Но, подумав, Жан-Марк не стал пересказывать этого в письме: каждый раз, когда заговаривали о Рено Абеллоне, у мамы делалось каменное лицо. И он закончил так:
Представь себе, Эстер происходит из еврейского рода, который жил в Воклюзе еще с пятнадцатого века! Тут много старинных синагог. Дядя Антуан говорит, что в здешних местах никогда не было расизма, все были равноправными гражданами и каждый мог спокойно жить по своим обычаям. А потом пришли нацисты и при последней облаве схватили всю семью Эстер. Какое несчастье! Сама она чудом спаслась. И вообще, по-моему, она замечательная.
В другом письме Жан-Марк писал:
Дела в кафе идут потихоньку на лад. Дядя Антуан еще раньше нанял на лето повара и официанта, но, когда он попал в аварию, они уволились. Правда, Эстер и сама отлично готовит, но одной ей со всем не справиться. Я все время вспоминаю «Утиный Клюв». Правда, заказы здесь выкрикивают не через окошко раздачи, его нет, а прямо в открытую дверь кухни: «Один эскалоп, один!», «Две поджарки, две!», «Три яйца по-бургундски, три!».
Эстер, Сидони, Лоранс и я — мы делаем все, что можем, чтобы поддержать работу кафе до дядиного выздоровления. А почтенная мадам НЛО только рассуждает, ест, крутится под ногами и во все суется. У нее явно мания величия, и она каждый день сокрушается по поводу того, что напитки у нас не подают на войлочных кружочках с клеймом «Таверна „Старый замок“» (так она в своем воображении величает кафе). Я ведь писал тебе о вывеске на фасаде. По целым дням ока разглагольствует с Совиньоном, типом, который выдает себя за архитектора, но несет такую чушь об архитектуре Прованса, что в это трудно поверить. Он болтался в здешних местах, а дядя Антуан приютил его и хотел, чтобы он спроектировал ему пристройку. Совиньон и мадам Трюш с умным видом копаются в чертежах. А кончается все каким-нибудь многозначительным изречением, вроде: «Нужны капиталы» или «Антуан должен взять ссуду». Меня это ужасно злит. Насколько мне известно, «Бори-Верт» принадлежит не им. Как бы я хотел уговорить дядю Антуана показаться врачу. Эта его мрачность и апатия ненормальны.
Лоранс выдумала целую историю, будто мадам Трюш и этот самый Совиньон сговорились поддерживать дядю Антуана в таком состоянии и подмешивают в его микстуры яду. Начиталась детективов! А по-моему, наша НЛО соскучилась дома без всяких дел и забот, а теперь страшно довольна тем, что стала здесь важной персоной, и хотели бы всем заправлять. Депрессия дяди Антуана ей в этом на руку, вот она ничего и не делает, чтобы изменить положение.
Мы с Лоранс пытаемся переключить его мысли на что-нибудь, не относящееся к болезни, но это трудно.
Скоро, кажется, приедут дети тети Лидии. Надеюсь, они не похожи на свою бабушку. Особенно она невыносима по воскресеньям. Ведь в воскресенье у нас всегда полно народу, надо накормить проезжающих, то есть автотуристов, которые направляются к Ванту или Люберону — кафе как раз на полдороге между этими горами.
В воскресенье мадам Трюшассье с утра пребывала в полной боевой готовности. Сменив свои тапочки с помпонами на тесные туфли-лодочки, она для начала проверяла, в порядке ли вывеска, превращавшая скромное кафе в модную «таверну». А затем принималась обозревать горизонт.
Как только вдали показывалась машина, мадам Трюшассье выступала на дорогу. И если машина останавливалась, а не разворачивалась назад, обнаружив, что заехала в тупик, она бросалась в атаку, с выражением выкрикивая блюда меню. При этом веточки на ее шляпе подпрыгивали.
Жан-Марк сгорал со стыда, глядя на нее. Он вспомнил, с каким независимым видом мама шутила с посетителями, а если они того заслуживали, решительно ставила их на место. Гиена, конечно, ругала ее за это. Мадам Хрюш такая же подлиза, как Гиена. Только еще глупее! Правда, она не так скупа, во всяком случае распоряжаясь чужим добром. Она любила потчевать завсегдатаев дядиным легким белым вином, заявляя: «Я угощаю, друзья!»
