Динихтис явственно видел свою контору — кирпичный двухэтажный дом с зеркальными окнами и новейшей офисной мебелью. Секретари принимают факсы из США и ФРГ, жужжат кондиционеры, запыхавшиеся грузчики тащат ящики с камнем, чтобы отправить заказчикам, а из вишневого «мерседеса» вальяжной походкой хозяина выходит он, Сережка Динихтис, по идиотской кличке Диня. Стоит, облокотившись на радиатор, пыхтит исполинской сигарой, посматривает, как там трудится народ, временно лишившийся догляда, пока хозяин отдыхал.

И все время, пока Сергей Динихтис шел, прикасаясь рукой, щупая свалившееся богатство, Стекляшкин ждал и ждал Динихтиса. Ждал час. Ждал два часа в странной, все более тревожной тишине. Дзинь-дзинь-дзинь-дзинь-дзи-ии-ин-нннь… — тоненько звенела тишина. Какой-то шорох по потолку, по вершинам стен коридора, какое-то дуновение, воздух касается лица. Стекляшкин зажигал свечу и убеждался — что-то колеблет, относит в сторону пламя, а вот уже опять огонь совершенно вертикален, нет никакого дуновения.

И опять ощущение, что кто-то движется — со спины, откуда они уже прошли сегодня с Динихтисом. Оттуда, куда вьется, убегает во тьму шнур. К концу первого часа у Стекляшкина появилось устойчивое ощущение, что он в пещере не один. Это было не знание, не какой-то логический вывод, и это никак не было связано с колебанием воздуха, со слуховыми галлюцинациями. Впрочем, даже и не галлюцинациями! Стекляшкин знал, что галлюцинации тем и характерны, что человек искренне принимает их за реальность. Пока Стекляшкин понимал, что шорох движения только чудится ему, и не более, это были еще не галлюцинации, а так…

А вот ощущение, что он в пещере не один, у Стекляшкина было все сильнее. Он понимал, что дело в расстроенных нервах, сильном недосыпе, в том, что он первый раз в пещере — потому и мерещится всякое. Да еще и пещера эта необычная, на краю обитаемого мира, покойники на полу… За один сегодняшний день Стекляшкин повидал больше трупов, чем за всю предшествовавшую жизнь, и невольно вспоминал эти трупы. И лежащие в беспорядке на полу, и аккуратно сидящие в ряд вдоль каменной стены пещеры. Как же тут не расстроиться нервам, не начать сознанию ошибаться, не начать выдавать и того, что на самом деле не существует?! Безумно хотелось курить, но Стекляшкин оставил сигареты наверху, не взял с собой в пещеру.

Что бы не делалось вокруг, Стекляшкин не мог допустить, что Динихтиса мог увести кто-то, с кем лучше человеку не встречаться. Допущение очень уж грозило перевернуть всю его систему ценностей, все его представления о мире.

Но все несколько часов, которые осталось провести Стекляшкину одному в глубинах земли, он чувствовал себя предельно неуютно. Кто-то был здесь, хоть убейте! Кто-то стоял вне досягаемости луча света, или ухитрялся стоять так, что его никак не получалось осветить. В один момент Стекляшкина словно обварило кипятком при мысли — а что, если он давно уже видит «того», — просто принимает его тело за выступы стен коридора?!

Стекляшкин неуверенно сделал шаг, другой — как ни заходилось сердце, не пересыхало во рту, а решить задачу необходимо было прямо сейчас — иначе, не победи он страх, чувствовал Стекляшкин, он вообще не сможет находиться в пещере. Прижмется к стене, перебирая руками, судорожно кинется к выходу, еле следя за шнуром. Конечно же, никто не стоял в подземелье, выслеживая добычу Стекляшкина. Шаг вперед, и тень упала под другим углом, перелом стены выступил очень рельефно, отчетливо стал виден каждый камушек, каждая трещинка. И дальше, в еще одном месте, где заподозрил Стекляшкин «того»… затаившегося обитателя пещеры.

