Через два дня утром почтальон вручил Лоранс пачку писем и газет. Между прочим, она так и не рассталась со старой привычкой изучать почерки на конвертах. И вот, поскорее бросив почту на стол дяди Антуана, она с вытаращенными от удивления глазами помчалась к брату:

— Пришло письмо от мамы дяде Антуану!.. Но тебя, я вижу, это не удивило?

— Удивило, конечно, — ответил Жан-Марк, — хотя… по правде говоря, не очень.

Лоранс посмотрела на него недоверчиво и пошла заниматься своими делами.

За ужином Жан-Марк вдруг отложил вилку и задумчиво сказал:

— Мне сейчас пришло в голову, что я ни разу за все время не вспомнил о Совиньоне.

Когда смех, вызванный этим сообщением, утих, Рено объяснил:

— Разумеется. Никакого Совиньона и не было на свете. Это просто призрак.

— Хорош призрак, который любит приложиться к бутылочке и у которого дурно пахнет изо рта, — сказала Эстер.

— Все равно призрак. Кто может повторить хоть какие-нибудь его слова и жесты?

Никто не мог.

— Если так судить, — сказала Лоранс запальчиво, — то Эммелина тоже призрак.

— Ну, этот призрак хоть приятно выглядит. Это уже кое-что.

— И ты можешь повторить ее слова и жесты?

— Да нет, пожалуй. Могу только придумать. Зато ты, кажется, неплохо копировала и слова ее, и жесты.

— Хватит, хватит! Что было, то прошло, — вмешался Антуан.

Но Рено не унимался:

— Во всяком случае, кто уж точно не призрак, так это Режинальд. Этакий Робинзон. Ты не согласен, Жан-Марк?

Жан-Марк неопределенно хмыкнул.

— Да, — твердо сказала Лоранс, — я тоже так думаю.

— Ну, а что до мадам Трюшассье, то она и особенно ее шляпа незабываемы! Честное слово, мне даже не хватает ее трясущихся антенн.

— А я, — возразила Эстер, — прекрасно обхожусь без этой шляпы, летающей по всему дому.

И все дружно выразили пожелание, чтобы мадам Трюш подольше была занята борьбой со злокозненными родственниками у ложа сестры Эрманс и не заботилась больше о делах «Бори-Верт».

— А теперь я вам что-то скажу, — объявил Антуан. — Мы каждый день отказываем постояльцам, заказы на комнаты с пансионом так и сыплются со всех сторон. Если бы Жан-Марк и Лоранс остались, мы открыли бы гостиницу.

И он взглянул на племянников.

— Я должен ехать в лагерь, — прошептал Жан-Марк.

— А меня ждут в Вандее, — буркнула Лоранс.

— Ну и что? — удивился Рено. — Оставайтесь, да и все. Пошлите туда телеграмму: «Сожалеем. Приехать не сможем» — и все в порядке.

— Это несерьезно, — сказал Антуан. — Так не делается.

— Не говори глупостей, Рено, — поддержала его Эстер. — Жан-Марк и Лоранс связаны обещанием и не могут так просто отказаться.

Как раз этого им и хотелось больше всего — отказаться.

— Да и Катрин не понравится, — продолжала Эстер, — чтобы кто-то нарушал ее планы…

— В самом деле, этого она не любит, — сказал Рено необычным для него неприязненным тоном.

— Да послушайте же меня! — воскликнул Антуан. — Я как раз и собирался сказать, что сегодня утром получил письмо от Катрин.

— Интересно! — сказал Рено.

— Да, я писал ей и спрашивал, нельзя ли как-нибудь оставить ребят здесь. Потому что мне без них не обойтись. И она очень мило ответила, что видит, как мы прекрасно поладили, и постарается все устроить. Что касается лагеря, то тут никаких сложностей: мест на всех желающих не хватает, и Жан-Марку легко найдут замену. А вот с Лоранс, пишет она, дело труднее: ее подружка очень огорчится, ну, и так далее. Но мне пришла в голову одна мысль, и я позвонил в «Утиный Клюв»…

— Трубку сняла Гиена? — перебила его Лоранс.

— Гиена?.. По-моему, нет, мне ответили басом, но очень любезно.

— Значит, Мари-Роз! — сказал Жан-Марк.

— Не перебивайте, а то я все перепутаю. Так вот, я разговаривал с Катрин. Подруга Лоранс сейчас в Ардеше у своей бабушки. И я просил Катрин передать ее родителям, что мы приглашаем их дочь приехать сюда и встретим ее в Пон-Сент-Эспри. Будет еще одним помощником больше. Завтра же я начинаю принимать заказы на комнаты, а послезавтра мы вывесим табличку: «Свободных мест нет»!