Эти нелепые выходки страшно веселили Лоранс. За нею на кухню выбегала Эстер, и там Жан-Марк заставал их обеих, согнувшихся на табуретках и давящихся от смеха. Сидони невозмутимо смотрела на них. «Давно уж я так не смеялась, — говорила Эстер, вытирая слезы. — Последний раз, наверное, когда тут был твой отец».
Но по воскресеньям мадам Трюшассье забывала о местных посетителях, для нее существовали только «проезжающие». Владельцев роскошных автомобилей она желала непременно обслуживать сама, хотя путала все заказы. А разная мелюзга, вроде молодых семей с детьми, простых туристов и т. п., поручалась Лоранс и Жан-Марку. Если поднимался ветер — лето выдалось не особенно погожим, — мадам Трюшассье приговаривала, удерживая свою шляпу на голове двумя руками: «Какой бодрящий ветерок!» А Лоранс обходила столики и закрепляла булавками улетающие скатерти. Когда же «ветерок» переходил в настоящий мистраль, клиентам приходилось перебираться с террасы в зал, а над олеандрами взметались клубы пыли, летели меню и салфетки. Мадам Трюшассье суетилась и давала бестолковые указания, а Кошачья Королева, поддавшись общей панике, носилась взад и вперед по залу, задрав распушенный, как у белки, хвост.
В ненастные дни почти совсем никто не заезжал. Лоранс и Жан-Марк скучали без дела, а мадам Трюш отправлялась к больному и предсказывала ему близкое разорение. Лоранс оживала к вечеру, когда ее друзья-велосипедисты звали ее покататься под дождем. Жан-Марк же обычно отказывался ехать с ними. Он хотел быть всегда готовым к приему возможных посетителей. А вдруг в его отсутствие мадам НЛО доберется до Принцессы!
Глава 4
Чудесным ранним утром…
Жан-Марк спустился на кухню, еще погруженную в темноту. Только сверху через вытяжную трубу над плитой проникал призрачный пепельный снег. Дожевывая прихваченный на ходу абрикос, Жан-Марк вышел через черный ход.
Серый предрассветный воздух был неподвижен и еще не успел раскалиться. В саду, в ветвях вяза, робко вскрикнула какая-то птица. От вечерней поливки остались только шарики сбитой пыли около кадок с цветами. Жан-Марк дошел до ограды, даже не промочив росой свои сандалии. День обещал быть знойным. Но в разгар такого жаркого лета, как нынешнее, чувствуешь какой-то особый прилив сил и бодрости. Как хорошо, что Жан-Марк рано проснулся. Пока не хлынули посетители и он не увяз в работе, еще есть время и можно заняться поисками. Может быть, он найдет тропу, забытую Антуаном Абеллоном.
Накануне они с Лоранс ужинали вместе с дядей в его комнате. В конце дня проезжающих совсем не было — в ресторанах случаются иногда такие необъяснимые спады. Так что ужинали непривычно рано. Ведь персоналу «Бори-Верт» редко когда удается сесть за стол раньше десяти вечера.
Почтенная мадам Трюшассье с архитектором чинно расположились в зале. Эстер поставила на поднос ужин для Антуана:
— Отнесешь дяде, Лоранс?
— Эту мерзкую кашу и жалкий компот? Ты ведь говорила, что доктор велел дяде есть, как все люди?
Эстер пожала плечами с безнадежным видом:
— Она его так запугала, что он не смеет и прикоснуться к нормальной пище.
— Ну-ка, положи сюда вот тот аппетитный кусочек индейки и картошки поподжаристее. Уж я его уговорю съесть. А если прибавишь и на мою долю, поужинаю с ним вместе, чтобы ему было веселее. Жан-Марк, поможешь дотащить подносы?
Ужин втроем за маленьким круглым столиком удался на славу: индейка, румяная картошка, молодой салат, домашний сыр, целая миска клубники с сахаром и капелька отличного старого бордоского пива. Антуан пустился в воспоминания. Испокон веков Абеллоны были виноградарями или пчеловодами, рассказывал он. А некоторые из них, как гласит приходская летопись, при Людовике XIV были «каменщиками сухой кладки». То есть строителями бори.
— Может быть, как раз наш прапрапрадедушка построил Бори-Верт. То есть не кафе, — уточнил Жан-Марк, — а настоящую Бори-Верт, там, в горах?
