От коридора вел короткий ход-ответвление, от силы метра в четыре, завершался большим пространством — новым залом, как можно понять. В середине зала луч света выхватил странный сталагмит. Красно-оранжевый, до половины роста человека, он возвышался над днищем полости. От стены к сталагмиту пол заметно шел вверх, завершаясь этим острым, как карандаш, ярко-красным, вызывающие ассоциации то ли с залитым кровью лезвием, то ли с фаллосом. Лужи красноватой водички вокруг «сабли-фаллоса» дополняли жутковато-непристойное впечатление.

А вдоль стены опять сидели трупы, уже знакомые пещерные мумии. Семь покойников, из них шесть в странной одежде, сплошь кожаной и меховой. Было видно, что одежду эту тщательно шили и подбирали по цвету, не случайно вшивали именно красную или серую полоску или ленточку, подгадывали цвета. На коленях трех мумий лежали большие круглые бубны, от них тоже тянулись разноцветные кожаные ленты. Эти шесть мумий были трупами каких-то местных народов, судя по лицу и по одежде. Стекляшкин пожалел, что образования не хватит понять, что за народы, что за люди.

Седьмой, ближе всех ко входу, был в черной одежде заключенного, без бубна, с очень простым лицом — сразу видно, деревенский человек. Труп сидел в той же позе, что и все остальные, вытянув ноги вперед, и привалившись к стене, откинув голову. Ватник лежал тут же, сбоку от покойника.

— Сергей Владимирович… Вы можете понять, что это?

— Не берусь… Понятия не имею, кто это…

— Ну вы же видите, опять заключенные.

— Видеть вижу, но не понимаю… Пойдем дальше!

И снова — коридоры, коридоры… Это была какая-то очень удобная для движения людей часть пещеры — не надо было лезть вверх и вниз, протискиваться, выбирать дорогу, плутая в громадности залов. Тут надо было просто идти себе и идти, травить крученый реп-шнур по везде одинаковым проходам-коридорам. Коридоры то сужались, то делались шире — словно пульсировали, и вот здесь-то Динихтис и увидел то, зачем он много лет ходил по пещерам… Для человека несведущего это был всего-навсего большой, с полголовы человека, неровный бугристый натек, прилепившийся к низкому потолку. А для человека сведущего это была драгоценность — потому что под буро-рыжей неопрятной поверхностью натека явственно угадывалось тело полудрагоценного камня — яшмы или халцедона.

Осторожно ступая, словно натек мог убежать, Динихтис двинулся к натеку, хищно занес геологический молоток, жадно схватил отлетевший камень. Да, внутри натека была яшма! В изломе, под лучом фонарика сияла, переливалась конкреция размером с два кулака взрослого человека! Даже если ничего не делать, не обрабатывать это сверкающее, — даже тогда в руках Динихтиса сияло то, что можно сбыть за несколько тысяч рублей. А там, на потолке, в ране, оставленной ударом геологического молотка, змеилась целая жила яшмы. Брать ее без алмазной пилы, без специальных инструментов было решительно немыслимо. Жила, как будто, сужалась и даже терялась, но было же видно, куда она ведет… Неслышной походкой охотника двинулся Динихтис туда, куда повела его жила. Ага! Вот он, ход влево! Там можно посмотреть, не будет ли еще таких конкреций…

— Куда мы идем?!

«Чей это голос? А! Карский обормот, чья дочка полезла в пещеру! — пронеслось в голове Динихтиса. — Да, ее надо бы искать…» Но ведь он только посмотрит, что там есть! Он не надолго. Он не пойдет далеко. Он только глянет, что в проходе… Разве это помешает искать девочку?!

— Владимир Палыч… Видите, ход раздваивается?

— Да… И это ведь не в первый раз.

— Конечно. Так вы сейчас постойте здесь. Вы видите — вот он, шнур. Я схожу, загляну, — может быть, за этим боковым проходом есть целая пещерная система…

— Вы подумали про систему после того, как отбили… эту штуку наверху?

Какое-то время Динихтис глядел прямо в лицо Стекляшкину, все пытался понять, что он вообще говорит? А, этот дурак решил, что Динихтис отбил конкрецию, чтобы понять — нет ли за проходом вбок других больших ходов и залов, и не могла ли там застрять эта дурацкая девчонка, вся в папочку! Бывает же.

— Ну да, Владимир Павлович. Судя по всему, там что-то есть, и вы пока тут постойте. Шнур — вот он, не страшно.

