Однако так просто девушка сдаваться не собиралась – кем бы ни был нападающий. Спасая не себя, а будущего ребенка, Вера всхлипнула, нащупала на полу холодный металлический предмет, крепко сжала его в кулачке и вслепую нанесла удар ниже пояса.

Короткий, но острый как бритва клинок скальпеля вонзился в бедро неизвестному. Тот, казалось, боли не почувствовал; засопел, раздувая ноздри, выдернул скальпель – вместе с лезвием из раны морзянкой (точка-тире, точка-тире) выплеснулась алая струйка – и рефлекторно полоснул трофеем по горлу девушки.

Скальпель легко перерезал сонную артерию, пересек голосовые связки и прочертил кровавую дорожку чуть выше кадыка.

Тело девушки конвульсивно забилось, из зияющей раны вместе с выплескивающейся ярко-красной кровью вылетел булькающий хрип – это судорожно поджалась диафрагма, выдавливая из легких воздух.

Мужчина откатился в сторону, тяжело дыша, поднялся на ноги, выпустил из рук скальпель. Окровавленный инструмент глухо ударился о линолеум. Он посмотрел на свои пальцы. Кровь на запястьях быстро схватывалась и тянула кожу, как канцелярский клей. Пальцы дрожали. Кровь из пропоротой шпилькой ступни пропитала носок и теперь отвратительно хлюпала в ботинке. Кровь из раны на бедре теплой, липкой струйкой стекала по ноге.

Девушка в агонии колотила пятками по желтым квадратикам линолеума. Слетела и левая туфелька. Обеими руками она, уже бессознательно, пыталась зажать страшную рану на горле, остановить неудержимый багровый поток; кровь ручейками пробивалась между тонкими пальчиками, бежала по острым локоткам. А рана становилась шире и шире. Мышцы слабели, наливающуюся свинцом голову все безнадежней оттягивало вниз.

Наконец тело дернулось в последний раз и затихло. Руки медленно соскользнули на пол. В горле забулькало. Забулькало – и стихло. То умер, не родившись, последний призыв: «Паша…»

Мужчина огляделся, отразился в хромированных чашах выключенных ламп над операционным столом. Белизна операционной слепила глаза. Неплотно закрученный кран в рукомойнике тупо отсчитывал секунды: ток… ток… ток…

Он никого не собирался убивать, когда под видом нового завхирургией проник в академию. Он хотел всего лишь добыть проклятые дневники Вавилова, после чего тихо и незаметно уйти. Но все обернулось иначе. Теперь остается только одно: бежать. Жизнь дороже каких-то стародавних бумажек.

Рассеянные по линолеуму хирургические инструменты бросали холодные блики на стены. Багровое пятно подбиралось к перевернутой вверх дном эмалированной ванночке. Он наклонился, поднял два предмета: один отдаленно напоминающий уменьшенный напильник, а другой – увеличенный рейсфедер. Повертел их в руках, улыбнулся, сунул в карман. Потом задержал дыхание. Прислушался. Тихо.

Неизвестный выскочил в коридор, с каким-то безумным удовольствием прислушиваясь, как чмокает прилипающая к окровавленному полу подошва. Метнулся в противоположную от выхода сторону: к лестнице нельзя, там охрана. Путь только один – мимо проклятого кабинета завхирургией, мимо стола старшей медсестры, в закуток, где обычно тайком курят врачи. Там окно. Невысоко, второй этаж. Есть шанс. И немалый. Если никто не будет путаться под ногами…

Рассыпанные справки и истории болезней на медных скрепках яичной скорлупой шуршали под ногами. Хрустели, катаясь под каблуками, исписанные шариковые ручки. Был отодвинут темный сборный стол, снят участок дряхлого, ломкого линолеума под ним, выломано несколько, «елочкой» уложенных ещё при Боткине – Бехтереве, паркетин, с трудом, но открыта толстая металлическая дверца потайного сейфа. Интернетовский собеседник не обманул Петю: кодовое слово «Гангут», набранное на шести ручках с буквенными делениями, открыло доступ к самой страшной тайне века.

