Сложностей не испытывали – процент проживающих там поляков и белорусов (они в первую очередь включались в «расстрельные списки») был достаточно высок, сказалось, их переселение в Сибирь в конце прошлого и начале нынешнего столетия.
Сыну потомственного дворянина Гродненской губернии Александру Сосенко судьба уготовила военную карьеру еще до рождения: военным был его дед; отец на службе у русского царя дошел до чина полковника, и, выйдя в отставку, жил в городе Замостье Люблинской губернии.
К началу первой мировой войны Александру исполнилось восемнадцать лет, и он не мыслил себя вне поля брани, мечтал умереть смертью храбрых за отечество. Получив благословение родителей, поступил вольноопределяющимся в 99-й Ивангородский пехотный полк и был направлен на фронт. Затем революция, огненные дороги гражданской войны.
В начале 20-х годов Александр начал служить в частях полькой армии, расположенных в Бресте и Барановичах, но ранения и контузия постоянно о себе напоминали. Пришлось в 1923 году из армии демобилизоваться. Жена Лидия, россиянка по происхождению, постоянно тосковала о родных, оставшихся в Советской России. После долгих колебаний решились вернуться в Россию к родственникам жены.
При переходе польско-советской границы А.Сосенко был арестован и комитетом О ГПУ БССР осужден к трем годам концлагерей. После отбытия этих трех лет на Соловках в 1927 году его отправили в ссылку в Нарымский округ Западно-Сибирского края. Проживал он в поселке Каргасок, в тайге, а с 1932 года – в Городе Колпашево, где работал механиком-мотористом на местной электростанции. Его, разумеется, держали под контролем и нового «судебного дела» долго ждать не пришлось.
«Как установлено следствием. Сибирский комитет „Польской организации войсковой“, получил соответствующее задание от 2-го отдела польского главного штаба, развернул в Сибири широкую вербовочную деятельность и приступил к организации повстанческих легионов и к непосредственной подготовке вооруженного восстания.
Членом Сибирского комитета Сосенко был разработан план вооруженного восстания, которым предусматривалось следующее: легионы начинают выступление одновременно в момент военного нападения на СССР со стороны Польши, Германии и Японии, в момент восстания повстанческие отряды легионеров должны разгромить партийно-советские организации, разоружить милицию, охрану предприятий, партийно-советский актив, обратив отобранное оружие на вооружение повстанческих отрядов…
Наряду с активной подготовкой к вооруженному восстанию, участники «ПОВ» на территории Нарымского округа занимались шпионско-диверсионной деятельностью, систематически собирали сведения шпионского характера, которые сосредоточивались в руках агента полького главного штаба Сосепко и последним передавались польским разведорганам» (Из обвинительного заключения от 3 октября 1937 года по делу №7138 на 19 участников «ПОВ»).
Арестовали его 11 августа 1937 года. После предварительного допроса в Колпашево отправили в Новосибирск. Основательно «отработанный» специалистами своего дела, А.Сосенко на допросе у начальника УНКВД по Запсибкраю майора госбезопасности В.Гобача признался в том, что в 1924 году был нелегально переброшен в СССР по специальным заданиям польских разведорганов.
В чем только не «признавался» он своим следователям на допросах, протоколы которых поражают сегодня воображение своей бездоказанностыо. Вот только подписи подследственного отсутствуют, а без них, как известно, протокол не считается документом… Постановлением Особого совещания НКВД СССР от 20 октября 1937 года он был приговорен к расстрелу и 5 ноября его не стало.
На берегу некогда полноводной, а теперь полностью заросшей речушки Бровки, в ста пятидесяти километрах севернее Томска лежит деревня Белосток. Появилась она в сибирской глуши в конце прошлого века стараниями белорусских и польских переселенцев из малоземельных западных губерний Российского государства: Гродненской, Виленкой, Витебской.
Трудно обживались на новом месте. Страшила суровая сибирская природа с ее немилосердием таежным гнусом летом и невиданными морозами зимой, от которых не спасали самодельные накомарники и наспех вырытые полуземлянки; падал от бескормицы, убывал от нападений волков и медведей скот… А еще был труд крепостного: каждый работал на своей земле и знал, что благополучие его семьи отныне будет зависеть только от него самого, а не от государственных чиновников.