При этих словах Динихтис усмехнулся так, что Стекляшкину стало противно, и нырнул в левый проход. Не прошло и нескольких минут, как наверху, на стыке потолка и пола, Динихтис увидел еще одну конкрецию и тут же ее отбил. Этот кусок яшмы был еще больше, еще ценнее, еще ярче сверкал и блестел. Динихтис положил его в рюкзак и в свете фонаря на каске изо всех сил старался проследить, куда могла бы уходить госпожа жила. А потом был еще один выход драгоценного камня… И еще. Рюкзак уже оттягивал плечи; лежащее в нем уже стоило в несколько раз больше, чем полученное от Стекляшкина.

Что было чистой правдой — ход влево от первой конкреции и впрямь выводил на целую систему ходов. Коридоры змеились, сходясь и расходясь во тьме, сходили на нет, превращаясь в высокие, как дверь, но тесные, непроходимые для человека щели. В других местах Динихтис пробирался на четвереньках или не мог достать лучом фонаря до потолка огромных залов. Он помнил, конечно, зачем пришел в пещеру. Помнил, что надо вернуться к Стекляшкину, и вместе с ним идти искать Ирину. Всякий раз, сняв очередную конкрецию, Динихтис обещал, что дойдет только до следующей… Что он даже не будет ее брать, только посмотрит, только поймет, куда уводит коридор. В глубине души Динихтис понимал, что делает неслыханную подлость; в темноте пещеры словно бы звучал ему некий тоненький голосок, вроде бы пищал комар под костями массивного черепа… но Динихтис уже был совершенно не способен оторваться.

Вот кончился шнур. Динихтис держался за последние полметра. Разумеется, в рюкзаке, где-то под двумя пудами камня, лежал еще один моток. Динихтис вполне мог привязать один конец веревки к другому и безопасно идти еще несколько километров. Но тут в лучах фонаря полыхнула разноцветными огнями еще один кристалл яшмы, даже не прикрытый более поздними натеками. По идее, плотные, крайне твердые камни должны быть покрыты более мягкими, более поздними и некрасивыми натеками. Если кристалл торчал, не прикрытый ничем, значит, он появился совсем недавно.

Необходимо посмотреть, и нет времени связывать шнуры… Это ведь, ну совсем, на минутку… Он только возьмет это сокровище… Динихтис отпустил конец шнура, прекрасно запомнив место и направление. Он стоял безопасно, держа в руке то, что стоило больше всей его сегодняшней добычи. Дрожащими руками стал совать Динихтис в рюкзак этот прекрасный, удивительный цветок камня… У него было ощущение, словно он засовывает в рюкзак то, на что он презрительно фыркал все последние годы — большую квартиру в Карске. Потому что фыркать-то он фыркал, а ведь зелен был виноград — вот и источник фырканья. Вот теперь-то виноград созревал…

А луч фонаря выхватывал еще один белый развернувшийся цветок, еще удивительнее и прекраснее. А дальше весь потолок, верхняя треть стены прохода заполыхали под лучами, — неужели здесь такая жила!!! Впрочем, то что увидел Динихтис, уже и жилой-то назвать было непросто. Часть скалы состояла тут из чудесного полудрагоценного камня; воды промыли ход в более мягком камне, и подземный коридор делал полукруг, обходя эту твердую, стоящую миллиарды часть скалы. Дни и дни нужно было потратить, чтобы просто раздолбать отбойными молотками, вынести все это наверх… И ведь можно было и умнее — резать камень здесь, на месте, уже с учетом — что из него можно сделать. Принимать заказы, и спускаться сюда, прикидывая, где и какую заготовку брать… Можно было экономить камень, поступая с камнем по-хозяйски.

Динихтис шел вдоль этого сверкания и блеска, трогал его руками, впечатывал в камень лицо, пытаясь проникнуть взглядом как можно глубже толщу мягкого сияния. Тут было столько драгоценного камня, на такие фантастические суммы, что Динихтис просто засмеялся, вспомнив и сумму, полученную от Стекляшкина, и вообще весь своей убогий бизнес неудачника. Здесь было большое предприятие, заметное даже в масштабах всей губернии, а может быть, и всей России. Были квартиры, а то и особняки — и в Карске, и в самой Москве… Сверкали лучшие курорты мира, сияли матовым волшебным отблеском знаменитые рестораны и отели — все эти «У Максима» и Ривьеры.