Прождав три часа, Стекляшкин пошел по шнуру. Было непонятно, дико, страшно. Никуда не ушло ощущение, что здесь, в пещере, еще кто-то есть, кроме него. Но ведь Стекляшкин точно знал — нельзя бросать того, с кем пришел в это гиблое место. Непросто было и решиться, и пойти. Раза два в узостях только шлем спасал Стекляшкина от травмы. Нарастало чувство, что он идет в недра пещеры, куда совсем не надо идти человеку. И так он шел и шел, не решаясь окликать Динихтиса. Шел, стиснув зубы, не желая слышать пробегающих по потолку, ощущать дуновения воздуха, воспринимать странные звуки пещеры. Так и шел по веревке туда, куда ушел Динихтис. До того самого места, где валялся на полу коридора конец брошенного реп-шнура. Сам Динихтис бесследно исчез.

17 — 18 августа 1999 года

Чтобы быть справедливым, имеет смысл оценить Ирину, как девочку вовсе не такую уж заурядную, и уж во всяком случае, не трусливую и не слабую. Всего три года назад имело место быть происшествие, вызвавшее у одних, знавших Ирку, чувство сильного удивления, у других — негодования, у третьих — уважения… Оценки были разные, а вот эмоции во всех случаях — сильные.

Дело в том, что в городе Карске давно уже был Пост № 1. Придумал этот пост некий Барух бен-Иосиф Хасанович, для воспитания деток в должном назидательном духе, в духе советского патриотизма и комсомольской идейности. Пост поставили возле Вечного огня, а огонь полыхал на том месте, где в 1918 году население города поймало и прикончило нескольких большевиков — состав первого в Карске Совета. Именами этой шпаны — Лебедкиной, сосланной в Енисейскую губернию за вульгарную проституцию, одесского карманника Вейнбамкина и прочей шелупони потом называли улицы Карска — какие ни есть, а мученики, пострадавшие от рук белогвардейской сволочи.

Но конечно же, пикантные подробности биографий революционных деятелей были тайной куда более страшной, нежели планы военных заводов. Тайной было и то, что прикончили разбойников вовсе не белогвардейцы, а самые обычные рядовые жители города — так сказать, самые что ни на есть мирные обыватели. Белые поймали шелупонь, драпавшую на север на пароходе с наворованным в городе золотом, и когда привезли ее обратно в Карск, от души надеялись устроить законный суд над сборищем подонков. Белые старались изо всех сил, отбивали арестованных у горожан. Народ смел ограждение из казаков и буквально затоптал членов первого в городе Совета.

Вот на этом самом месте и поставили Вечный огонь. А стоять на посту в торжественном почетном карауле должны были самые хорошие мальчики и девочки Карска, получавшие хорошие оценки и ведущих общественную работу. Самые хорошие дети, которых рекомендовала школа и комсомольская организация.

Дети торчали на Посту № 1 по нескольку суток, на казарменном положении, под руководством полковников, майоров и капитанов, постигая, что такое армия и как должны себя вести советские подростки.

За многое можно ругать поганую перестройку, за многое… Но по крайней мере, по поводу краснознаменных молодчиков неясностей она оставила немного. Пост № 1 как-то на глазах приходил в запустение по причинам полнейшей, прямо-таки вопиющей идеологической несостоятельности. Нужна была новая, как говорили братья Смургацкие, официальная легенда, и нашел ее, конечно же, не кто иной как наш старый знакомый, Барух бен-Иосиф Хасанович. Пост № 1 торопливо переименовали в Пост имени всем известного солдата. В квартире, оборудованной под казарму для детей, проходящих службу на посту, заменили картину. Ту, старую советскую, изображавшую героическую смерть Лебедкиной и Вейнбамкина от рук белогвардейцев и интервентов, вынесли и заменили другой, соответствующей духу времени: «Цекисты и гекачеписты зашибают борца за демократию танковым люком». Ну, и стали опять собирать хороших деток по Карску — дабы просвещались и проникались.

В числе самых хороших детей оказалась как-то и Ирка Стекляшкина… Девятиклассница Ирка Стекляшкина была в восторге от перспективы не ходить в школу неделю. Право слово, она действительно была очень обычной, ничем не примечательной девочкой, и реакции на все окружающее у нее тоже были самые обычные.

В этот день Ирина стояла на посту вместе с другой, тоже очень хорошей девочкой, а проходившие мимо плохие мальчики комментировали их самих и их занятие. Ирина охотно поймала бы их и наставила плохим мальчикам пинков, но побежать с поста было никак невозможно. А вечер Ирина провела запертой в комнате вместе с еще десятком таких же самых хороших девочек города Карска.