Было непонятно, говорит ли Стокко серьезно, или же, по обыкновению, смеется над своим собеседником.

— Дьявольщина! Ты прав, Стокко! — согласился Кончини.

И он отдал Роспиньяку приказ начать отступление; храбрый капитан подчинился ему с явным облегчением. Пока гвардейцы исполняли заданный маневр, осуществление которого облегчалось тем, что большая часть парижан устремилась навстречу королю, Кончини в ярости рвал зубами перчатку. В душе его клокотал гнев, и он никак не находил, на ком сорвать его. Внезапно глаза его злобно сверкнули, и он схватил Стокко за руку:

— Видишь вон того юнца? — прохрипел он.

Он указал на Одэ де Вальвера, стоявшего неподалеку от Мюгетты и взиравшего на нее с немым обожанием.

— Конечно, вижу, — усмехнулся Стокко.

— Я дам тебе тысячу ливров, если ты узнаешь его имя и скажешь, где я смогу его найти.

— Завтра утром вы будете это знать, — пообещал Стокко; названная Кончини сумма заставила его глаза радостно заблестеть.

— И еще тысячу, если узнаешь, где живет вон та девушка, — указал фаворит на Мюгетту; голос его звучал прерывисто от вновь обуявшей его страсти.

На этот раз Стокко медленно и задумчиво покачал головой и негромко ответил;

— Маленькая уличная цветочница!.. Гм… Это будет нелегко, монсеньор, очень нелегко!.. Дьявол меня побери, если эта мышка не держит в тайне то место, где вырыта ее норка. До сих пор никому не довелось заметить, куда же она исчезает, распродав свой товар.

— Пять тысяч ливров, — упорствовал Кончини, — пять тысяч ливров лично тебе, если ты выполнишь мою просьбу.

— Diavolo, — выругался Стокко, — ваши аргументы, как всегда, необычайно убедительны, монсеньор.

И, согласившись, утвердительно кивнул:

— Хорошо, я постараюсь угодить вам, монсеньор.

В сущности, Стокко не пообещал Кончини ничего определенного. Однако последний, видимо, привык полагаться на его ловкость и смекалку в подобного рода делах, ибо даже не напомнил ему о надлежащей осторожности. Было ясно, что Кончини имел все основания доверять усатому верзиле.

Гвардия Кончини под командой Роспиньяка успешно ретировалась, увлекая за собой своего господина. Сражение закончилось благополучно, если не считать синяков и шишек, полученных несколькими гвардейцами. Учитывая, что никто из людей Кончини вообще не надеялся выбраться живым из заварушки, в которую их вовлекло неуемное и бессмысленное высокомерие фаворита, можно было утверждать, что все они легко отделались.

В действительности же спасительницей их стала Леонора Галигаи, отвратившая гаев парижан от Кончини и его защитников. Она верно рассчитала, что, услышав о прибытии короля, народ неминуемо бросится навстречу юному монарху, позабыв о ненавистном фаворите и его прихвостнях. В народе любовь всегда сильнее ненависти. Впрочем, Кончини не знал, что своим спасением он обязан жене. Следуя указаниям, полученным от Леоноры Галигаи, Стокко умолчал перед Кончини о том, что это она прислала его на помощь супругу.

Раз уж мы оказались возле Кончини и его приспешников, то давайте последуем за ними и дальше.

Все они вернулись во дворец маршала д'Анкра, располагавшийся непосредственно рядом с Лувром. В своем кабинете Кончини собрал совещание. На него были приглашены: капитан его гвардии Роспиньяк, д'Эйно, де Лонгваль, де Роктайи, де Лувиньяк, каждый из которых командовал десятком гвардейцев, а также де Базорж, де Монреваль, де Шалабр и де Понтраль — дворяне, снискавшие своим поведением особое доверие Кончини.

— Господа, — отрывисто произнес фаворит королевы, — полагаю, никто из вас не считает, что оскорбление, нанесенное нам сегодня утром, может остаться безнаказанным?

Его слова были встречены бурей негодования. Несколько минут Кончини с мрачным удовлетворением наблюдал за своими сторонниками, а затем, властным движением руки призвав их к спокойствию, продолжил:

— Несколько показательных казней, надеюсь, сумеют внушить жителям этого города надлежащее к нам почтение. Уверен, что заполнить десяток-другой пустующих виселиц не составит большого труда. Так как это дело касается прежде всего меня, то я и беру его на себя. Не менее сурово следует покарать и того дерзкого наглеца, что осмелился перечить нам. Он должен быть наказан так, чтобы никому не вздумалось последовать его примеру. Это необходимо, ибо страх перед нами прямо пропорционален оказываемому нам уважению. Я уверен, что вы возьмете на себя труд выследить виновного, схватить его и доставить ко мне.

