— Спасибо, тетенька! Вода у вас очень вкусная! Я такой не пила, как из Острогорска уехала…

— Вы кто же будете? Немцы аль русские? — спросила, подавшись вперед, женщина.

Белка не знала, что ей ответить. Сказать, что русские? А может, женщина продалась немцам и только и ждет, как бы нас выдать? Правда, она очень оживилась, когда Белка упомянула об Острогорске, но все же, кто знает?

— А вы за кого — за русских или немцев? — засмеялась Белка и тут же махнула рукой: будь, что будет! — Мы русские.

— А чего ж вы вырядились в их одежду? — усмехнулась женщина.

«Наша!» — радостно подумала Белка и крикнула нам: — Будете пить?

Мы подошли. Я не испытывал жажды, но, стараясь выгадать время и собраться с мыслями, приник к ведру.

— Скажите, у вас в деревне есть немцы? — спросила Белка.

— Н-не знаю, — скрытно ответила женщина. — Вам надо обратиться к старосте.

— Да вы что, из другой деревни, что ли? — вспылил Димка. — Как же не знаете, есть немцы или нет?

— Вы-то кто будете?

Я решил действовать напропалую. Не может быть, думаю, чтобы такая женщина предала.

— Вы напрасно, тетенька, скрытничаете. Мы — русские, бежим из Германии. Там мы работали у немцев. А сейчас пробираемся домой. Может, слышали такой город Острогорск? Так мы оттуда.

— Это куда же домой-то?

— Да в Острогорск. Я же вам говорил…

— Мало, что ты наболтал. Болтать всякий горазд.

— Я не болтаю…

— А чем докажешь-то?

— Доказать я вам, конечно, не могу…

— А-а, вот об этом и разговор.

Но тут неожиданно нас выручила Белка. Она отвернулась, достала откуда-то из-под рубашки пожелтевший комочек бумаги и подала его женщине. Это была справка Острогорской школы-десятилетки о том, что Соколова Анна успешно окончила пятый класс и переведена в шестой.

Женщина, шевеля губами, прочитала справку, улыбнулась:

— Другой разговор. Так бы и говорили. А то болтает, болтает, а в толк ничего не возьмешь. Пойдемте в хату!

Мы с Димкой взяли по ведру и пошли за женщиной. Светало. Над деревней опускался туман. Из труб валил дым. Все предвещало хороший день.

Войдя в избу, женщина быстро подмела веником пол и, растопив печку, присела к столу:

— Так значится, вы — русские. А то гляжу: немецкая одёжа, а говорят по-русски. У нас ведь нонче не разберешь, кто — свой, кто — чужой. Надысь вот так же пришел один, вроде русский, а оказался — немецкий шпион. Кто-то убил его — не знаю кто. На дороге нашли. Утром… И долго вы бежали из неметчины?

— Недели две уж как блуждаем… Хорошо бы найти партизан.

Я посмотрел на женщину. Она как будто не слышала моих слов, орудуя в печке ухватом.

— Мы вас век будем помнить, — заговорила Белка. — Вы только помогите нам связаться с партизанами. Мы вас все очень просим…

— Это кого же вы просите? Меня, что ли? Да я никаких партизан и не знаю… — Она повернула к нам раскрасневшееся от огня лицо и вдруг проговорила: — Опять этого дьявола-полицая откуда-то несет.

Мы посмотрели в окно. По дороге шагал, спотыкаясь и раскачиваясь из стороны в сторону, пьяный мужик:

— Никак к нам? Ох, дуйте горой! — Она быстро подбежала к двери и набросила на нее крючок. Потом, раскрыв подполье, шепнула: — Сидите и нишкните!

В дверь громко застучали.

— Ах, это ты, Гордеич? Входи, входи, — услышали мы приторно-ласковый голос хозяйки.

— Где твой партизант? Опять его нету?

— Да ты что, Гордеич? — засмеялась женщина. — У меня никаких партизан сроду не было.

— Брось мне это говорить! Понятно? Говори, где Федор?

— Да ты что? — испуганно вскричала хозяйка, — Федя вчера в Витебск понес просука продавать. Малюхонький такой поросеночек. Хоть бы продал, а то и соли купить не на что…

Из дальнейшей пьяной болтовни полицая мы начали понемногу понимать, что немцы устраивают поход против партизан. В разговоре часто упоминался какой-то Сват, который был, кажется, партизанским вожаком. Разоткровенничавшись, пьяница предупредил хозяйку, чтобы к понедельнику ее Федор был дома, иначе ее повесят как жену партизана.