Марина сидела на стуле и, нервно комкая подол коротковатого, хрустящего крахмалом халатика, исподтишка рассматривала лекарственные препараты во чреве стеклянного шкафчика. Не отдавая себе в том отчета, она искала успокоительное. Ей нужно. Особенно сейчас, когда она так близка к победе. Одна-две таблеточки какого-нибудь занюханного «андориака» или, на худой конец, септаколоза не повредят. И Артем должен понять, простить и разрешить…

Увы, ничего интересного в шкафчике не было. Полулитровая бутыль со спиртом, йод-синька-зеленка, пакет с бинтами, пластырь… Она почувствовала нарастающее раздражение. Злость. Ярость. В шкафчике все что угодно, только не то, что надо!

Артем же нетерпеливо сунул внутрь бронированного ящика руку с налипшими деревянными крошками, словно пораженную ихтиозом, пошарил там и прошептал, отвлекая девушку от невеселых мыслей:

– Есть…

Маска спесивого подполковника слетела с его лица. Теперь он более всего напоминал Шлимана, нашедшего свою Трою.

Затаив дыхание, позабыв на время о трупе в шкафу и даже о таблетках, Марина следила за тем, как Артем извлекает на свет божий несколько перевязанных бечевкой, толстых, больших, как бухгалтерские книги, разбухших и пожелтевших от времени тетрадей. Документы, которые помогут ей избавиться от безжалостных преследователей, убийц Петра Львовича. К обложке верхней тетради был приклеен бумажный прямоугольник с выцветшей чернильной надписью: «Некоторые соображения по поводу возможностей управления высшими млекопитающими, основанного на механическом проникновении в генную структуру. Часть первая».

Артем поднял на Марину сияющий взгляд. Как он любил в этот миг свою подругу! Как любил! Обнаруженные бумаги сулили свободу. Ему и ненаглядной Марине, заблудившейся в изобретенном плохими людьми лабиринте, вечной восьмикласснице. Глаза Артема отражали свет в конце тоннеля.

– Мы победили, Мариночка!

Может быть, они сейчас впервые бы поцеловались. Каким красивым, каким одухотворенным был её верный паж! Какой очаровательной была невеста в новом платье!..

Но тут из коридора донесся истошный женский визг: это вышла из ступора старшая медсестра, увидев перед собой безумно ухмыляющегося новоиспеченного завхирургией номер один, который, как она думала, давно покинул здание.

Впрочем, она вышла из ступора ненадолго.

Для двоих искателей правды этот крик прозвучал подобно хлопку стартового пистолета.

Выломанные паркетины разъехались под ногами. Чуть не прищемив Артему палец, захлопнулась дверца сейфа. Поднятое облачко пыли, таившееся в щелях паркета, осталось позади, в кабинете завхирургией. Коридор простерся перед беглецами.

– Не туда, направо, направо! – яростным шепотом выкрикнул Артем, мысленно на чем свет кляня себя за нерасторопность; правой рукой он прижимал к боку связку исторических тетрадей.

Больничная каталка преградила дорогу. Артем пихнул её, и каталка нехотя отъехала. Тяжелая. Они побежали по пустому коридору в сторону курительного аппендикса.

Тишина, вернувшаяся на пост после крика, перестала быть сонной. Тишина стала зловещей. Мертвой стала тишина. И особенно мертвой вокруг дежурного стола.

С закрытыми глазами старшая медсестра сидела за столом в непринужденной позе, тонкая струйка слюны стекала по подбородку на некогда чистый халат…

Марина сбилась с шага и уставилась на медсестру. На душе стало холодно, словно зимней ночью девушка заблудилась в лесу. А из-за сугробов блестят хитрые глазки лешего.

Перед медсестрой Трофимовой лежал недовязанный, но уже не имеющий будущего свитер на анатомическую тему. Одна спица по-прежнему была воткнута в рисунок аорты, а другая переместилась немного выше.

Эта другая спица была аккуратно вставлена в левое ухо медсестры, а её заостренный кончик торчал из правого уха, и с этого кончика лениво скатывались тягучие темно-красные, почти черные капли.

– Артем, Артем, – застонала Марина, не в силах оторвать взор от мертвой грымзы. – Значит, что?.. Значит, это не она?.. Значит, кто-то другой убил?..

– Не знаю, – напряженно проговорил Артем и, нахмурившись, всмотрелся в мертвое, разом постаревшее лицо медсестры.

Только сейчас Марина сообразила, какой рисунок избрала погибшая для украшения свитера. Боже мой, да в этом городе одни сумасшедшие!