Красивое выросло село. К началу первой мировой войны оно насчитывало более 200 дворов. Рядом появилось еще несколько деревушек переселенцев из центральных районов России.
В Сибири помещиков не было: каждый трудился на себя. Достаток зависел от трудолюбия и количества рабочих рук в семье. Но гражданская война, колчаковщина, продразверстка сказались на жизни сельчан. Многих кормильцев лишились тогда семьи. Тем не менее все шло своим чередом – как-то надо было жить…
Кончилось такое крестьянствование в начале тридцатых годов – в ходе коллективизации по-сталински: крестьянина-хлебопашца сменили колхозник и совхозник с совершенно иной психологией и иным отношением к земле и работе. Если и сохранялось что по первости от прежнего хозяина в виде неистовства в работе, бережливости, готовности прийти на помощь всем обществом, то со временем, постепенно, все это улетучивалось..
Массовая коллективизация в стране началась, как известно, с конца 20-х – начала 30-х годов. В Белостоке же колхоз впервые создан был в апреле 1935 года. О том, чего стоили сельчанам эти пять лет сопротивления коллективизации, можно было только догадываться.
Колхоз в Белостоке назвали на польский манер «Червоный штандарт» – по-своему, вопреки воле начальства. Стремясь, быстрее, отрапортовать о завершении сплошной коллективизации, деревенские власти стали раскулачивать строптивых, шантажировать сомневающихся: отбирали наделы земли, приусадебные участки и огороды обрезали до самого крыльца, увеличивали планы сдачи зерна. А если были недовольные, «помогала» милиция. Прошли первые аресты: кого за «длинный язык» упекли, кого за нежелание вступить в колхоз.
В январе 1935 года Кривошеинским райотделом НКВД с помощью сельсоветских работников был собран необходимый компромат на ряд жителей села. Месяцем позже начальник Нарымского окротдела НКВД И.Мартон утвердил постановление об аресте и привлечению к суду семнадцати жителей Белостока и соседних Ново-Андреевских хуторов за то, что все они, якобы проводя антисоветскую и антиколхозную агитацию, добились развала инициатив-ной группы по организации колхоза, а также на почве классовой ненависти имели договоренность убить председателя сельсовета и некоторых других активистов села.
С 1937 году «стали забирать по линии НКВД». В первую очередь взяли директора школы П.Д.Червоного, учителя И.П.Борисовца и завхоза школы Н.М. Карелина. Вместе с ними была арестована группа колхозников. Тогда же арестовали еще несколько человек, в том числе и члена исполкома сельсовета И.С.Назарука. Но самой страшной была ночь с 11 на 12 февраля 1938 года, когда были арестованы почти все оставшиеся мужчины в возрасте от 17 до 70 лет.
Свидетельствует один из «счастливчиков», вернувшийся из окружного отдела НКВД Павел Шуйский: «12 февраля 1938 года в Белостоке забрали 68 человек, а потом пешком погнали в Кривошеино. 16 февраля, уже днем милиция ходила по домам и забирала последних оставшихся мужиков. Взяли и меня вместе с другими. В деревне осталось всего три взрослых мужика… В Кривошеипе собрали этап – около 250 человек – и дальше, по замерзшей реке, до Колпашева пешком гнали, как скот. В Колпашеве загнали в большой деревянный дом и растолкали по камерам. Вызывали на допросы, били… Предъявляли обвинение в краже подшипников к трактору, так как я в то время учился на тракториста. А через семь суток ночью меня и двух односельчан освободили. Сказали: если будем болтать о том, что здесь видели и слышали, то нас заберут снова и уже так легко мы не отделаемся…»
Изучение архивно-следственных дел периода 30-х годов в отношении жителей села Белосток показало, что с 30 августа 1937 года по 12 февраля 1938 года было арестовано органами НКВД 88 человек. Цифра впечатляет, если знать, что в селе по итогам переписи 1937 года насчитывалось всего сто двадцать семь мужчин от восемнадцати лет до глубоких стариков.
