращайтесь через неделю.

Ардмор показал Томасу, как открывается снаружи один из входов в Цитадель: два такта из «Янки Дудль» — и в скале, которая на первый взгляд казалась сплошной, появляется дверь. Ничего особо хитрого, но азиаты вряд ли до этого додумаются.

В конце концов Ардмор попрощался с Томасом и пожелал ему удачи. При этом он обнаружил, что Томас припас для него еще один сюрприз: пожимая ему руку, он сделал это особенным образом — так, как положено члену студенческой организации, к которой принадлежал и Ардмор! Массивная дверь за ним давно уже закрылась, а Ардмор еще долго стоял, погруженный в размышления.

Обернувшись, он увидел позади себя Кэлхуна. У него почему-то появилось такое ощущение, будто его поймали на краже варенья.

— Здравствуйте, доктор, — быстро сказал он.

— Здравствуйте, майор, — медленно произнес Кэлхун. — Могу ли я спросить, что тут происходит?

— Конечно. Я только что послал лейтенанта Томаса в разведку.

— Лейтенанта?

— Исполняющего обязанности лейтенанта. Мне пришлось поручить ему задание, которое не соответствует его прежнему званию, и я счел нужным его повысить.