Хозяйка не испугалась, а только рассмеялась и предложила:

— Может, выпьешь, Гордеич?

— Эт-то можно, — согласился полицай.

На какую-то минуту в хате воцарилось молчание. Наверно, хозяйка потчевала «гостя».

— Все равно пымаю! — стукнул, очевидно, по столу полицай. — Как м-миленьких доставлю этих пацанов коменданту. Награда будет моя!

Это что-то уже другое. Полицай говорил вроде о нас. Я поднялся по лесенке на несколько ступенек, чтобы слышать лучше.

— Велика ли награда-то? — спросила хозяйка.

— А ты думаешь? Важные государственные преступники!

— Сколько дашь, если я помогу тебе их поймать, — начала торговаться наша хозяйка.

Меня мороз подрал по коже. Вот так влопались! Ловко провела нас эта женщина: оказаться на своей земле и попасть в лапы к немцам!

А торг продолжался.

— Половину дам, — но испугавшись, как бы не передать, полицай поправился: — нет — четверть!

— Что ты скупишься, Гордеич? Прибавь! Дай хоть треть…

— Ну ладно, ладно. Получишь треть…

— Не соврешь? Так вот слухай: седни утром какие-то трое — два мальчика и девчонка прошли мимо моих окон и направились прямо на Гераськово. А я еще подумала, что, мол, это за маленькие немцы идут?

— На Гераськово? Ну, я пшел! — заторопился полицай и тут же, видно, упал с перепою, потому что мы услышали голос нашей хозяйки:

— Да ты что, Гордеич? Неужто опьянел? Вставай, вставай…

— Я… и… встану… П-пойду… Мне бы их только пымать!

Когда мы вылезли из подвала, женщина, как ни в чем не бывало, улыбнулась:

— Живы?

Я готов был расцеловать нашу спасительницу. А она прибирала со стола после пьяницы и между тем говорила:

— Вот еще один партизан ищет. Все ищут… Сколько наших людей тут перебывало и все спрашивают: где найти партизан? А кто его знает, может, укажешь, а он, гадина, выдаст. Я не про вас, — улыбнулась женщина, — про других. Сейчас немцев пока нет, были с неделю назад, потом уехали куда-то. Но у нас есть староста и при нем два полицая — вот уж гады! И как только таких земля носит! Как прослышат что, так и бегут. Вот и вас уж разыскивают…

— Хорошо бы найти партизан! — вырвалось у меня.

— Погодите немного… — ответила женщина. — Вы, верно, есть хотите? Я вас покормлю. Картошечек хотите? Больше ничего нету.

Она достала из печи чугунок и опрокинула на стол. Жирный картофель наполнил избу паром. Мы поели, макая картошку в голь, и я попросил какую-нибудь одежду, чтобы сбросить с себя немецкую. Хозяйка долго выбирала для нас что-нибудь, и мы, оставив ей новенькие костюмы, оделись в тряпье, чтобы нас не могли узнать полицаи, которые будут искать людей в форме немецкой армии. Мы прошли через задние ворота в огород, и женщину показала, куда идти.

— Тетенька, а как вас зовут? — спросила Белка.

— Анфисой… Дмитриевной… Будете у партизан, кланяйтесь моему мужику. Федей его зовут… Макарычев… Да скажите там насчет понедельника. А то, дьявол их знает, может, и опустятся… Хотя вообще-то побаиваться стали, но на всякий случай скажите…

Километрах в двенадцати от деревни мы увидели в небе стаю немецких истребителей, которые вертелись вокруг нашего ястребка.

— Эх, подбили! — вскрикнул Димка, видя, как ястребок, переворачиваясь крыльями, стал падать.

Но ястребок снова потянул вверх. Он врезался в стаю немецких самолетов — и вот уже стремглав летел вниз, горя и чадя дымом, немецкий истребитель.

— Ура, ур-ра! — кричали мы и махали руками.

А вниз падал уже другой истребитель. Потом третий! Но вот, и наш ястребок задымил и круто пошел к земле. Мы все еще надеялись, что он поднимется, как в прошлый раз, но ястребок упал. Фашистские стервятники покружились над ним и улетели.