Последние слова Кончини потонули в бурном потоке угроз и отборнейшей брани. Разумеется, больше всех кричали и угрожали Роктай и Лонгваль, коим довелось на себе испытать крепость кулаков Одэ де Вальвера.

— Я не успокоюсь, пока не выпущу кишки этому мерзавцу! — скрежетал зубами Лонгваль.

— А я, — вторил ему Роктай, — всажу ему кинжал в самое сердце.

— Спокойствие, господа, — призвал их к порядку Кончини, — вы забываете, что он нужен мне живым. Живым, слышите?

И так как оба врага Вальвера упорно продолжали ворчать, он громко повторил:

— Живым! Таков мой приказ!

И со зловещей улыбкой прибавил:

— Будьте спокойны, наказание, которое я приготовил для него, так ужасно, что вы даже не можете себе вообразить.

Слова эти прозвучали столь многообещающе, что Роктай и Лонгваль поняли: Кончини отнюдь не намерен шутить.

— Черт побери, монсеньор, — расхохотались они, — теперь, когда мы узнали ваши намерения относительно этого молокососа, мы готовы притащить его вам в целости и сохранности. Вы правы, удар шпаги был бы для него слишком легким наказанием.

— Пора на охоту, — скомандовал Кончини, — на охоту, мои отважные ищейки! Выследите мне зверя, загоните его в силки… а уж забить его предоставьте мне, — и Кончини недобро усмехнулся.

Повелительным жестом он отпустил собравшихся, оставив у себя только Роспиньяка. Едва лишь шумные голоса и громкий хохот удалявшихся дворян стихли в анфиладе комнат, как Кончини подскочил к Роспиньяку и вцепился ему в плечи. Лицо его исказилось от злобы, нижняя губа отвисла, глаза налились кровью. Тряся своего капитана словно грушу, он заорал:

— Роспиньяк, ты отвечаешь мне за своих людей… за то, чтобы они доставили ко мне этого молодого негодяя… Отвечаешь головой!

И так как Роспиньяк смотрел на него со все возрастающим недоумением, он тут же открыл капитану секрет своей неожиданной и страшной ненависти к первому встречному задире:

— Он тоже любит ее!.. Ты понимаешь, Роспиньяк?! А вдруг это из-за него она презирает меня, а?.. Вдруг она…

Кончини едва не задохнулся от злости.

— По-моему, вы преувеличиваете, монсеньор… — помолчав, ответил Роспиньяк.

И холодно добавил:

— Будьте уверены, он от вас не уйдет, обещаю вам.

— Ты верный слуга, Роспиньяк, — поощрил барона Кончини. — Иди и не сомневайся: твое состояние обеспечено.

Роспиньяк поклонился и вышел. Догнав своих людей, он присоединился к ним. Однако мысли его отнюдь не соответствовали его, только что произнесенным перед Кончини, словам:

«Что ж, твои деньги пригодятся мне, очень пригодятся. А этот юнец — и впрямь наш соперник, но ты его не получишь, потому что он принадлежит мне, мне, и больше никому!.. Я сам расправлюсь с ним. Ты же, Кончини, слеп и глуп, ты сделал меня поверенным своих сердечных дел, а сам даже не заметил, что я тоже влюблен в эту девушку и люблю ее не меньше, чем ты! Да я скорее вырву твое сердце, чем отдам ее тебе! Но сначала ты у меня раскошелишься… а уж потом мы сведем с тобой наши амурные счеты. Я призову на помощь сатану, и победа наверняка останется за мной! Цветочница будет принадлежать мне, или же она не достанется никому!»

Роспиньяк подозвал четырех своих лейтенантов: Лонгваля, Роктая, Эйно и Лувиньяка.

— Господа, — сказал он, — вернемся на улицу Сент-Оноре и займемся поисками очаровательной цветочницы Мюгетты.

— Ого, — удивился вечно сомневающийся Роктай, — а мне-то показалось, что монсеньор приказал нам отыскать того дерзкого мальчишку.