— Там… там…

Махалов двинулся к избушке с топором, которым только что рубил дрова. Павел торопливо натягивал сапоги. И тут на порог вышел заспанный Васенька, с соломой в волосенках, жалко моргая со сна.

— Ты тут откуда?! — ахнул Павел, косясь в сторону Махалова, перехватившего топор.

— Я снизу…

— Зачем?! Ты же домой должен идти?!

— Я с вами хочу…

— Василий, ты сейчас пойдешь домой!

— Лев Михалыч… Нельзя его одного отправлять… Не ровен час.

— А если здесь… не ровен час?! Он же неуправляемый! Куда его только не занесет…

Но видно было — логика Павла и Махалову кажется верной. Нельзя отправлять ребенка через кишащий зверьем лес, по эдакой-то дороге. Что бы ребенок не выделывал, это вам скажет любой руководитель кружка, ездящего в экспедиции.

— А я вам копалуху поймал, — сообщил вдруг Васенька с улыбкой. — Вот.

И Васенька исчез под нарами, где до сих пор мирно спал, и вытащил оттуда за хвост самую жалкую птицу, какую только можно себе представить. Да, это была тетерка, которую в Сибири часто называют копалухой. Но в каком виде! Жалостливая, любящая животных Танечка взялась руками за щеки при виде этого залитого кровью, лишенного большинства перьев, почти выпотрошенного существа.

— Что ты с ней сделал, Васенька?! Как же так можно?!

— Я ее из рогатки…

— А в хвосте у нее перьев нет — это тоже из рогатки?

— Я сперва в нее из рогатки. Она летает, будто у нее крыло сломано, от гнезда уводит. А я заметил, где гнездо, и стал искать… Она опять летит, и прыгает, от гнезда уводит. Я в нее из рогатки… вот этой.

И Васенька извлек из карманов отродясь не стиранных штанов рогатку, с которой ходить бы не на копалуху, а по крайней мере на страуса.

— И убил?

— Не… Только подбил. Поймал потом и задавил.

— Ты потратил много усилий, Васенька. Гораздо больше, чем было бы нужно…

— Так я животом… Упал животом, а потом за шею…

— Избавь нас от подробностей, дитя… Ты хоть понимаешь, что теперь птенцы ее погибнут?

— И вовсе они не погибнут! Я их тоже нашел! Вот!

И Васенька опять юркнул под нары, и вытащил оттуда двух птенцов, едва покрытых совсем светлым рыже-кориченевым, еще не отросшим пером. Во всем облике мученически разинувших желтые клювы, изломанных трупиков читалось, что смерть их была нелегка. Дети смотрели на Васеньку, на копалуху и птенцов огромными испуганными глазами. Не одна Танечка, почти все девочки взялись за щеки руками.

— Н-да…

Махалов не знал, что сказать.

— Да вы кушайте, не стесняйтесь, — прервал Васенька недоброе молчание. — Там еще яйца были, я их выпил.

— Яйца? Там же птенцы должны быть!

— Которые с детенышами — те я об ствол.

И Васенька радостно ухмыльнулся, демонстрируя свою сообразительность. Повисло тяжелое молчание.

— Ну что, дитя… — глубоко и обреченно вздохнул Махалов. — Придется тебя взять с собой. Только уж ты, я тебя очень прошу, детка, постарайся не утонуть, не попасть волку в пасть, и не свалиться с дерева, не заблудиться… Попробуешь, а?!

Васенька хлопал глазами и опять не мог никак понять, про что это здесь несет дяденька.

Вышли по правой дороге. Отдохнувший и поевший отряд шагал радостно, бойко. Опять повис веселый гомон, исчезнувший перед обедом. Здесь, под сенью огромных деревьев, вроде было и не так уж жарко. Дорога была крепкая, водяные места остались где-то в стороне, и все время поднималась в гору. Через час не появилось ничего похожего на базу. И через полтора не появилось. Махалову очень не нравилось как раз то, что дорога сухая и все время ведет только в гору. По карте избушка у Второго Пионерского ручья и база Махалова находились на одном примерно уровне. Махалов карте доверял, а вот Хрипаткову — не очень.