— Дядя Антуан! — закричала Лоранс. — Это же потрясающая идея! Вот увидите, моя подружка Жюльетт очень хорошая. Ты гений, дядя Антуан!

Она вскочила и, опрокидывая стулья, бросилась его целовать.

— Что же, — сказал Рено, закуривая сигарету, — значит, все уладилось. И завтра я могу спокойно уехать.

— Завтра? — переспросила Эстер.

— Как, уже? — удивился Антуан.

— Да… понимаете… у меня дела… и еще я обещал помочь Лидии разобраться со страховкой, она в этом ничего не смыслит.

И он поднялся из-за стола.

— Поеду оставлю машину на здешней станции техобслуживания, пусть механик посмотрит, у нее что-то мотор барахлит, а завтра ехать. Вернусь пешком. Кто со мной?

Жан-Марк и Лоранс с озабоченным видом убирали со стола и как будто не слышали его слов.

На другое утро, когда Жан-Марк завтракал на кухне, Эстер сказала:

— За это лето ты наработаешься! А осенью перейдешь уже в предпоследний класс? Ты еще не знаешь, чем собираешься заняться после школы?

Жан-Марк пожал плечами:

— Не знаю… Вообще-то у меня неплохо идет математика. Может, буду инженером… Ничего особенного из меня не выйдет…

Лицо Эстер осветила ее чудесная улыбка:

— А надо обязательно быть особенным? — Ты же понимаешь, о чем я говорю: жить не просто так, скучно, глупо и без толку. Вот, например, папа: в моем возрасте он уже помогал партизанам. И показал, на что он способен. Конечно, тогда было другое время, не всегда же бывает война, но…

— Да, к счастью, не всегда.

Жан-Марк осекся. Как он мог такое ляпнуть! Ведь знает, что испытала Эстер во время войны…

— Ты говоришь, показал, на что способен? — мягко сказала она. — Ну, и на что же он оказался способен?

— Как? — опешил Жан-Марк.

— Очень просто. Из всех троих детей твой отец был самым одаренным, самым обаятельным. Смелый, отважный, да он и сейчас такой. Но что получилось из этих его прекрасных задатков? Он живет, как мотылек. Сегодня здесь, завтра там. Дела — только предлог, когда ему хочется уехать. Бумаги Лидии ждали полгода, могли бы подождать еще две-три недели. Но нет, ему не терпится улететь! Правда, надо отдать ему должное, когда нужно, он всегда готов прийти на помощь.

Жан-Марк опустил на стол свою чашку кофе.

— Эстер, как ты думаешь, если мама его позовет на помощь, он придет?

— Она его никогда не позовет. Твоя мать сама помогает другим и не любит быть слабой.

— Но кто виноват, что они разошлись? С тех пор как бедная Лоранс увидела, какой он веселый и добрый с нами, она просто не знает, что подумать. Но и маму обвинять тоже не хочет.

— А почему, — возразила Эстер, — почему непременно кто-то из них двоих должен быть виноват? Они оба ошиблись друг в друге, вот и все. И не смогли жить вместе. Я прекрасно понимаю твою маму. С таким бродягой, как Рено, несладко.

— А я-то думал… — растерянно сказал Жан-Марк, — ты его так любишь…

— Дурачок! Можно любить человека и знать его недостатки, одно не мешает другому! О, слышишь, Жан-Марк, зовут с террасы. Иду-иду!

Уходя из кухни, Жан-Марк слышал, как Эстер сказала:

— Что, малыш, пора ехать?

И по тому, как ласково звучал ее голос, было легко догадаться, что она говорит с Рено.

Вот и скрылся из вида старенький «пежо». Они еще слышали, как загудел мотор на спуске, и все. Поднятая машиной пыль медленно оседала на кусты шиповника. Аромат цветов смешивался с лившимся с неба благодатным теплом.

А перед тем как уехать. Рено высунулся из дверцы машины, крикнул: «Поцелуйте от меня маму!» — и помахал рукой на прощание. Они молча смотрели ему вслед.

— Знаешь, — сказал наконец Жан-Марк, — если бы это было в книжке…

— Можешь не продолжать, — мрачно отозвалась Лоранс, — если бы это было в книжке, мы бы взяли ЕГО за ручку, отвезли в Париж, и ОНИ бы помирились.