Неприятный осадок после провала операции в Смольном почти растворился. Ведь подспудно Хутчиш, конечно, ожидал от Вискаса и Алисы какой-нибудь каверзы. И все-таки жаль. Такая красивая девушка…

Работая бедрами, как выдра, Анатолий подплыл к отверстию откинутого люка и заглянул внутрь. Хоть глаз выколи. Хорошо, что сегодняшнее приключение свалилось на его голову не где-нибудь в южных морях. Там у подобного обиталища наверняка обнаружился бы свирепый хозяин – спрут или мурена. И пришлось бы биться насмерть.

Воздух в легких кончался. Выставив вперед руки с зажатым комом гидрокостюма – если на пути окажется преграда, резина спружинит и смягчит удар, – Анатолий в сопровождении маленьких холодных водоворотиков решительно скользнул в горловину.

И очутился в кромешном мраке, потому что люк за его спиной тут же захлопнулся. Точно раковина, злорадно защемившая руку искателя жемчуга.

То была самая доподлинная темнота, в которой даже он, десятимегатонник, ничего не мог разглядеть. Абсолютная темнота. Герметическая.

Он попытался отдраить предательский люк, но тот, как приваренный, не поддался ни на микрон.

Это было очень досадно. Этого он никак не ожидал. Однако в любом неприятном положении есть свои минусы и плюсы. Например, здесь, в тесной рубке мертвого кораблика, под подволоком обнаружилась воздушная подушка, пусть воздух и вонял тиной, как из кингстона. И вместо того чтобы гнать волну, в панике царапая ржавые переборки, Анатолий без суеты натянул резиновую шкуру, а мокрое тряпье запихал в портфель и закрыл замочек.

Вряд ли это ловушка.

Что, выбежав из Смольного, Анатолий бухнется в невские воды и отыщет мертвый буксир, никакой, даже самый изощренный ум, даже сам Господин чертов Доктор не мог предположить, а уж тем более не мог подготовить столь достойную встречу. Поэтому Хутчиш, облачась в резину и вытянув перед собой руки, спокойно принялся нащупывать проход внутрь корабля. Чувствительность возвращалась к озябшим пальцам. Для этого усилием воли пришлось заставить кровь бежать быстрее по венам и артериям рук. Так учил старый Длинная Рука, а потом будущий прапорщик повторял пройденное с прапорщиком Ткачуком и майором Нефедовым.

Над головой вдруг зашипели кобры, раздался долгий всасывающий звук, и Анатолий заметил, что уровень воды начал понижаться. Все быстрее. По шею, по грудь, по пояс…

Потом под потолком вспыхнули две мутно-зеленые овальные лампы. Появились и другие звуки: простуженно зафыркала невидимая помпа, отхлебывая воду. И вот уже непроглядная, похожая на малахит вода жалобно плескалась в шероховатых от коррозии углах.

– Где я? Куда я попал? А вдруг это?..

О Балтика!

Здесь проходил путь из варяг в греки, арабское серебро несколько веков подряд текло в Европу этим руслом. Здесь пролегали нарвский и выборгский фарватеры. Здесь тонули датские, шведские, польские и Ганзейского союза шхуны. Здесь в семьсот десятом году, во время Выборгского сражения, было потоплено около восьмидесяти шведских и русских фрегатов. Здесь дожидаются своих Жаков Кусто семидесятичетырехпушечный шведский линейный корабль «Енигейтен», ставший на вечный прикол на дне в семьсот девяностом; английский барк «Мэйфлауэр», коснувшийся дна в восемьсот семьдесят пятом; тридцатрехпушечный броненосец «Гангут» водоизмещением семь с половиной тысяч тонн; в сорок первом угодивший в историю теплоход «Сибирь» и отправившийся кормить рыб в сорок четвертом военный транспорт «Эсборн»; и многие, многие, многие другие. Немерено тайн скрывает в своих водах седая Балтика, есть где разгуляться алчному охотнику за стариной!

Однако утопленник, в чреве которого, подобно Ионе, оказался гонимый прапорщик, вряд ли успел оставить сколько-нибудь заметный след в популярной истории и вряд ли представлял ценность для подводных археологов. Контуры приборов и материал, из которого окружающее было изготовлено, свидетельствовали, что буксирчик имеет датой рождения год приблизительно шестидесятый-шестьдесят пятый. А по клейму на азимутальном круге навесного компаса Хутчиш определил, что кораблик делался на Ливерпульской верфи. Made in не наше.