Часам к восьми пошли какие-то проплешины, вроде поляны в лесу. Высокая трава на них доставала взрослому по грудь. В такой траве могло сидеть и оставаться незамеченным все что угодно, кроме разве что очень упитанного динозавра. Солнце клонилось к закату, стало прохладно, и трава покрывалась крупными каплями росы.

Отряд опять шагал без шуток и без смеха — все-таки дети устали.

— Далеко до базы, как вы считаете?

— Километра три! — уверенно ответил Хрипатков, и Махалов понял, что он тоже расстояния не знает. И Махалов произвел действия, с которых, собственно, неплохо было бы начать… Результат не очень удивил его, скорее всего, даже подтвердил давние опасения. И как человек ответственный, Лев Махалов обругал самого себя последними и черными словами за идиотскую доверчивость. Впрочем, голос Махалова звучал хрипло и сдавленно, когда он крикнул:

— Отряд, стой!

— Что же вы?! До базы уже близко…

— Потрудитесь постоять вместе со всеми.

Подождал, пока подтянутся все, обвел отряд потемневшими от злости, раскаянными глазами.

— Ребята! Мы сделали ошибку! Мы пошли не по той дороге.

— По той! — перебил Хрипатков, — по той мы дороге идем! Еще не дошли, а вы сразу…

— Нет уж! Благоволите помолчать, Константин Сергеевич! А я уж, с вашего позволения, применю одно дьявольское извращение городских, иже компас рекомое! А там посмотрим, как лучше будет попасть на базу… Изволите ли видеть, вот карта… Видите? В каком направлении от избы находится база — видите?

— К чему вы это, Лев Михайлович?! И тон…

— Тон вызван тем, что мы тут весь день выслушиваем бред про дурость городских! Вы весь день мусолите это бред про вредность компаса! Внушаете ерунду детям, которые ходят в мой кружок! А мы идем… Вот, изволите ли видеть компас?! Видите?!

К рукам Махалова сунулись дети, вовсю стали смотреть на карту и на компас. Впрочем, мордочки у них становились скорее озадаченные — дети не привыкли к дурости взрослых людей.

— Мы три часа шли куда?! Мы три часа шли на восток! Видите?! На восток! Мы теперь не успеем даже вернуться к избушке! Ребята, нам предстоит ночевать на этом кошмарном лугу!

Махалов бесновался, не в силах остановиться, его буквально корчило и трясло от злости.

Черты же Хрипаткова отражали благородное негодование: ну подумаешь, слегка ошибся. Ну подумаешь, пройдут люди чуть лишнего… Тем лучше узнают их горы. Узнают, как ходят по горам настоящие люди, туристы и столбисты, а не какие-то там поганые, презренные геологи. Ну подумаешь, придется ночевать черт знает где… Ну и что?! Есть из-за чего шуметь. Пустяки, дело житейское, и все равно ведь все знают, что компас придумали идиоты, что ходить по тайге умеют только столбисты, и что нечего детей учить всяким типам с компасами и с геологическими молотками… Именно это и отражали его черты вместе с самым легким оттенком смущения.

Стали ставить лагерь. Три палатки, слава Богу, спальники хорошие у всех. Под кронами кедров зашумел костерок, забулькала пахнущая тиной и лягушками подозрительная вода.

Стоячее болотце оказалось единственным местом, где вообще была вода. Найти такое место в здешней влажной тайге, полной замечательной воды, — это само по себе достижение, как высказался Махалов.

Про комаров говорить не хотелось. Влажные луга и мерзкие тинные болотца оказались, как и следовало ожидать, для них просто идеальным местом. Если нужно специальное место для разведения комаров — наверное, это оно и было. Все наворочали на себя несколько слоев одежды — не столько от холода и сырости, сколько против комаров.

Девочки пошли в ближний малинник и примчались со скоростью ветра: только ступили на луг, как кто-то ка-ак вскочил прямо в траве! Такой большущий, вроде лось — но без рогов…

— Размером с лошадь?

— Может, чуть поменьше…

— Нос горбатый? На спине горб есть?

— Да, он как лось, но без рогов…

— Наверное, молодой. Бежал он за вами?

— Не-ет… А должен был бы побежать?

— Я бы сказал — вполне мог. Это же лосенок, второгодок. Так что он вам сделал, когда вскочил?

— Стоял, стоял… Ка-ак захрапит!

— И побежал?

— Нет, только стоит и храпит.

— А вы?

— А мы убежали…