Но и практическая ценность содержимого корабля не вызывала доверия. Все, буквально все корабельные причиндалы если и могли ещё служить, то лишь на честном слове (скорее всего, матерном) и на последнем дыхании. Клинкет – задвижка на водоотливе – была крест-накрест перебинтована, дабы не развалилась, тряпицей, очень похожей на капроновый женский чулок. Латунный лагун был измят, как меха гармошки…

Инстинкт, который не имел привычки обманывать, приказал Анатолию обернуться. И прапорщик, подняв изумрудные брызги спавшей до колен воды, обернулся.

Овальный лаз с высоким комингсом был левее. И в этом лазе, с тылу освещенный неярким зеленоватым светом, застыл со скрещенными на груди перчатками водолазный скафандр. Так же обросший речной плесенью, такой же старый, как и сам буксир. Из-за прозрачного, с трещинкой, забрала Анатолия изучали два внимательных человеческих глаза. Лоб за аквариумным стеклом украшала родинка, нарисованная вроде бы жженой веточкой сандалового дерева. Но что родинка! – под скрещенными руками на брюхе висел опутанный водорослями крупнокалиберный ручной пулемет «Гочкис-00».

– Можешь мне объяснить, – глухо донеслось из нутра скафандра, – почему ты, дубина стоеросовая, поперся в Смольный днем, а не ночью, как всякий нормальный человек?

Морское чудо ступило на трап пушкинским Каменным гостем.

Уж к чему-чему, а к такому вопросу Хутчиш был не готов. Точнее, он вообще не готовился к тому, что на глубине десяти метров под водой придется отвечать на чьи-либо вопросы. Конечно, это мог быть кто-нибудь из «черных следопытов», обшаривающих затонувшие корабли. Но откуда у «черного следопыта» персональное плавсредство? Скорее уж Хутчиш поверит в правдивость старой балтийской легенды о людях-черепахах.

– Что с дурня возьмешь, – махнул рукой скафандр, снял через шлем пулемет и прислонил к переборке недалеко от себя. – Ладно, становись к штурвалу. Уходить нам пора. Рыбаков липовых я взорвала, теперь жди атаки морского змея. Шутка.

Из сказанного Хутчиш понял только, что в скафандре женщина. И то не по голосу, а по роду глагола. Впрочем, собеседник враждебных намерений не проявлял, хотя вполне мог считать, что взятое на борт инородное тело находится в его власти. И то ладно.

– Приготовься к всплытию с твердого грунта, – сипло донеслось из-за скафандрового забрала.

Капитанша ни на йоту не сомневалась, что зачислила в команду дельного матроса и приказ будет выполнен бодро и молодцевато. Такая уверенность будила в душе Анатолия серьезные подозрения и – льстила.

– Есть приготовиться к всплытию с твердого грунта!

Решивший пока беспрекословно подчиняться, прапорщик (а может, уже мичман?) пристроил истекающий невской водой портфель на шпангоут и занял пост по боевому расписанию у мореного, с фактурно проступившими годовыми кольцами колеса. Вроде как снятого с телеги. Видимо, это и был штурвал. За неимением лучшего. Спавшая вода хлюпала уже на уровне подошв вдоль крайнего стрингера. Облизывала нижнюю балясину трапа, ведущего к задраенному носовому люку.

Кораблик-утопленник, пардон, хитроумно замаскированную подводную лодку, качнуло. Вода, собравшись в упругую живую складку, отсвечивая черно-зеленым лаком, побежала по палубе к желобу ватервейса, затем обратно, но медленнее.

Кэп создала дифферент на нос и работой гребных винтов враздрай начала раскачивать присосавшуюся к грунту субмарину. К гриппозному кашлю помпы прибавился монотонный стук дизельного движка в стиле диско.

– Врешь, я отчалю от этого рифа, – сама себе под нос пробубнила капитанша.

Наконец под днищем смачно чмокнуло, и снова по палубе зашаталась черно-зеленая складка воды.

– Эй, юнга, – разжаловала Хутчиша повеселевшая командирша, – можешь называть меня госпожа Даккара, хотя кое-кто из врагов присвоил мне прозвище Капитан Тротил. Надеюсь, тебе никогда не доведется величать меня так.